А
ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год
Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год
© Журнал "МИШПОХА"
Семейный альбом Лия ШУЛЬМАН © журнал Мишпоха
ИМЯ ТВОЕ -
КОРНИ ПРОШЛОГО
“Имя твое - корни прошлого...” - это начало стихотворения, написанного мной в год смерти Отца, по возвращении из Израиля. Так мне захотелось назвать и данную публикацию, посвященную светлой памяти моих родителей...
Стихотворение “Имя твое - корни прошлого...” я написала в 1997-м, а кажется, что писала всю жизнь...
Что такое род человеческий? Какое значение он имеет для потомков? Что это такое - твои предки? Как и каким образом воспитывается в ребенке уважение к своим предкам, к роду своему, к своему народу? Эти вопросы стояли и стоят перед каждым поколением, и каждое поколение по-своему решает их.
И все же мне кажется, что уважение, любовь к своему народу начинается с воспитания уважения к старшим, когда с детства усваиваешь: “все лучшее - старикам”. Понимание того, что ты тоже продолжатель своего рода, и твое имя есть имя твоего далекого родича. Ведь то, что ты назван в честь кого-то, давно ушедшего и почитаемого, заставляет тебя как-то тянуться, чтобы быть достойным его памяти.
Почему-то особенно остро я почувствовала это лет в 15, подружившись со своей рижской тетушкой. Согласитесь, не каждому дано иметь своей тетушкой полную тезку - имя, фамилия, отчество! Как я удивилась этому! Но тетя Лия объяснила, показывая памятник своего отца: “Понимаешь, твоего папу назвали в честь моего папы, а тебя - в честь моей бабушки...”
Это, и еще одно, врезавшееся в разум, в генетическую память - обычай обязательно ставить памятник ушедшим, обязательно, и как можно скорее... И, как мне кажется, все это вместе взятое, чрезвычайно важно, так как именно оно воспитывает уважение и память к предкам своим.
Наверно, этому же служили и водившиеся раньше в каждом доме семейные альбомы. Парочка таких жила в нашей семье: бабушкин и Любин. Люба - это родная сестра моей бабушки, жившая в нашей семье после потери всех своих близких. Похожи эти альбомы были, как близнецы. В них было все и вся: поклонники, подруги, свои мужья, мужья подруг, дети подруг, свои дети, внуки. Но всегда самое главное, самое почетное место отводилось родителям... Нам альбомы эти не раз показывались, многократно и детально рассказывалось - кто, что и как. Похоже, наличие альбома считалось обязательным. Так, когда моей маме исполнилось 50, на ее юбилей моя другая бабушка, ее мама, подарила альбом со всеми сохранившимися на тот момент фотографиями их фамилии.
Таким образом, у меня сохранились фотографии не только моих прадеда и прабабушки, но и их родственников и друзей. Разобраться, кто кем кому приходится, сейчас очень сложно, так как мой дед и моя бабушка были родом из многодетных семей... Многие из этих фотографий сделаны известнейшими фотографами, друзьями моего деда. (У моего друга, питерского фотографа Михаила Хейфеца, дрожали руки, когда он держал в руках бабушкин альбом, так он был потрясен).
Мой род... Моя родня... Мои родственники.... Одних я знаю, о других лишь слышала, а скольких мы потеряли за годы войн, голода, Катастрофы. Похоже, это волнует не только меня. А когда хочется чего-то узнать, такая возможность почему-то появляется, и возникают встречи.
За год до смерти Отца, наконец-то, я познакомилась с папиным коллегой - Георгием Евгеньевичем Шульманом из Севастополя. Родители не раз говорили: “Надо же, биолог-однофамилец, а возможно, и родственник!” Еще при жизни деда он бывал в нашем доме. И, перебирая вместе с дедом всех известных им предков, они докопались до двух, живших в расстоянии километра, местечках...
Одна встреча, другая... И почему-то не пропускаешь их, как в юности, почему-то они намертво застревают в памяти. Апрель 1997. Моя выставка в Швеции. Первые публикации в мальмских газетах. И вот неожиданный звонок, а после и визит мадам Леви Шульман. И вопросы, вопросы, вопросы... И один самый главный: “А, может, мы родственники?” И как давным-давно мой дед с Георгием Евгеньевичем докопались до возможных общих корней, так и мы с мадам Леви докопались до дяди Миши, который в 30-е годы эмигрировал в Америку. Показываю фото отца - “Ой, как он похож на мужчин нашей фамилии!”
А потомки того самого дяди Миши, который из буржуазной Риги уехал в Америку, начали составлять родословную рода нашего. Прислали свою “ветку” - теперь дело за нами. И пусть они уже давно не носят фамилию Шульман, важно другое - они помнят, чтят и хотят знать свои корни!
А некоторые из моих молодых родственников и вовсе поменяли фамилию: так, мой племянник Илья Жук в 1990 году стал Эли Шульманом, взяв девичью фамилию своей бабушки.
Как я уже говорила выше, в детстве нам много чего рассказывали и много чего показывали, но запомнилось так мало... Дедушка, папин отец, Самуил Григорьевич, умер, когда мне было около 10-ти. Позднее много чего рассказывала его племянница Мара Соломоновна Шульман (в замужестве Фридман). Тетушка помнила очень много, великолепно разбираясь во всех хитросплетениях рода. Настолько великолепно, что я, окончательно запутавшись, уже и не пыталась ни во что вникать. Одно лишь мне врезалось в память и намертво - уж больно мне показался абсурдным сам факт того, что моя бабушка Роза, будучи женой дедушки Самуила, была в то же самое время его кузиной и теткой!!! Частичное подтверждение этому я нашла как в бабушкином альбоме, так и в куске родословной, присланной американцами.
Мой дед, Самуил Григорьевич (Шмула Гиршевич) Шульман родился 1 января 1885 года в белорусском местечке Чернявка, недалеко от Борисова. В семье детей было много, но каждому старались дать образование. Как я уже говорила, сохранились фотографии моих прадеда и прабабушки. Помню, с каким уважением вспоминал дед своего отца и как боготворил свою мать.
И вот родилась я. Первая внучка и первый послевоенный ребенок в семье. Дед не упрекал моего отца, что я не получила имя его матери, он только сказал: “Жаль, что сейчас нет обычая давать два имени”. (Об этих словах деда рассказала мне бабушка, объясняя, почему дедушка иной раз называет меня Ревеккой).
Мой дед был врачом-дерматологом. Но его интересы в медицине были гораздо шире. Работа до революции земским врачом дала ему возможность не только закрепить, но и значительно расширить знания, полученные во время учебы.Потом была военная служба, работа с ранеными. С 1923 г. он преподавал в I Ленинградской фельдшерской школе, в которой с 1941 г. он стал директором. С 1945 года он переходит на работу завучем в I Ленинградскую зубоврачебную школу, а позднее - полностью посвящает себя преподавательской работе. Он воспитал много замечательных врачей. Долгое время, уже после его смерти, почти всю мою юность, обращаясь к врачу, я часто слышала вопрос: “А не родственник ли Вам Самуил Григорьевич Шульман?” Долго еще в нашем доме хранились письма, фотографии, подарки его учеников. Впрочем, недавно, приводя в порядок архивы моих родителей, я наткнулась и на архив моего деда.
Разбирая его бумаги, я нашла множество методических пособий и программ, написанных им в разные годы и по разным направлениям. Была там и рукопись “Краткого медицинского русско-латинского словаря”, так до сих пор и не изданного. А рядом лежал, с пожеланиями поскорее его напечатать, отзыв заслуженного деятеля наук акад. проф. А. Мельникова. И еще куча всяких документов, справок, благодарностей со всех мест его работы и множество телеграмм его учеников, поздравляющих с последним в жизни деда юбилеем - “40-летием врачебной и педагогической деятельности”... Все эти бумаги бережно сохранила моя мама.
До войны дед был директором I Ленинградской фельдшерской школы. По тем временам это был один из лучших медицинских коллективов города. Деда очень любили, ценили и уважали. Казалось бы, достаточно хорошая карьера для паренька из белорусского местечка! Но моя прабабушка, по словам моего отца, ни в грош все это не ставила! До конца дней своих предметом ее особой гордости был тот факт, что мой дед “в 14 лет сдал экзамен на раввина!”...
Отец мой рассказывал, что в роду нашем изредка встречались всплески гениальности. Таким, по словам всех знавших его, был мой дед. Иврит, идиш, немецкий, латынь, русский, английский, испанский и французский он знал в совершенстве. На всех этих языках он не только читал, писал, говорил, но и сочинял стихи, прозу, пел и играл в любительских спектаклях. А как он переводил! Это я помню сама, ибо долгое время именно его перевод я считала нормой, и лишь после его смерти поняла, как недостижима эта “норма” нам, простым смертным. Вижу, как сейчас: по просьбе бабушки дед берет с полки книгу, пусть на иврите, и свободно, с выражением, бегло читает ее на русском, потом то же на идиш, потом на немецком, французском, английском... Конечно, в те годы я могла оценить только русскую часть перевода, но, по словам моей мамы, знавшей английский, французский и немецкий, все остальные части перевода были также великолепны!
Свои знания дед передавал и другим. Так, в довоенные и послевоенные годы, несмотря на всю опасность этого занятия, дед тайно обучал желающих ивриту. Начал учить и меня. При его жизни я свободно читала на этом языке.
Дед имел аналитический ум. Может, поэтому, блестяще сдав экзамен на раввина и пробыв им какое-то время, довольно скоро понял, что это не его путь. А так как учиться еврею в России по тем временам было сложно, поехал учиться в г. Кенинсберг, где 10 мая 1916 года получил диплом Юрьевского Университета за № 2199. Диплом с отличием. К тому времени он был отцом семейства. Уже ушел из жизни его первенец, а второму сыну было 2 года. Годы, предшествующие женитьбе, годы работы в раввинате, а затем годы студенчества были отданы, по свидетельству моего отца, сионистскому рабочему движению. Они, мой дедушка и моя бабушка, не только сочувствовали, но и активно в нем участвовали. К сожалению, в архиве деда не нашлось прямого подтверждения этому факту. Но, опять же в бабушкином альбоме я обнаружила портрет то ли ее друга, то ли поклонника П.А. Товбина. Интересно посвящение, адресованное к ней, 14-летней, в день 9 Аба 1903 года:
Если ты друг - дай мне руку,
отрадней вдвоем,
Честно бороться за общее дело.
Дела много - не складывай руки,
Это дело так громко зовет!
Сколько жгучих страданий и
муки,
Сколько слез облегчения ждет!
А вот и фото очаровательной круглолицей девчушки, лет 15-ти, с подпиьсю: “Другу и товарищу по стремлениям и идеалам. Розе от Стерки”.
Бабушка моя - Роза (Розалия) Марковна - Ента Рейза Мордуховна Клебанова, будучи старше своего кузена на 4 года, приходилось ему в то же время и теткой.
По родословной и по воспоминаниям родных стало ясно, что род Клебановых был связан с родом Шульман многочисленными родственными связями. В сущности, это был один род - Клебановы-Шульманы или Шульманы-Клебановы.
Отец моей бабушки, Мордух, происходил из рода кантонистов. Нрава он был сурового и очень не любил, когда ему перечили. Так, когда один из трех его сыновей, Кадыш, против воли отца женился на девушке, в чьем роду не было военных, он даже не пожелал видеть молодую чету. Впервые он пригласил к себе свою невестку, когда старшему внуку Давиду было 6 лет. По воспоминаниям других его внуков, визит к деду был фактом чего-то из ряда вон выходящего! Так, тетя Этя говорит: “В Чернявке мы бывали каждое лето, но мы никогда не заходили к деду - он всегда приходил сам”.
После военной службы в гражданской жизни он так и не нашел себе места: был то мельником, то скорняком. Особого достатка не имел - в семье росло 8 человек детей, но все же всем детям он сумел дать образование. Все его пять дочерей были отправлены в Минск, где закончили различные медучилища. Моя бабушка, например, окончила акушерскую школу. Правда, по специальности она никогда не работала, так как весьма скоро вышла замуж.
В юности моя бабушка была очень красива. Родные звали ее “красавица Роза”. Фотографии тех лет доносят до нас ее спокойную и в то же самое время классически- мягкую красоту. Она была очень женственна и всегда за собой следила, не давая себе в этом никогда ни малейшей поблажки. Вот воспоминания моих тетушек: Краины Львовны Клебановой и Эсфирь Пейсановны (Пейсаховны) Плавник. Тетя Краина: “Всегда рядом с дядей Самуилом, всегда хорошо причесана, волосы всегда уложены, губки накрашены, на руках маникюр...”. Тетя Этя: “Как-то в дни Блокады я для тепла надела валенки. И надо же было мне в этих валенках явиться к тете Розе! Какую нотацию мне пришлось выслушать о том, как негоже молодой девушке ходить в валенках! Ведь это неженственно!” Поход в парикмахерскую был для бабушки делом священным. От этого ей пришлось отказаться лишь в старости, и то после того, как один из инсультов случился в очереди к ее любимому мастеру! И опять тетя Этя: “Во время эвакуации, когда дядя Самуил по своему обыкновению завел хозяйство, тетя Роза ходила в курятник обязательно в шляпке и перчатках!”
Дедушка Самуил вообще был очень привязан к земле. Где бы мы ни отдыхали - всегда рядом со снимаемыми комнатами, если это было возможно, были грядки, где что-то выращивалось. К его великому сожалению, эту его страсть к земле никто не разделял. Впрочем, бабушка всегда полностью и безоговорочно участвовала во всех начинаниях своего мужа, нравились они ей или нет, во всем была ему достойной подругой, так как жизни не представляла себе без “дорогого Самуила”. Бабушка была замечательной хозяйкой, великолепно готовила (в мою память намертво врезался термин “Розино виш
невое варенье), была очень гостеприимна...
Я читала, что в петербургских еврейских семьях до революции было принято пригревать родственников из провинции. И хотя семья моего деда перебралась в Петроград лишь в 1922 году, в семье постоянно кто-то жил. Именно в эти годы стала постоянным членом семьи бабушкина племянница, Софья Самуиловна Хейфец. Девочку взяли из родного местечка, чтобы дать светское образование. Дневал, но не ночевал в семье деда племянник Яков Аркадьевич (Кадышевич) Клебанов. Мои бабушка и дедушка приглядывали за ребенком, так как его родители много времени отдавали работе. А после войны в семью вошла, потерявшая на фронте мужа и сына, родная сестра моей бабушки, моя “вторая” бабушка, Любовь Марковна (Либа Мордуховна) Клебанова-Фридбург. После оккупации оказался в доме деда чудом спасшийся Яша Клебанов. Дед не только приютил 17-летнего осиротевшего паренька, но и устроил учиться в “свою” школу. Впоследствии дядя Яша стал замминистра здравоохранения в Казахстане, но он никогда не забывал ни дом, ни людей, приютивших и выучивших его! Отдыхал с нами на даче и мой кузен Аркаша Клебанов, когда его родителям надо было куда-то уехать. А когда у моей тетушки Сони появилась Эдька, все “черные” (рабочие) субботы своей мамы она проводила у нас. И хотя позднее в Петроград-Ленинград перебралась почти вся родня, собираться почему-то больше любили у нас и поговорить “за жизнь” тоже шли к нам. Папа уверял, что это целиком заслуга его родителей. Вот как вспоминает свое первое появление в семье деда моя тетушка Краина Львовна: “В самой большой комнате накрыт большой длинный стол, и все места уже заняты. А во главе стола, рядышком, сидят тетя Роза, красивая, веселая, с укладочкой, а рядом дядя Самуил, не сводящий с нее глаз...”
После их кончины эстафетную палочку поднял мой отец и вместе с мамой достойно пронес до конца своей жизни... В Питере нас, родных, осталось сейчас мало; и развал СССР, и свобода эмиграции, и быстро текущее время - все это привело к тому, что разбросало нас по всему свету. Но пришла беда в наш дом - умер мой отец, и все, родные и друзья, как один, с нами! Так было всегда, пока были живы мой дед и отец, и я уверена, так будет и дальше. Только сейчас, похоже, эстафету продолжать нам с братом...
Мой отец был третьим ребенком в семье. Первый сын жил меньше года, а второй - Борис Самуилович (Берь Шмуйлович) родился 21 апреля 1914 года в местечке Чернявка Минской Губернии Борисовского уезда (Метрическое свидетельство Борисовского Общественного Раввина от 14.08.1914 г.). Боря, Беба, как его звали в семье, был очень талантлив. И хоть принято считать, что второй ребенок наследует задачи материнского рода, Беба, будучи внешне очень похож на мать, унаследовал характер и способности отца. Жизнелюбивый, красивый, атлетически сложенный, увлекающийся литературой, театром, музыкой, он и сам неплохо играл на пианино. Много времени он отдавал спорту: это и стрельба, и велосипед, и плаванье, и прыжки в воду, и вольная борьба. И также, как его отец, всем этим он занимался очень профессионально. Словом, он всегда был во главе и в центре внимания: и в школе, и в университете, и на работе, и даже среди “банды” своих кузенов и кузин. А компания их насчитывала в ту пору 10 человек! Вот, что вспоминает тетя Этя: “Собирались по обыкновению у Шульманов и развлекались, как могли, а это были и хохмы, и розыгрыши, и угощения! Особенно мне запомнилось “приглашение на торт”, когда на стол торжественно был водружен обычный круглый хлеб, правда сверху была надпись “торт”...
Беба был самый старший.
Но, верховодя среди всей “банды” родичей, он не забывал заботиться о каждом из них.
С фронта пришли лишь три письма и одна открытка, но кроме слов заботы о родителях и о родном брате, всегда полные тревоги слова о всей остальной родне. Лежит передо мной его “Удостоверение” об окончании школы (I Единой Советской Трудовой), где наряду с полученными знаниями отмечалась и общественная работа: он и член редколлегии, и член класскома, и преподаватель ликбеза, и преподаватель “управления и кооперации промышленности”. И еще там сказано, что “за время пребывания в школе обнаружил особую склонность к физико-математическим навыкам”. А это был прямой путь на физический факультет, а после его окончания - в аспирантуру при Главной Астрономической Обсерватории АН СССР. В 1937 г. к началу войны он уже сдал весь кандидатский минимум и уже полностью написал диссертацию. При этом, как обычно, много времени отдавал общественной работе - был секретарем ВЛКСМ ГАО (характеристики ГАО от 25 и 26 июня 1942 г.).
Началась война. И он, конечно же, пошел добровольцем. Уже 24 июня был “мобилизован в ряды РКК” (Справка № 687 от 15.09.1941 г.). Но даже на фронте, во время боев, младший лейтенант, командир Б.С. Шульман думал о своей работе: “Хочу, на всякий случай, предупредить, чтобы без меня мою диссертацию ни в коем случае не печатали. Случайно мне пришли в голову некоторые существенные и небольшие по объему изменения”. Но 30 октября 1941 года пришла похоронка: “Ваш сын, Шульман Борис Самуилович, погиб при обороне Таллина 28 августа 1941года”. В 1947 году в “Известиях Главной Астрономической Обсерватории в Пулково”, в Томе XVII, 5, была напечатана его диссертация. Сейчас на стене Пулковской Обсерватории выбито и его имя...
Пошел добровольцем сразу же после Госэкзаменов и мой отец, Соломон Самуилович Шульман. Мой отец родился 7 марта 1918 года в г. Ярославле. Почти сразу же после его рождения семья переехала в г. Борисов, а позднее, в 1922 году - в Петроград, где он и прожил до конца дней своих, до 26 апреля 1997 года.
Вот строки из Российской Еврейской Энциклопедии: “Паразитолог, протозолог, Доктор биологических наук (1966). Окончил биологический факультет Ленинградского Государственного Университета (каф. проф. член. - корр. В.А. Догеля). Участник войны 1941 - 1945, участник обороны Ленинграда и 2-х “пятачков”, инвалид ВОВ”.
И далее: “Он является признанным мировым авторитетом в области экологической паразитологии, зоогеографии паразитов рыб и крупнейшим специалистом по микрососпоридиям. Его монография “Микрососпоридии фауны СССР”, изданная в 1966 году, в 1988 была переведена на английский язык и издана в США. Им также впервые были опубликованы крупные разделы по паразитическим простейшим рыб в “Определителях паразитов пресноводных рыб фауны СССР”, изданных в 1964 и в 1984-87 годах. Первое издание переведено в 1966 году на английский язык и опубликовано в Израиле.
В своих трудах он развил основные положения экологической паразитологии, впервые сформулированные В.А. Догелем, обращая особое внимание на проблему специфичности паразитов, как биологических индикаторов локальных стад рыб и их миграций, биологии и экологии рыб в целом. В течение многих лет он изучал паразитов рыб бассейнов рек Даугавы, Немана, Амура, рек Камчатки, озер Карелии, а также Балтийского, Белого, Черного и Японского морей, большое внимание уделяя теоретическим проблемам становления и эволюции паразитизма. Им была предложена гипотеза о многоклеточной природе микрососпоридий, он внес существенный вклад в понимание происхождения многоклеточных животных. С.С. Шульман - автор 200 статей и 7 монографий. Активно занимался педагогической деятельностью: читал лекции (Ереван, Ярославль), консультировал, подготовил более 40 кандидатов и докторов наук, работающих сейчас в разных странах”. (Персоналия из Еврейской Энциклопедии).
Еще в школьные годы, занимаясь в полной средней школе №2 (бывшая немецкая гимназия Аненн-шуле), он страстно увлекся путешествиями, и поэтому решил стать биологом. В 1936 году он поступает на биофак в Ленинградский Государственный Университет. Будучи еще на I курсе и узнав о предстоящей экспедиции в Астраханский заповедник, он тут же пошел к зав. кафедрой проф. В.А. Догелю. И вот его первая экспедиция, и далее из его “Воспоминаний о В.А. Догеле”: “За Астраханским заповедником последовали другие возрастающие по трудности экспедиции на Амур и Енисей... Это постепенно втянуло меня в круг научных проблем в области паразитологии, возбудило к ней научный интерес, и я закончил университет убежденным паразитологом...”
21 июня 1941 г. был сдан последний Госэкзамен. А 22 июня 1941 г. началась Великая Отечественная война, 28 июня 1941 г. он подал заявление в народное ополчение, а 4 июля 1941 г. “мы уже в Армии”. Вот, что он позднее написал в своем докладе “40 лет снятия Блокады”: “Волею судеб вся моя военная деятельность связана только с Ленинградским фронтом. Вот почему моя судьба типична для защитников города Ленина”, и далее в этом же докладе: “В этой невиданной по своим масштабам битве в той или иной степени была связана деятельность всех жителей, всех учреждений. С особой силой это проявилось в Ленинграде, который уже на третьем месяце войны стал городом-фронтом. Не оказался в стороне и Университет, многие студенты, преподаватели и сотрудники которого приняли непосредственное участие в боевых действиях”.
А потом пошли долгие годы войны, непростой путь от рядового до офицера.Но до этого в далеком 1941-м еще очень далеко. И совсем немного можно прочесть сквозь строчки автобиографии: “В рядах Красной Армии прослужил до 1944 г., сначала в качестве рядового, затем, с 7 августа 1942 года, техником-интендантом II ранга, а с 3 марта 1943 года - лейтенантом медслужбы”. Но... сохранилась “Характеристика на лейтенанта медслужбы Шульмана Соломона Самуиловича”, где есть следующие строки: “Обладает большим личным мужеством. Выполняя задания командования, неоднократно проводил работу над интенсивным артиллерийским и минометным обстрелом”. А еще зимой 1941-го он женился - женился тогда, когда ЗАГС регистрировал лишь смерти...
Мою маму - Рахиль Ефремовну Шульман (в девичестве Альбову) он знал с детства. Они были ровесниками. Она родилась 28 октября 1918 года. Вместе учились в своей Аненн-шуле, вместе поступили на биофак, вместе ездили в свои первые экспедиции, вместе увлеклись паразитологией, и были одни из самых любимых учеников В.А. Догеля. А еще они имели общих, как школьных, так и университетских друзей, которые очень любили собираться в нашем доме.
“Во время пребывания в университете Р.Е. Альбова сделала 3 рефератных доклада, один из которых получил премию на конкурсе студенческих работ” (Автобиография). Много и углубленно занимаясь научной работой, учась на “отлично”, она находила время и на общественную работу. Все годы Университета была бессменным рисующим членом редколлегии кафедральной газеты “Молния”.
Она всегда, где бы она ни работала, как бы ни была загружена, всегда находила время для других, порой забывая о себе...
И вот не за горами и окончание Университета, и, казалось, уже решенная судьба. Вот что позднее мама писала: “Впереди была работа, аспирантура, выпускной вечер, планы, мечты... И вдруг все рухнуло - война. Надо решать, как жить дальше, что делать. Мальчикам просто - они все пошли добровольцами, а мы, девочки, растерялись... И как всегда пошли к Валентину Александровичу за советом. “Голубушки, - сказал он, - лучшее, что вы можете сделать для родины, - остаться на своих местах и добросовестно трудиться над своим делом” (“Мой дорогой учитель В.А. Догель”). Советом Догеля “остаться на своих местах и добросовестно трудиться над своим делом” она воспользовалась и выполняла все долгие годы войны, как, впрочем, и всю жизнь...
Вот так начиналась совместная жизнь моих родителей: она - в кольце Блокады, в Ленинграде, он - в действующей армии на Ленинградском фронте...
Но вот слова отца: “С марта 1942 работал в качестве старшего лаборанта медслужбы эвакуационного Госпиталя № 81, а с 5 сентября 1942 г. - старшим лаборантом 325 ОИСБ 268 Краснознаменной Минской стрелковой Дивизии”. Первое тяжелое ранение он получил в разведке боем около Ст. Петергофа 28 сентября 1941 года - “слепое осколочное ранение в правое бедро”, второе - 2 марта 1943 г. “слепое осколочное ранение височной области”. Так, с осколком за левым глазом он проходил до конца своей жизни...
А мама в это время работала во II Медицинском институте, куда ее устроил В.А. Догель. Позднее, вместе с институтом она “эвакуировалась в город Пятигорск, а затем в город Красноярск” (Р.Е. Шульман). А эвакуировали их по Дороге Жизни, по уже тающему льду...
Шла война, но не забывалась любимая работа, любимый Учитель, любимая кафедра. “Пока Валентин Александрович был в Ленинграде, мы не теряли с ним связь и всегда чувствовали его заботу. Когда он был в Алма-Ате, мы писали ему не только о работе, но и о своих личных делах” (Р.Е. Шульман). Отец не раз отправлялся в командировки от медсанбата на родную кафедру для “приобретения лабораторного оборудования”.
Но вот и третье ранение отца - “осколочное ранение левого бедра и левого тазобедренного сустава”, из-за чего отец становится инвалидом. И тут он в полной мере прочувствовал замечательное качество своего учителя, своего “В.А.”, который “не бросал своих учеников в беде”. Но дадим слово отцу: “В 1944 году я стал инвалидом войны II группы, и врачи запрещают работать, особенно они против научной работы, и в госпиталь г. Рыбинска приходят два письма от В.А. и его верного ученика В.Б. Дубинина. Письмо В.А. с приглашением в аспирантуру”. А моя мама в это время, как всегда, рядом. Бросив работу в Красноярском мединституте, где она проработала “со дня его основания по ноябрь 1944 на кафедре биологии: сначала, как старший лаборант, а затем - ассистент кафедры” (автобиография), она поехала преподавать в Рыбинскую фельдшерскую школу. А как же иначе - ведь именно в Рыбинске с тяжелым ранением лежал ее муж!
Здесь самое время сказать об одной из самых замечательных черт моей матери - ее самоотверженной верности и любви к работе, друзьям, детям...
Кончилась война, и в марте 1945 родители вернулись в Ленинград. С марта 1945-го она лаборант на родной кафедре, он - старший лаборант во ВНИОРХе. А с 1946-го они уже в аспирантуре у своего Учителя. Вот, что вспоминала моя мама позднее о своем “В.А.”: “Тогда были написаны мои первые статьи. На всю жизнь у меня осталась память, как он учил меня писать”.
В архиве моего дедушки Самуила Григорьевича я нашла первые научные труды моей мамы с посвящением “Дорогим родителям...”
И вновь ее слова: “Когда я была в аспирантуре, у меня уже был грудной ребенок, и мне, честно говоря, было нелегко, но подвести В.А., сделать работу не в срок, плохо и в голову не приходило. Когда дочке исполнился год и 8 месяцев, я, оставив ее на руках дедушки и бабушки, уехала на 4 месяца на Белое море собирать материал”. После этой маминой экспедиции последовали другие, особенно когда родители работали в Карелии. И потом еще в течение 12 лет мы с братом оставались во время родительских экспедиций на попечении бабушек и дедушки... Пожалуй, в этом и кроется ответ на вопрос: “что такое род человеческий?”. Наверно, это когда не прекращается связь поколений, и когда внуки, родители и деды - единое целое!
1949 год - год окончания аспирантуры. Успешная защита обоих. А на руках у них только что родившийся сын...
Мне хотелось бы подчеркнуть, что научную жизнь моей матери, Рахиль Ефремовны Шульман-Альбовой, трудно отделить от научной судьбы моего отца, Соломона Самуиловича Шульмана, как, впрочем, и их жизнь. Почти всю жизнь они были вместе: сначала в школе, потом в университете. Война их, правда, разлучила, но после войны они были вместе вновь. В совершенстве владея французским и английским языком, неплохо зная немецкий, сама будучи неплохим паразитологом, она стала ему неоценимым помощником не только в научной работе, но и в жизни. Иногда их интересы в науке совпадали, и тогда рождались совместные исследования (монография “Паразиты рыб Белого моря”). На любимой кафедре она проработала 20 лет, последние годы ассистентом. “За эти годы она внесла весомый вклад в научную и педагогическую деятельность кафедры” - написано в приказе по ЛГУ от 24.06.1960 г. Ею выполнен ряд значительных исследований в области экологической паразитологии. Она - автор более 50-ти научных работ, среди которых имеются как солидные монографии, так и научно-популярные брошюры. Мой отец говорил: “Она вырастила и воспитала двух детей. С 1980 года она вышла на пенсию, однако и после этого она не потеряла связи ни с наукой, ни со своими многочисленными друзьями и учениками, многие из которых впоследствии стали докторами наук”. Хочу немного поправить отца - мои родители всегда и во всем были вместе, и в нашем воспитании он тоже играл весьма важную роль. Помню послевоенные годы, когда в нашей детской библиотеке были книги, нарисованные родителями... И как когда-то дедушка Самуил, рискуя многим, тайно обучал желающих ивриту, так и мои родители, тоже, конечно, рискуя, помогали вещами и деньгами политзаключенным.
Сколько я себя помню, главной ценностью в нашем доме, главным достоянием всегда были книги. И если от дедушки Самуила остался II том Ветхого Завета 1877 года, то от другого деда, маминого отца, деда Ефрема - сочинения Дубнова, Вл. Соловьева “по национальному вопросу”, а от родителей - огромнейшая библиотека по биологии и художественной литературе. А еще - каждый любил что-то свое и покупал, доставал, находил и приносил все это в библиотеку Дома. Библиотека получилась достаточно уникальная, есть в ней и раритеты - книги весьма редкие и не издаваемые сейчас. Знаю, что некоторые из них в свое время переправлялись Д. Сахарову для прочтения, когда он жил в г. Горьком... Как-то мне очень захотелось купить какие-то особенные французские кисти, и я задумала продать одну из своих книг по искусству. “Продавать книги - последнее дело”, -сказала мама. И... деньги на кисточки нашлись...
Выйдя на пенсию, мама много времени уделяла составлению сборника о В.А. Догеле, приводила в порядок все архивы Дома, занималась обширной деловой перепиской отца, и... была секретарем биофака с 1941 года. И помимо этого она вела Дом. И была в нем не только гостеприимной хозяйкой, но и верным, преданным, чутким другом всем приходившим, приезжавшим и прилетавшим на консультации коллегам. Недаром друзья говорили: “Дом Шульманов - семинар на дому”. На ее похоронах проф. А.А. Добровольский сказал: “Сегодня мы хороним Доброту...”
Моя Мама была поистине половинкой моего Отца. И хотя после ее кончины, он жизни не представлял без нее, - он продолжал жить и работать потому, что этого хотела она. Он жил, работал и созидал за двоих.
Уже незадолго до своей смерти отец сказал мне: “Все говорят - тебе повезло с женой. Нет. Просто я встретил настоящую Любовь”. Друзья наши нам завидовали: “Как вам повезло с родителями!” Да, нам повезло, потому что наши родители были нашими лучшими друзьями...
После смерти мамы отец прожил еще 11 лет. Все эти годы, до последнего дня жизни он работал в Институте экологии Волжского бассейна РАН (г. Тольятти). Работа его имела не только научный интерес, но и большое народно-хозяйственное значение. Никогда и никому он не отказывал в помощи, безотказно принимал, выезжал или вылетал туда, куда его звали - в разные концы России и бывшего Союза - туда, где он был очень нужен, откуда приходили простые письма и правительственные телеграммы. Многие из его учеников и консультантов, не будучи его прямыми учениками, начинали считать себя таковыми, многие из них стали потом нашими близкими друзьями.
В эти годы отец в основном работал над своим последним детищем - монографией “Класс микроспоридий мировой фауны”, написанной совместно со своими ученицами А.А. Ковалевой и З.С. Донец. Первый том этой работы (более 500 страниц) увидел свет уже после его смерти, опять же благодаря помощи его ученика замдиректора Зоологического института РАН, д.б.н. О.Н. Пугачева. Продолжается работа и над вторым томом - мой брат, паразитолог, к.б.н. Борис Соломонович Шульман (названный в честь дяди Бебы), помогает в этом проф. З.С. Донец. Другие ученики Отца также помогают и ищут возможность публикации этой книги.
Весною 1998 года, через год после смерти моего отца, из Калифорнии приехала в наш дом моя троюродная племянница Инна Стругацкая. Приехала морально поддержать нас. Привезла 8-летнюю дочь, родившуюся в Сан-Франциско
Санкт-Петербург