ЖУРНАЛ "МИШПОХА"

ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год

Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год

Народный ансамбль скрипачей Дворца культуры Белсовпрофа.

ГОРЕЛА СВЕЧА НА ПЮПИТРЕ
Светлой памяти Бориса Соломоновича Моткина - педагога, скрипача и просветителя

В Республиканской школе-интернате по музыке и изобразительному искусству, том самом, что теперь зовется Республиканский колледж искусств им. И.О. Ахремчика, издавна учат одаренных людей: одних - музыке, других - живописи или скульптуре. Тогда, в начале семидесятых годов, преподаватели специальных дисциплин, музыканты и художники, держались отчужденно и отстраненно. Но вот Борис Моткин, скрипач, жадно интересовался немодной тогда психологией и еще менее модной историей изобразительных искусств, я же, искусствовед, помимо искусствознания был увлечен камерной музыкой. Оттого-то и познакомились. Нас объединило страстное, хоть пока не вполне определенное желание выявить хотя бы некоторые случаи очевидного родства произведений музыки и живописи и предложить городу некие видеоконцерты. Мы, понятно, тогда и не знали, что впоследствии в Москве, в музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина пройдут, при деятельном участии С.Т. Рихтера, музыкальные вечера. Теперь, оглядываясь назад, смело могу сказать, что наша идея намного опередила идею московскую и наше воплощение замысла оригинальнее, хотя и беднее, чем у Рихтера.
Тогдашняя администрация школы-интерната была тотально одержима проведением политзанятий и открытых партийных собраний, так что первые опыты из области некнижной эстетики встретила враждебно. Коллеги, за малым исключением, остались безответны. Но тут я узнал, что Борис Соломонович Моткин не только преподает в школе-интернате, но, кроме того, в будние дни вечерами и по воскресеньям занимается со скрипачами-любителями, причем уже не первый год ансамбль скрипачей Дворца культуры Белсовпрофа выступает в концертах. По приглашению Моткина я пришел во Дворец и сразу же убедился, что почва для совместных трудов у нас есть.
О себе мы заявили 1 февраля 1975 года. В тот памятный день Ансамбль играл при свечах, дабы электросвет не обесцветил экран. Осветили свечи лица и руки скрипачей, выхватили из теплого сумрака подвижный силуэт дирижера, то есть Моткина - и вспомнилось мне “Сошествие Святого Духа” кисти Эль Греко. Слушателям нашим, очень немногочисленным, были предложены рассуждения о камерном искусстве, выступления скрипачей и старинный русский романс “Темно-вишневая шаль” синхронно с портретом кисти Рокотова на экране. Кроткий, печальный взгляд с портрета буквально предвосхитил мелодию.
Все наши “Вечера в гостиной” неизменно проходили при свечах. На протяжении пятнадцати лет постоянные слушатели и даже случайные посетители открыли для себя общность Баха и художников-барбизонцев, Генделя и Лоррена, Кипренского и молодого Бетховена, русских романсов и пейзажей Поленова, Похитонова, Левитана... И еще многое было предложено поклонникам камерного искусства.
Для очередного вечера в гостиной художники - сначала Катя Бессмертная, позже Лидия Лихолед - рисовали обложку программы и пригласительного билета. Моткин спешил в типографию, мечтая о маленьком полиграфическом шедевре. Распространялись наши пригласительные билеты безденежно, число их регламентировалось вместимостью зала. Случалось, что у входа спрашивали лишний билетик. На одном из первых пригласительных билетов помню строки из Ахматовой: “...чистейшего звука высокая власть”. Драгоценные строки стали девизом Моткина и его коллектива. Много собирал я программы, билеты и буклеты в толстый альбом крупного формата - теперь это самая дорогая для меня реликвия.
Ординарные концертные выступления Ансамбля все еще чередовались с памятными Вечерами в гостиной: Шуберт, Телеман, английские композиторы, ежегодные Рождественские музыкальные приношения - все с неизменными параллелями между музыкой, живописью и художественным словом, со всею возможной в наших условиях конкретностью и глубиной. Наш “Поклон великому Гоголю” вылился в зримую лекцию-концерт. Цикл бесед “Письма русских художников” имел в виду знакомство с музыкальными пристрастиями именитых живописцев. Зажигались и зажигались свечи на пюпитрах.
С особой отрадой вспоминаю, как мы отметили пятисотлетие Рафаэля. Программы и пригласительные билеты сугубыми стараниями Моткина были отпечатаны прямо-таки роскошно. Театральный зал Дворца культуры Белсовпрофа - и партер, и ярусы - заполнился едва ль не до отказа. В двух отделениях прозвучала старинная итальянская музыка, в том числе “Ричеркар” Джованни да Палестрины, извлеченные из архива и никогда не публиковавшиеся переводы сонетов Рафаэля на русский язык, выполненные ленинградским искусствоведом Т.П. Знамеровской. Было и мое слово о белорусских и русских рыцарях Сикстинской Мадонны. Просмотрели диапозитивы, отснятые с произведений великого художника энтузиастами их слайд-клуба “Спектр”. На долю Моткина выпала не только режиссура, но и, как всегда, ломовой, лошадиный труд: оформление сцены, типографии, фраки для скрипачей и еще тысяча прозаических забот. Все успел Моткин с чисто бобруйской находчивостью и предприимчивостью. Городу был подарен праздник, а ведь в Минске даты, подобные рафаэлевой, чаще всего обходились молчанием.
Каждому Вечеру в гостиной предшествовали бесконечные, до седьмого пота каждая, репетиции. Помню, как терпеливо Борис внушал: “Piano, piano! Вы piano не улавливаете. Forte - это легче, у каждого получится. Повторяем еще раз. Pianissimo!”
В школе-интернате Моткин учил одаренных детей, всегда проходивших отборочный конкурс. Во Дворце он готов был учить всех, кто только к нему приходил: одних правильно держать смычок, других - тонкостям мастерства. Учил скрипке инженеров, врачей, научных работников, школьных и вузовских преподавателей, студентов, рабочих. Первая скрипка - инженер-автомеханик Михаил Панес, он же бессменный староста, сокрытый двигатель жизнерадостного и работящего содружества. С консерваторским образованием были концертмейстеры - сначала Лариса Марголина, позже Борис Спектор. И, конечно же, сам Моткин.
Рутинной повседневной работе Борис Соломонович был предан и в школе-интернате, и во дворце. Но ничуть не менее увлекал его и высший педагогический пилотаж. Помнится, его ученица Катя Рейхарт разучивала сочинение для скрипки Арама Хачатуряна, и у нее как-то не ладилось. Моткин обращался ко многим, просил совета и у меня. Я предложил искусствоведческую беседу о пейзажах Мартироса Сарьяна и - о, чудо! - помог Сарьян. Конечно, помог совсем чуть-чуть, но помните сказку о закоренелой репке, которую ни дедка, ни бабка, ни их помощники никак не могли вытащить из грядки, пока не подоспела мышка. В данном случае знойно-золотистые пейзажи Сарьяна и стали желанной “мышкой”. Преподаватель Борис Соломонович Моткин неустанно изыскивал таких “мышек” для своих юных и не юных скрипачей.
Из многих учеников Моткина особенно тепло вспоминается Михаил Гершович. Он неустанно трудился на репетициях, выступал вместе с Ансамблем в Минске, в Гродно, в Несвиже, советы учителя ловил на лету. Когда Гершович, прошедший сквозь сито жесточайшего конкурса, был принят в оркестр Ленинградской филармонии, радости Моткина не было границ.
Любил Моткин порыться в нотах. Никто не признал бы репертуар его Ансамбля банальным, хотя популярные, едва ли не дежурные мелодии звучали постоянно. Важнее другое: к каждому своему выступлению скрипачи разучивали что-то редкостное, подчас совершенно неведомое приглашенным на концерт. Случалось, что отобранные для исполнения опусы - например, “Стабат матер” и Шестая месса Шуберта, совместно с хором, - в Минске звучали впервые.
Мы постоянно обсуждали предстоящие выступления, вместе составляли тексты программ и пригласительных билетов. Общались по телефону. И, к сожалению, редко писали друг другу письма. Что теперь осталось от телефонных разговоров? Конечно же, ничего не осталось. А немногие открытки от Бориса я храню. Поздравляя меня с новым, 1981 годом (Господи, как давно это было!), Борис пожелал мне: “Пусть этот год будет мирным и покойным, а душа беспокойна”. Как-то подарил он мне пластинку “Времена года” Вивальди и написал на конверте: “С пожеланием благополучия во все времена года”. И если его пожелания беспокойства душе неизменно сбывались, а порою, сбывались и слишком, сверх всякой меры, то о благоденствии общественном мечтали мы тщетно. Борис в силу натуры своей был прямо-таки обречен на бесконечные тревоги. Он, мятежный, втайне мечтал об очистительной буре. Не дождался, не дожил...
Сам же он сравнительно легко достиг известного благополучия: реконструированная и усовершенствованная, насколько это возможно, двухкомнатная “хрущевка”, фортепиано, много пластинок, книги. Неизменный атрибут цивилизации - телевизор - включался редко. Термос и отличные бутерброды стараниями верной Елизаветы Яковлевны в его портфеле бывали ежедневно. Ни о каких иномарках он не тужил - лишней стала бы для него личная автомашина.
Заботило его совсем другое. Вот строки из его письма мне: “Пусть не догорает наша свеча. Как бы там ни было, но свеча пусть горит! Да сохранит Бог все, что дорого твоей душе”. Он страшился и мысли о том, что на его пюпитре когда-нибудь догорит свеча.
Пресса отнюдь не обходила молчанием Бориса Моткина и его скрипачей. В газете “Лiтаратура i мастацтва”, в номере за 29 апреля 1983 года, появилась симпатичная статеечка В. Мнацаканова “Шлях да свайго слухача”, лестные статьи и заметки разных авторов публиковались в “Советской Белоруссии”, “Труде”, “Правде”, “Известиях”. Журналистка Т. Приходько почтила Ансамбль скрипачей едва ли не восторженной статьей. Только Моткин от статьи Приходько “Поговорим о возвышенном” в журнале “Клуб и художественная самодеятельность”, первом номере за 1983 год, в восторг как раз и не пришел: он ждал разговора не о насущных нуждах самодеятельности, но о творческих проблемах.
Тогда написал Моткин сам пространную, прочувствованную, из души вырванную статью о деле, которому он служил, для журнала “Огонек”, благо его обнадежил минский корреспондент популярнейшего журнала. Минский корреспондент “Огонька” рукопись прочел и посоветовал изъять где абзац, а где страницу. Моткин вздохнув, изъял, отчего статья усохла и увяла на глазах, но и эти жертвы к публикации не привели: “Огонек” и рукопись Моткина, и его самого отверг. Тогда огорченный Борис написал длинное письмо о своих трудах и надеждах Рихтеру. Самому Святославу Теофиловичу Рихтеру, которого издали боготворил и у кого теперь просил поддержки и совета. Было письмо отправлено в Москву заказным. Так и не выяснилось, попало ли оно в руки Рихтера. Знаю точно, что ничего не ответил Моткину Рихтер. “Что-то помешало Рихтеру поступить как великому человеку”, - сокрушался Борис.
Администрация Дворца культуры Белсовпрофа труды Моткина оценивала вполне положительно и, в частности, поощряла коллектив поездками, благодаря которым Ансамбль блеснул своим мастерством в Гродно и Несвиже, на Кавказе и в Прибалтике. Но подлинного признания, чего он так ждал, Борис так и не дождался.
Вспоминается характерный случай. В марте 1981 года, в Минске, на Московской улице, в Доме культуры треста “Строймеханизация” состоялся наш очередной Вечер в гостиной, названный “Музы Англии”. В программу включили сочинения Пёрселла и Бриттена, живопись художников-прерафаэлитов, о ком тогда плохо помнили и в Лондоне, но должны были узнать в Минске. Вместе с Ансамблем скрипачей выступила Людмила Златова и еще несколько именитых профессионалов, хоровая капелла, образцовый детский хор. Исполнялись очень редкие для тогдашних репертуаров произведения. Всех желающих зал заведомо не вместил бы, потому мы повторили наш вечер английской камерной музыки. Ходили счастливые, упоенные явным успехом. И вдруг нашего беспартийного Моткина приглашают в некую партийную инстанцию, чуть ли не в горком. Легко и даже радостно воспринял Борис неожиданное приглашение, полагая, что наконец-то Ансамбль замечен и уж теперь-то поддержат и помогут. Но когда вернулся, дрожали у него и голос, и руки. Немного успокоившись, нехотя вымолвил, что за английские вечера партийные товарищи, хотя на выступлениях наших в Доме культуры треста “Строймеханизации” они и не присутствовали, выговорили ему крепко: “Вот вы там пропагандируете английскую музыку, а английские империалисты... Забыли, что сказала Маргарет Тэтчер?” Нет, просто не знал бедный Моткин, в чем именно противопоставила себя белорусскому партийно-хозяйственному активу Маргарет Тэтчер, он и от политзанятий-то по мере сил уклонялся. Вот и терзали его за политическую близорукость, а он-то, наивный человек, надеялся на понимание и содействие. Горько вздохнул, опечалившись, Моткин.
И частенько же приходилось ему вздыхать! Поздравляя его с очередным, последним в Минске, днем его рождения, я выразил надежду, что лучшие наши выступления еще впереди. “Нет, не впереди”, - твердо и утвердительно тихо, совсем уж pianissimo, возразил Моткин.
Видно, он твердо решил переселиться в Вильнюс. И это у него, к сожалению, получилось легко: выгодно обменял квартиру, сразу же нашел педагогическую работу по специальности. Вот только просветительство Моткина в Литве не возобновилось, даром что литовский язык он учил прилежно. Задумали было мы с ним совместное выступление по примеру прошлых Вечеров в гостиной на тему “Космос в творчестве Римского-Корсакова, Врубеля и Чюрлёниса”, но осуществить замысел ни в Минске, ни в Вильнюсе не смогли.
Смертельно затосковал в Вильнюсе Борис по Белоруссии. Приезжал в Минск, помышляя о возвращении в родной край. Работу нашел легко, но никакого жилья ему нигде не обещали, а обратный обмен оказался просто невозможен: никто, никто не переселялся больше из Минска в Вильнюс. Просил: “Дайте мне хоть собачью конуру, в ней буду жить...” Но и собачьей конуры для него не нашлось. Ни с чем, совершенно убитый, вернулся Моткин в Вильнюс. Я писал ему и, как мог, утешал, но не преуспел в безнадежной затее. Ушел Борис из жизни, как ему казалось, по своей доброй воле, накануне 7 ноября - дня, который никогда не был его праздником.
Часто я перелистываю тяжелый самодельный альбом и грустно думаю о том, что созданный Моткиным на базе Ансамбля скрипачей камерный оркестр “Ричеркар” хоть и продолжает свои выступления небезуспешно, но за ненадобностью снял подсвечники с пюпитров: никому уже не нужны ни свечи, ни экран. Не повторятся наши Вечера в гостиной! Зато все, о чем напоминает альбом, было. И потому есть, чем помянуть минувшие годы.
Кирилл ЗЕЛЕНОЙ