А
ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год
Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год
Когда-то в репертуаре каждого уважающего себя театра в Советском Союзе обязательно была пьеса Семена Злотникова. На слуху были пьесы “Сцены у фонтана”, “Команда”, “Два пуделя”, “Уходит старик от старухи”, “Бдым” и другие. Он был известным, популярным, респектабельным драматургом.
Потом Семен Злотников объявил самому себе антракт. А после перерыва вышел на сцену нового театра, нового города, новой страны. Правда, если точнее сказать, город, в котором теперь живет драматург, не новый, а вечный. Это -Иерусалим. А вот театр, созданный Семеном Злотниковым, действительно новый - “Ковчег”.
© Журнал "МИШПОХА"
Короткий рассказ © журнал Мишпоха
Семен Злотников
- Ой-ой... ой-ёй-ёй... Ой-ой-ой, Г-ди, ой... Не могу говорить, не могу, не могу, не могу... Я обижена так... так... Так обидели, так... Я обижена, Г-ди, очень обидели...
Плачет, плачет, плачет... Успокаивается.
Промокает платочком слезы.
-Ты знаешь... в той жизни имела я трех... Ну-у, считались мужьями... Ну, как же мне их называть?.. Ну, короче, любила, ласкала их, холила, как могла... А чего не могла... Да, и тоже меня все бросали. Бросали и ... Ну, то есть... ну, как бы бросали. Но, честное слово, - я так не обижалась. Ну, так, чтобы очень обидеться, чтобы ужасно обидеться, обидеться до смерти...
Всхлипывает.
- Ой, Г-ди, ой...
Всхлипывает.
- Потому что я, знаешь, умела каким-то удивительным способом проглотить обиду и дальше идти... Оставались какие-то силы, понимаешь?.. Чтобы жить еще, понимаешь?..
Всхлипывает.
- И я никого - можешь верить мне - я никого и ни разу не проклинала. Мне было, конечно, обидно и больно, но я себе говорила: в сущности, если подумать, никто никому ничем не обязан. Никто не обязан. И все. И, значит, мне нужно терпеть. Нужно терпеть. Но тут, Г-ди... Тут-тут-тут... Тут... Я не в силах простить... Ни вынести, ни простить...
Женщина плачет. Камень молчит. Будто в ожидании чего-то более важного...
- Вот так я и знала: приду к Тебе - буду реветь... Слезами же разве поможешь?.. А он помирает, Г-ди, он помирает, мне жалко... Наверное, столько молилась, чтоб он провалился куда-нибудь или сгорел, - наверное, Ты и услышал... Услышал - спасибо, но, Г-ди, я... Я, я, я не хотела, чтоб так его покарал!..
Внезапно чего-то пугается, рот прикрывает руками, подозрительно озирается по сторонам.
- Ой, прости меня, Ты прости... Я представила, вдруг нас услышат... Кому рассказать про такое - да можно ли?..
Было всхлипывает, впрочем, тут же сама себя и сдерживает.
- Нет, больше не буду, не буду, не буду, Г-ди... Явилась к тебе, как к родному, - а так стыдно...
Тяжко вздыхает.
- Значит, уже я жила в Иерусалиме. Два года. Или, может, чуть больше, не помню уже... Да неважно. Снимала маленькую, но отдельную квартиру: комнату с кухней, с душевой, с солнечным бойлером... Был у меня свой ковер с тигрятами и тигрицей, большая и очень удобная полутораспальная кровать... Г-ди, Боже мой, да о чем это я с тобой?.. Ну, однажды встречаю его. Он безработный, я безработная. Вместе сидим в длинной очереди, ждем, когда позовут. И общаемся... Он, вдруг, странно глядит на меня, говорит: “А что, милая Лялечка, возьмите, пожалуйста, меня к себе ненадолго”.
“Вот как, возьмите, пожалуйста, я разбежалась!” - Думаю про себя. И смотрю на него: может, шутит?.. По виду, однако, я вижу - не шутка. Но, может, такая у него манера пошутить? Люди такие разные...
И я улыбнулась ему, как могла, по-доброму и открыто: “Отчего же ненадолго, - я говорю, - можно и надолго”. И улыбаюсь ему изо всех сил. Чтобы он сразу понял: с юмором у меня хорошо. Правда, правда. Но вдруг, замечаю у человека на глазах настоящие слезы: “Надолго, наверное, я не смогу, - говорит. - Потому что, - говорит, - наверное, скоро умру”.
Лялечка молчит. И камень полон внимания.
-Ну, как на такое, Г-ди?.. Еще и еще пытаюсь понять: может быть все-таки шутит?.. Но понимаю - не шутит. Напротив, я вижу в зеленых глазах какую-то уже нездешнюю тоску, и бледность я вижу на впалых щеках - признак благородства... Ах, ты знаешь про всех и все, и ты все можешь, Г-ди, - а я что могла?..
Тяжко вздыхает
-Что могла - то и сделала: жить пустила. А что?.. Без родных, без знакомых, без денег, без крыши над головой, смертельно больного - как мне было его не пустить? Я пустила. Пустила его, я пустила, пустила!...
И опять на нее соленой волной накатывает рыдание, но тут же и спадает...
- Понимаю, Тебе тяжело это слушать, прости...
Всхлипывает.
- Но мне как бы... Как бы и мне... Мне...
Всхлипывает.
- Ну, я его за руку и по врачам. Как ребенка водила, понимаешь, Г-ди?.. У него, говорили, запущено все, и ужасно, и нужна операция, и тоже никакой гарантии... Все ж-таки, уломала его и легли мы под нож. Извелась, поседела... Ему только хуже. И день ото дня ему хуже, хуже... Я ночами не сплю, что мне желать?.. Все жалеют меня, и его, говорят, отпусти, хватит мучить. Что? Вот так человека взять - да отпустить?..
Нашла аргентинца. Великого колдуна. Хромого, усатого, желтоглазого. С большими такими зубами.. Он когда так улыбался - губы у него так по сторонам разъезжались - и так возникали зубы... Аргентинец!.. Денег хотел, и много. А откуда у меня много денег? И мало, не помню, чтоб были... А с другой стороны, думала я, человеку из-за них помирать?..
Тут я вспомнила про Хабиби. Хороший такой араб из Вифлиема. Я помню, только еще в Иерусалим приехала, и толком еще ничего не понимала, и было мне жутко трудно...
Лялечка вдруг на мгновение замялась.
- Мы с ним... У нас с ним... Да нет, не подумай, у него и семья, и дети у него, как у других нормальных арабов... Но и нормальным чего-то еще нужно... Им нужно... Не, он мне и картошку привозил, помидоры... И даже персики как-то... Старый холодильник совсем недорого продал... Арабский платок подарил, сказал, очень к лицу...
Улыбается.
- Хабиби учил меня жить. Говорил, что не нужно нуждаться, когда вокруг столько хороших арабов...
Улыбается.
- Ну, одним словом, Хабиби обрадовался, когда я опять объявилась. Все понял, как надо, и был мне как самый настоящий брат - отвозил в Вифлием и обратно, всегда меня ждал и все время следил, чтобы меня сильно не
обижали. И брал с меня, в общем, по-божески - ну, так, за бензин там, за угощение...
Задумчиво поглаживает камень.
- Он... Он... уже не вставал с кровати, сил не было. Я его с ложки кормила, носила за ним, обстирывала... Он порнокнижки любил, я доставала. Просил почитать - я читала. Под музыку, при свечах... Все делала, Г-ди. Кажется, даже и больше. Чего не могла - это правда - смотреть эротические фильмы по ночному немецкому каналу. Так некрасиво, когда у других...
Вдруг, словно вспомнив о чем-то, всхлипнула.
- Не могу передать Тебе, Г-ди, сколько мне доставалось. Не понимаю, как я выдерживала. Но, я думаю... Я вспоминаю... У меня было три как бы мужа. И все, как слоны, были крепкие и большие. До сих пор как-то живы, со всеми тремя в переписке... Но, Боже, не знаю, как мне объяснить... Знаешь... мне никогда не было так хорошо, как когда он помирал...
Всхлипывает.
- Как объяснить... Я была ему нужна... Я была так нужна... Я была нужна...
Плачет.
- Ну, вот... Аргентинский колдун только раз на него посмотрел - сразу определил: все болезни его от проклятья. Его хорошенечко прокляли. Вот тебе все...
При мне аргентинец плюнул ему в лицо 613 раз, я считала. Потом - и неловко сказать - помочился на него, посыпал порошком из пепла кастрированного кота - и ушел. Да, чуть не забыла: он обнял меня за плечо, небольно куснул мне ушко и тихо предупредил: “Теперь берегись ты...”
Я тогда не задумалась, было не до того. Но скоро я, скоро же я поняла, о чем говорил колдун...
Вот-вот: только-только пошел на поправку, меня еще в Вифлием всякий день возят, долги возвращаю - а он ко мне в дом женщину!.. То есть в мой дом, негодяй... Негодяй, негодяй, в мой дом...
Горько плачет.
- Даже Хабиби не понял, Хабиби!..
Все горше и горше.
- Хабиби ругаться стал по-арабски!..
Плачет
Меня обижали в жизни, и много. Обидно бывало, до самого сердца.
... Но я никому - веришь, Г-ди, - ни одному человеку плохого не пожелала. Ты веришь? Ты веришь? Потому что, Г-ди, потому что... Мне никогда не хотелось, но тут... Тут меня оскорбили, понимаешь? Меня так обидели - жить не могла...
Ляля ревет в голос.
- И я его прокляла, Господи, прокляла - я!! Он опять помирает - спаси его, Господи, спаси, я прошу!!..