А
ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год
Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год
В этот день было сказано много теплых слов, поздравлений. Журнал “Мишпоха” присоединяется к ним.
До 120!
© Журнал "МИШПОХА"
ПОДНЯТЬСЯ
И
ВЫСТОЯТЬ
Михаил НОРДШТЕЙН © журнал Мишпоха
Их, заслуженных фронтовиков, неправедная власть лишила воинских званий и пенсий, годы и годы травила и шельмовала. Но она не могла отнять то, что остается неразменным в самые, казалось бы, гнусные времена – национальное, а, значит, и человеческое достоинство.
Выписка из приказа Министра обороны СССР №53 от 11 апреля 1975 г. Моcква: “Давидовича Ефима Ароновича, лишенного решением Совета Министров СССР от 26 марта 1975 года воинского звания “полковник”, - исключить из числа лиц офицерского состава, находящегося в отставке.
Заместитель Министра обороны СССР генерал армии С. Соколов”
Выплата пенсии прекращена с 1 июня 1975 года
(Из личного дела полковника Е. Давидовича).
Примерно такие же приказы – о лишении воинских званий и пенсий – были изданы и в отношении полковника Льва Петровича Овсищера и подполковника Наума Мордуховича Альшанского.
За что же им столь суровая кара? Какие личности стоят за этим актом, какие судьбы?
Ефим Давидович родился в Минске в 1924 году. Накануне войны окончил десятилетку. После ускоренного курса пехотного училища в мае 43-го в звании “младший лейтенант” прибыл на фронт. Родители остались в оккупированном Минске. Русская женщина Софья Карповна решила разделить судьбу мужа-еврея Арона Мироновича и ушла с ним в гетто. Оба погибли осенью 41-го.
Ефим сражался на Воронежском фронте, на 1-м Украинском, 40-м Украинском.
Из наградных листов:
“При прорыве обороны противника в районе Воля Дална 20.8.1944 тов. Давидович принял на себя командование 2-й стрелковой ротой, первый поднял роту в наступление и ворвался в расположение противника, завязал бой и обратил его в бегство. При этом уничтожил до 70 немцев и 13 пленил.
Во время наступления на село Руда Мотала противник пытался обойти с фланга 3-ю стрелковую роту. Давидович взял один взвод своей роты и обходной группе противника нанес большой урон и уничтожил две огневые точки и до 13 гитлеровцев.
Достоин награждения орденом “Отечественная война второй степени”.
“Во время боев в районе Прошевица 17.1.1945 г. Давидович первым со своей ротой ворвался в траншеи противника, выбил его и дал возможность батальону захватить выгодный рубеж. В этом бою тов. Давидович со своей ротой уничтожил около роты пехоты противника.
Достоин награждения орденом “Отечественная война I степени”.
Старший лейтенант Давидович в бою за населенный пункт Ридгрунд выбрал удачный момент и стремительно со своей ротой напал на оборону противника и нанес ему крупное поражение, в результате чего противник был обращен в бегство, оставив на поле боя до двух взводов солдат и офицеров. При этом его рота вошла в населенный пункт с небольшими потерями.
Достоин награждения орденом Александра Невского”.
Из боевых характеристик.
“За время пребывания в 1-м стрелковом батальоне тов. Давидович показал себя честным и дисциплинированным офицером. Обладает организаторскими способностями. В бою за г. Тарнопль проявил себя отважным и мужественным командиром”.
“При прорыве обороны противника в районе Пулах 15.3.1945 г. тов. Давидович со своей ротой столкнулся с неравными силами противника в селе Пулау и в неравном бою уничтожил гарнизон противника, чем дал возможность стрелковому батальону продвинуться вперед.
В бою тов. Давидович неоднократно заменял выбывающих из строя заместителей командиров стрелковых батальонов...”
Из аттестации на заместителя командира 2-го стрелкового батальона по строевой части 823-го стрелкового Дембицкого полка старшего лейтенанта Давидовича Ефима Ароновича.
“... В бою упорный, настойчивый и волевой командир, быстро реагирует на создавшуюся обстановку и умеет оценить ее. Хорошо руководит боем, при этом показывает смелость и настойчивость в выполнении поставленной задачи. Выдержан и физически закален, инициативен... В бою сочетает все огневые средства и хорошо организует огневое взаимодействие... Мужественный и дисциплинированный офицер... 31 мая 1945 года”.
Война редко щадила ротных командиров, воевавших в пехоте. Давидович пять раз был ранен, в августе 43-го – тяжело, после чего почти десять месяцев пролежал в госпитале. Сколько его крови пролито, сколько часов проведено в беспамятстве, на операционных столах, сколько вытерпел мучительных перевязок – кто считал? Это про таких, как он, поется в песне:
“Мы для Победы ничего не пожалели,
Мы даже сердце, как НЗ, не берегли”.
Не пройдут бесследно для его сердца фронтовые ранения. И долго, до конца дней его, будет бить по нему государственная подлость. Но об этом потом.
Перевернем страницы еще одного личного дела. Оно значительно тоньше. Нет наградных листов. Почему-то изъята фотокарточка. Но и те немногочисленные документы, что собраны здесь, дают представление о человеке честном и отважном.
Альшанский Наум Мордухович родился в сентябре 1917 года в местечке Щедрин Парического района Гомельской области. В армии с 36-го. В 39-м окончил Ленинградское военное училище связи.
На войне – с ноября 41-го и до ее окончания. Воевал на Брянском фронте, Воронежском, 1-м, 2-м и 3-м Украинских. С 44-го его ратный путь пролег через Румынию, Югославию, Венгрию и Австрию. Тогда он еще не знал, что его родители – Мордух Зимелевич и Дина Вениаминовна, две несовершеннолетние сестры Хана и Доба убиты фашистами в марте 42-го...
Из боевой характеристика на помощника начальника связи 74-й стрелковой Киевско-Дунайской Краснознаменной ордена Богдана Хмельницкого дивизии майора Альшанского Наума Мордуховича 20.04.1945 г.
“... в период боевых действий связь вполне обеспечивала боевые операции дивизии, особенно хорошо работала радиосвязь.
Руководить подчиненными в боевых действиях умеет. В сложной боевой обстановке не теряется, решения по обеспечению связью принимает правильно...”
Из аттестации 27.5.1945 г.
“В боях решительный, инициативен. Радиосвязь в наступательно-оборонительных боях работала хорошо, управление по радио было обеспечено...”
Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны первой и второй степени, медалями. А первая его боевая награда – солдатская – медаль “За отвагу”.
Третий из этой когорты - Лев Петрович Овсищер. Его личного дела в Минском военкомате не оказалось. Но я и без того уже немало знаю об этом незаурядном человеке. О нем писал в очерке “Мятежный полковник” (“Авив”, № 1, 1992 г.).
Родился Лев Овсищер в 1919-м в местечке Богушевск (между Оршей и Витебском). В юности “заболел” авиацией. Работал механиком в авиаотряде и одновременно учился на вечернем отделении Института Гражданского Воздушного флота. В 1940-м призван в армию и направлен в летное училище – учиться на штурмана.
Грянула Великая Отечественная. Ускоренный выпуск. Затем трехмесячные курсы комиссаров эскадрилий – и на фронт. Всю войну провоевал на самолетах ПО-2, официально названных “легкими бомбардировщиками”. Был одновременно комиссаром и штурманом. Сотни боевых вылетов.
Под Сталинградом выполнял особое задание командующего Донским фронтом К.К. Рокоссовского. С помощью радиоустановки, смонтированной на самолете, передавал ультиматум о сдаче окруженным войскам фельдмаршала Паулюса. Чтобы были слышны слова с неба, пришлось сбавлять обороты двигателя до самых малых, снижаясь до высоты 500 и даже 300 метров.
- Ахтунг, ахтунг! – доносилось с неба. И дальше – текст ультиматума советского командования. Фанерный тихоход ПО-2 был заманчивой мишенью не только для зениток, но и для пехоты.
- Нихт шиссен! – кричал в микрофон Овсищер. – Зонст варфе их бомбен ап! (Не стреляйте, иначе буду бомбить!).
Немцы сначала слушали, а потом все-таки стреляли. Но он продолжал читать. Особенно было важно не пропустить последний абзац – условия капитуляции.
Вокруг дерзкого самолетика – облачка разрывов, пулевые трассы. Как только чтение ультиматума заканчивалось, пилот Федор Маслов, дав полный газ, на бреющем выводил машину из-под обстрела.
- Цирк, - шутил на земле Овсищер.
В воздухе было не до шуток. Однажды одна из пулеметных трасс стеганула по самолету, разбив установку. Экипажу, правда, повезло: отделались царапинами.
Установку восстановили, и снова он методично, по несколько раз за вылет начинал свой смертельно опасный монолог: “Ахтунг, ахтунг!...” 24 таких вылета, около 70 передач сделал он в те последние недели Сталинградской битвы. Приехавший в их полк член Военного Совета Фронта генерал С.Ф. Галаджев распорядился представить ему отчаянного парламентера.
Представили. Пожав Овсищеру руку, генерал доверительно сообщил:
- Командующий приказал ваш экипаж отметить особо.
- Героев получите, - шепнул стоявший рядом полковник.
Овсищер к тому времени был награжден орденом Красного Знамени за успешную бомбежку вражеской переправы осенью 42-го.
- Крути, Лева, дырку для Золотой Звезды, - говорили ему летчики. – Какая же еще может быть особая награда?
После капитуляции группировки Паулюса полку было присвоено звание гвардейского. Из Москвы прибыли корреспонденты, на гимнастерках летчиков засверкали новые ордена. Гвардейское Знамя вручал генерал-лейтенант С.Ф. Галаджев. Увидев Овсищера, спросил:
- А чем вас наградили за Сталинградскую операцию?
- После Сталинградской операции, товарищ генерал, я не был награжден.
- Как? Вас же командующий приказал отметить особо.
- Не знаю, товарищ генерал. Может быть, совсем не награждать – это и есть “отметить особо”?
Овсищер, как и положено, стоял по стойке “смирно”, не мигая смотрел в глаза начальству. И только в уголках рта затаилась горькая усмешка. Галаджев громогласно, с грозными нотками в голосе пообещал “разобраться” и... на том все и заглохло.
Откуда было знать в полку, что Сталин в то время начал резкий виток антисемитизма? “Пятая графа” заслонила подвиг. В высоких штабах, куда шли наградные листы, неукоснительно блюли установки “сверху”.
И все-таки на войне ему везло. В таких переделках побывал, откуда, казалось, не выбраться, но всем смертям назло выходил из пекла живым, хотя и не обошлось без ранения. Дошел, вернее, долетел до “логова”, как называли в то время Берлин, сфотографировался с друзьями у рейхстага.
На банкете в честь Победы командир полка Васильев сказал ему:
- Я люблю тебя за многое: за честность, за смелость, за то, что ты не подведешь и в беде не оставишь. Одним словом, Петрович, ты – настоящий парень...
Они обнялись.
После войны судьбы этих трех офицеров, несмотря на разницу военных профессий и всякого рода житейских обстоятельств, были сходны в одном: их офицерскую карьеру всячески “зажимали”. Попасть в академию офицеру-еврею было чрезвычайно трудно. Давидович и Овсищер попали. Альшанскому туда пробиться не удалось. Многие годы он служил командиром роты, начальником штаба батальона и, наконец, командиром батальона. Ставший офицером еще до войны, заслуженный фронтовик, профессионал высокого класса, он понимал: дело в общем-то не в нем, как личности. Его еврейство – вот главный тормоз! Пока его подолгу выдерживали на одной и той же должности, уходило время для служебного роста, регламентированного возрастом. Появлялась формальная причина: “Уже стар”.
“Пятая графа” незримо давила на офицеров-евреев и в военных академиях. Как раз это были годы “борьбы с безродными космополитами”. Однажды в столовой Овсищер сел за столик, где три места были уже заняты его однокурсниками. Они вели разговор о космополитах. С появлением Овсищера наступила неловкая пауза. И вдруг сидевший напротив Герой Советского Союза Василенко сказал:
- Где они были во время войны, когда мы кровь проливали? А вот сейчас в академии их вон сколько набралось.
Кровь бросилась в лицо Овсищера.
- Ты что же, меня имеешь в виду?
- Всех вас, - последовал злобный ответ.
В первые мгновения он просто растерялся. Такое услышать в военной академии! Ему стоило огромного труда сдержаться. Но затем к нему пришло привычное состояние собранности. Как в бою. Не повышая голоса, отчеканил:
- Слушай ты... На фронте я воевал не хуже.., а может быть, и лучше других и знаю, что мой вклад в общую победу не меньше твоего, хотя ты и Герой, а я награжден только несколькими орденами. Но я еще знаю и то, что каждый мой орден стоит дороже твоей звезды, потому что по вине таких, как ты, антисемитов он доставался мне труднее. Жаль, что из прошедшей войны ты ничего не извлек, кроме геббельсовской пропаганды. Это и понятно: она тебе по духу ближе.
Василенко разразился антисемитской бранью. Овсищера поразило даже не это зловонное извержение, сколько равнодушное молчание остальных свидетелей мерзкой сцены. Оскорбленный и униженный молчаливой солидарностью с Василенко, он резко встал из-за стола и ушел.
Овсищер был не из тех, кто позволял безнаказанно попирать свое национальное достоинство. По его настоянию на следующий день состоялось заседание партийного бюро. Однако инцидент замяли, объяснив его просто ссорой.
Даже после окончания академии Давидовичу и Овсищеру рассчитывать на сколько-нибудь значительное продвижение по службе не приходилось. У кадровиков существовала негласная “табель о рангах” для евреев. Политработник мог дорасти, как правило, только до майора, командир или технарь – до подполковника. Для того, чтобы еврею стать полковником, нужно было по своим способностям быть на голову, а то и на две выше своих коллег – офицеров-неевреев. Что касается генеральских погон, то о них и мечтать нечего. Фронтовые генералы-евреи еще дослуживали, послевоенных уже не было. Овсищер подал было рапорт в Академию Генерального штаба, но получил от ворот поворот.
Овсищер прослужил десять лет в Закавказском военном округе, был начальником штаба истребительной авиационной дивизии. Последнее место службы – штаб воздушной армии в Минске.
Давидович командовал мотострелковым полком, затем служил в штабе Белорусского военного округа.
К началу 70-х годов оба они, а также Альшанский были в запасе. Эти годы стали апогеем борьбы с сионизмом – “форпостом мирового империализма”. Газеты и журналы тех лет пестрели карикатурами с изображением “израильских агрессоров”. Плутоватые лица с характерными носами, в руке топор или автомат, по колено в крови, а жертвы – разумеется, арабы. Косяками выпускались книги и брошюры о “происках” этих “злейших врагов человечества”. Сионизм клеймили в лекциях, на конференциях, служебных совещаниях. Всюду, где только можно, создавался образ врага с шестиконечной звездой.
Только очень наивные или оболваненные люди могли не понимать, что вся эта оголтелая пропагандистская кампания – продолжение старой политики государственного антисемитизма. Евреев первыми увольняли с работы и последними брали на нее, негласно блюдя “процентную норму”. Были ведомства и должности, куда их и близко не допускали.
Протест Давидовича, Овсищера и Альшанского против всей этой мерзости вызревал давно. Воспитанные на идеях интернационализма, коммунистических постулатах, они с горечью убеждались: все это для власть имущих не более, чем ширма. Страна, которую они защищали в боях с фашизмом, гордились ею в молодые свои годы, напоминала гигантский концлагерь. Задавлено любое инакомыслие, а сказки о “светлом коммунистическом будущем” – это для миллионов “простых людей”. Что же касается партийной и прочей верхушки, то эти “борцы за светлое будущее” весьма роскошно жили в своем номенклатурном мирке. Антисемитизм им нужен позарез. Ничего нового здесь не придумано. “Разделяй и властвуй” – старая как мир установка любых диктатур.
Когда эта нехитрая политграмота окончательно вытеснила вбиваемые десятилетиями догмы,
все
трое твердо решили:
жить в стране, где попирается их национальное, а, значит, и человеческое достоинство, они не будут. Решение принято: выезд на постоянное местожительство в Израиль. Понимали: власти им будут всячески мешать. Более того, их могут просто не выпустить: дескать, знают военные тайны. Отдавали себе отчет и в том, что непременно начнется их травля. Будет пущено в ход слово, превращенное государственной пропагандой в бранное, - сионисты.
Ну, что ж, они и не скрывали: да, сионисты. Если отбросить весь пропагандистский вздор, навороченный вокруг этого слова, то остается только одно: право человека уехать на свою историческую родину. Что же здесь преступного?Да, они родились в Беларуси, сроднились с ее народом, к которому питают самые добрые чувства. Но человек свободен в своем праве выбора – жить там, где он хочет.
Об этом мятежные офицеры говорили в чиновных кабинетах, куда их “приглашали” для очередной проработки. Сначала строптивцев на разных уровнях увещевали. Вы, мол, такие заслуженные, уважаемые. Чем вам плохо здесь? Приличная пенсия, квартиры в столице республики, военные льготы...
В своей книге “Возвращение” (Иерусалим, 1988) Лев Овсищер напишет об одной из таких бесед – на этот раз в облвоенкомате.
“- Если Вы, Лев Петрович, откажетесь от вашего намерения, то вопрос о вашем разжаловании и лишении пенсии не будет даже поставлен, - неоднократно повторял мне военком. – Подумайте, пока не поздно, хорошенько подумайте, иначе останетесь без пенсии.
- Убеждения, товарищ генерал, как я их понимаю, поменять не просто, особенно, если уверен, что прав. Их нельзя купить за двести рублей пенсии полковника и продать за триста рублей пенсии генерала. Мое решение остается неизменным. Я уже достаточно хорошо подумал, - был мой ответ”.
За уговорами посыпались угрозы, а за ними “санкции”. Власти не могли смириться с тем, что заявления о выезде в “гнездо мирового сионизма” подали (страшно подумать!) недавние офицеры, члены КПСС. И не просто подали заявления – открыто говорили об антисемитизме, о неотъемлемом праве евреев жить на земле своих предков.
Они еще не были знакомы друг с другом, а уже в ЦК КПБ, минском горкоме КГБ, штабе округа на них “положили глаз”. ЧП! В Минске орудует сионистская организация!
За ними началась слежка. Их почта систематически просматривалась “органами”, в квартирах произвели обыски.
ИЗ ПИСЬМА Е. ДАВИДОВИЧА НА ИМЯ Л.И. БРЕЖНЕВА 19.12.1972 г.
“1 декабря 1972 года в моей квартире сотрудники КГБ произвели обыск. Меня арестовали, и я содержался в тюрьме КГБ 24 часа. В ходе обыска они изъяли копии писем, посланных мною весной 1972 года различным советским организациям и в органы советской печати. Эти письма были вызваны разнузданной антисемитской вакханалией в печати, которая привела к кровавым преступлениям в Минске: убийству профессора Михельсона, студентов брата и сестры Кантор и шестнадцатилетнего школьника Гриши Туника. Антиеврейская атмосфера накалилась еще больше после взрыва цеха радиозавода. Только срочные меры, принятые комиссией ЦК КПСС, возглавляемой Устиновым, предотвратили массовый еврейский погром в городе.
В своих письмах я призывал советские средства массовой информации отказаться от публикации антиеврейских и антиизраильских материалов местного и иностранного происхождения, а также призывал советскую прессу активно включиться в борьбу против антисемитизма. Ответа на свои письма я не получил. Кроме копий писем у меня были изъяты личные записи, связанные с 2,5 летней борьбой против антисемитизма, и другие документы, относящиеся к еврейской истории, а также несколько магнитофонных лент с еврейскими песнями и мелодиями... Мои письма и личные заметки содержат правду и только правду. Является ли высказывание правды антисемитским поступком?..
В больном воображении организаторов этой “операции”, видимо, создалось впечатление, что я подготавливаю террористические акции больших масштабов: убийство всех спортсменов Советского Союза, поджог всех домов престарелых в Белоруссии, взрыв водородной бомбы на Комаровском рынке, убийство председателя Минского горсовета и назначение на его место Бен-Гуриона. А с пистолетом “ТТ” образца 1941 года и восьмью ржавыми патронами, имевшимися у меня, я намеревался расширить израильские границы от Нила до Евфрата, присоединить Белоруссию к Израилю и в полном объеме осуществить планы сионистских мудрецов, содержащихся в “протоколах” – установить еврейское господство над всем миром.
Все это не столько смешно, сколько печально. Антиеврейская истерия под лозунгами антисемитизма продолжается”. (Выдержки из письма публикуются по книге Л. Овсищера “Возвращение”).
На бунтарей завели уголовное дело. В качестве обвиняемых оказались Ефим Давидович и Гедали Кипнис, театральный художник, в прошлом фронтовик. Однако на допросы вызывали и Овсищера с Альшанским. Как говорили следователи, обвинение им будет предъявлено позже. Состав “преступления” заключался в “деятельности”, направленной на подрыв советской власти путем распространения среди своего окружения в течение многих лет клеветнических измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй.
Овсищеру, помимо всего прочего, припомнили, что он подписал письмо в защиту осужденных на кишиневском антиеврейском процессе. Следователи “шили” всем четверым создание в Минске подпольной сионистской организации.
“В этой напряженное время, - писал в книге “Возвращение” Л. Овсищер, - труднее всего приходилось Кипнису и больному Ефиму. Давидович возвращался с допросов измученный и смертельно бледный, но с непоколебимой убежденностью в своей правоте. Еще до нашего с ним знакомства он был исключен из партии за протесты, посылаемые в официальные советские инстанции по поводу антисемитизма”.
“Дело № 97” через полгода было прекращено. Следователи объяснили это тем, что “обвиняемые имеют большие заслуги перед государством, но никак не из-за того, что они невиновны”.
А истинная причина была в другом. Планировался визит Л.И. Брежнева в США, и власти опасались, что новый судебный процесс, на этот раз над евреями-ветеранами, вызовет нежелательный резонанс.
Однако травля непокорных продолжалась. В те застойные годы в верноподданнический хор включились многие. Одни из-за желания выслужиться, другие из-за страха лишиться добытого с таким трудом высокого общественного положения, третьи вообще не утруждали свою совесть моральными терзаниями: чувство стадности, многолетняя привычка поступать, как велит начальство, давно уже определили их поступки. Газеты время от времени публиковали “заявления” именитых советских евреев под хлестким заголовками: “Пресечь злодеяния сионистов!” “Отпор провокаторам!” и т.п. И по сей день горько и стыдно читать эти фальшивые строки, клеймившие Израиль и утверждавшие, что в СССР нет никакого антисемитизма.
Увы, заслуги на том или ином поприще – еще не гарантия гражданской честности в неизбежных для каждого человека жизненных испытаниях.
И какую же нужно было иметь убежденность, какую силу духа, глубинную отвагу, чтобы в обстановке бесконечных преследований, массового улюлюканья не дрогнуть, не сломаться, устоять!
Понимала ли эта “могучая кучка”, в какое неравное противостояние вступила? Уверен: понимала. Казалось бы, ну что они могут, несколько бунтарей против гигантской государственной машины с ее вездесущим сыском и карательной жесткостью, мощным пропагандистским аппаратом!
Разумеется, в каждом из них был заложен вечный, как мир, инстинкт самосохранения. Лишиться воинских званий, пенсий, боевых наград, быть ошельмованным, да еще с перспективой попасть на склоне лет в ГУЛАГ – кому же это хочется! Но героизм потому и считается героизмом, что его совершает отнюдь не толпа. На это труднейшее свершение способны только глубоко духовные, совестливые люди, причем, не созерцатели, а люди действия. “Если не я, то кто же?” Такие всегда в дефиците. Но именно они становятся тем запалом, который, в конечном итоге, взрывает закостеневшую оболочку страха, безверия, моральной пришибленности.
Это ярко проявилось в истории с братской могилой “Яма”, где стоит памятник пяти тысячам минских евреев, убитых гитлеровцами и полицаями 2 марта 1942 года. Ни в одном справочнике среди изданных в Беларуси за десятки послевоенных лет, она не упоминалась. Сюда не водили экскурсии. Власти, проводя политику государственного антисемитизма, не хотели, чтобы “Яма” вызывала сочувствие к еврейскому народу, пережившему в годы второй мировой войны страшную трагедию, названную позднее Катастрофой.
К “Яме”, конечно же, приходили люди, в основном, евреи. Клали цветы, плакали, читали молитвы. Но таких было немного. Задавленные страхом, опасаясь, чтобы их не обвинили в “сионистских происках” , многие так и не решились придти сюда хотя бы раз в году. Еще помнился арест поэта Хаима Мальтинского, написавшего на идиш текст для памятника, и каменотесов, изготовивших обелиск.
9 мая 1975 года в день 20-летия Победы Овсищер и его друзья организовали здесь митинг. После возложения венков Давидович, уже тяжело больной, обратился к собравшимся:
- Можно мне сказать несколько слов?
Его дружно поддержали. Представители властей, агенты КГБ в штатском, офицеры милиции насторожились. Заместитель председателя Фрунзенского райисполкома Лозовая пыталась остановить Давидовича.
- От имени кого Вы будете говорить?
- Я буду говорить от имени тех, кто лежит в этой братской могиле. От имени моих родителей и семидесяти близких родственников, замученных в Минском гетто.
И он сказал свою речь. О фашизме и его корнях, о героях и мучениках еврейского народа, о том, что нельзя терпеть унижение национального достоинства.
Давидовича слушали, что называется, затаив дыхание. Он стоял прямой и одухотворенный, в военной форме, при всех орденах и медалях, бывший командир стрелковой роты, не раз поднимавший ее в атаку и бывший командир полка.
Знал, хорошо знал, что ему припомнят эту речь. Ну что же, на войне как на войне. “Топтуны” запоминали и фотографировали всех, кто был на этом митинге наиболее активен, выражал протест против антисемитизма и произвола властей. Но страх уже проходил. “Яма” стала уличным центром, где минские евреи, стоя плечом к плечу, снова ощущали себя народом, древнейшим и гордым, способным постоять за себя.
На следующий год к “Яме” пришло уже несколько тысяч. С пламенной речью выступил Овсищер. Один их таких же отважных Шмая Горелик прочитал стихи на идиш.
Но уже не было в живых Ефима Давидовича. За две недели до Дня Победы после четвертого инфаркта не выдержало его сердце.
Газета “Советская Белоруссия” продолжала глумиться над мертвым. Этот мужественный, благороднейший человек, бессеребреник изображался в одном из очередных пасквилей хапугой, безвольным мещанином, попавшим под влияние сионистских и их зазывал прихвостня Овсищера”.
Что касается “Ямы”, то власти повели на нее планомерное наступление. Впритык к ней был возведен многоэтажный дом, нависший серой громадой над этим священным местом. Таким образом, площадка у братской могилы значительно сузилась. Но и этого оказалось мало. В каждый очередной День Победы над “Ямой” устанавливали громкоговорители, оглушавшие округу песенной канонадой. Она звучала без передыху часами, пока к “Яме” шли люди, не давая никакой возможности провести здесь митинг.
Цековские идеологи задумали еще одну пакость: убрать уникальный памятник с шестиконечной звездой, единственный, оставшийся в СССР, и заменить его другим, с другой надписью. Чтобы не было и намека на то, что под ним покоятся убитые евреи. Вместо этого должны значиться безликие “советские граждане и военнопленные”.
... Ночью к Овсищеру постучался незнакомый молодой человек. Он принес синьку проекта.
Овсищер написал письмо первому секретарю ЦК КПБ П.М. Машерову.
“Понимаете ли Вы, - говорилось там, - что снести этот памятник - значит выразить солидарность не с жертвами фашизма, а с теми бандитами, которые их уничтожали...”
Письмо размножили на машинке. Под ним подписались свыше тысячи человек. Официального ответа не последовало. Однако вскоре Овсищеру позвонил инструктор ЦК и сообщил: памятник сносить не будут.
Эта маленькая победа вдохновила. Борьба за свое национальное достоинство, за право жить на земле своего народа продолжалась. Опасная, изнурительная, бескомпромиссная.
Овсищер и Альшанский получили визы на выезд в Израиль уже во время горбачевской перестройки. Через 16 лет после подачи заявления.
Прах Давидовича был захоронен в Израиле.
Так закончилось противостояние трех офицеров Советской Армии Системе Зла, поработившей великую и несчастную страну. Их лишили воинских званий, пенсий, боевых наград, но не смогли отнять то, что остается неразменным в самые гнусные, самые, казалось бы, беспросветные времена – национальное, а значит, и человеческое достоинство.
Не все способны его сохранить в столь крутых ситуациях. Сохраняют только те, у кого оно по шкале людских ценностей занимает высокое место.
P.S. Весной 95-го республиканский Союз евреев-ветеранов войны направил письмо на имя Президента Республики Беларусь о политической реабилитации офицеров-фронтовиков Е.А. Давидовича, Л. П. Овсищера и Н.М. Альшанского и назначении вдове полковника Е.А. Давидовича, проживающей в Минске, пенсии за мужа. Почему это письмо было направлено именно Президенту Республики Беларусь? Да потому, что эти офицеры – уроженцы Беларуси, после войны служили в войсках Белорусского военного округа и, уйдя в запас, многие годы прожили в Минске. Именно отсюда ушло ходатайство в Москву о лишении их воинских званий и пенсий. Именно в Беларуси у семьи покойного Е.А. Давидовича были изъяты его боевые награды.
В течение года ответа так и не последовало. После неоднократных звонков в Канцелярию Президента удалось выяснить: резолюция на письме есть. Отказ.
Мы обратились в Министерство обороны России. Приказ о лишении воинских званий и пенсий был издан в Москве.
Из Министерства обороны России пришел ответ: “Документами, необходимыми для рассмотрения вопроса”, оно не располагает. Нет, видите ли в Центральном архиве Министерства обороны постановлений Совета Министров СССР, на основании которых и последовали приказы заместителя Министра обороны о лишении воинских званий и пенсий означенных офицеров.
Чиновники привычно развели руками, выдав классическое резюме: “Не представляется возможным”.
О, эта непробиваемая бюрократическая казуистика! Поди, повоюй с ней, если неопровержимые факты, логика, здравый смысл для чиновника почти ничего не значат. “Не представляется возможным” и все. Попросту говоря, заниматься этим высокопоставленные чиновники не хотят.
Из “могучей кучки” в живых остался лишь один – Лев Овсищер. Ныне он – почетный полковник ВВС Израиля. Ему не нужна белорусская пенсия. Не нужна она и мертвым Ефиму Давидовичу и Науму Альшанскому. А вот живущей в Минске в бедности Марии Карповне Давидович военная пенсия мужа-полковника еще как нужна. Но при таком отношении к памяти защитников отечества вряд ли она когда-нибудь ее дождется.