А

ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год

Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год



Хаим Вейцман. Пинск, 1885 г.

Хаим Вейцман.

Хаим Вейцман (слева) среди одноклассников из реального училища.

Дом семьи Вейцманов в Мотоле





Дом Вейцмана в Реховоте (Израиль)

Памятный камень.На этом месте 2 августа 1941 г.  были расстреляны евреи Мотоля.

Бюст Хаима Вейцмана в саду Дворца Президента Государства Израиль. Иерусалим

Могила Хаима Вейцмана. Реховот (Израиль)

Племянница Хаима Вейцмана Михаль Бреннер (справа) приехала из Израиля в Мотоль

© Журнал "МИШПОХА"

Родом из Мотоля


К 125-летию первого Президента Государства Израиль Хаима Вейцмана

Христианская цивилизация – должница в отношении к евреям, и долг свой она не может, да и никогда не пыталась, уплатить: как бы ни были евреи постоянно рассеяны и разбросаны, они внесли свой вклад, и какой вклад, в нашу религию, нашу науку, нашу философию.
Д. Бальфур,
министр иностранных дел Великобритании. 1917 г.
Почти два года продолжалась первая мировая война, а Англия все еще не организовала свою оборонную промышленность на должном уровне. К началу 1915 года обнаружилась крайняя недостача древесного спирта, необходимого для производства ацетона, нужного для карбида, который требовался при изготовлении патронов и снарядов. Министр военного снаряжения Ллойд-Джордж настойчиво искал выход из создавшегося положения и в беседе с редактором газеты “Манчестер Гардиен” Скоттом поделился своей заботой и упомянул, что ищет способного химика, который помог бы разрешить задачу. Скотт заметил, что в Манчестерском университете есть хороший химик, который будет готов предложить свои услуги правительству. Правда, химик этот родом с берегов Вислы, - Скотт не знал откуда именно, но помнил его фамилию - Вейцман. И еще, он заверил Ллойд-Джорджа, что этот ученый полностью на стороне союзников. Его серьезно волнует сионизм, а только победа стран Антанты может приблизить осуществление надежд.
Рекомендация Скотта сыграла свою роль, и Ллойд-Джордж пригласил к себе Вейцмана.
В своих воспоминаниях, написанных в 1933 году, Ллойд-Джордж вспоминает: “Теперь этот человек всемирно известный. Тогда его совершенно не знала широкая публика. Но как только я его встретил, понял, что это человек замечательный. Его лоб свидетельствовал о тонком уме, а открытое выражение лица убеждало в полной его искренности. Я сказал ему, что перед нами стоит сложнейшая химическая задача и попросил его помочь… Доктор Вейцман сказал, что постарается…
- Как скоро можете дать результат? – спросил я. – Я не могу предоставить Вам долгий срок. Это неотложно.
Вейцман ответил:
- Я буду работать днем и ночью.
Через несколько недель он вернулся и сказал: “Задача разрешена”. Вейцман нашел решение, позволившее нам добывать ацетон из маиса. Таким образом, это открытие помогло добывать в очень значительных размерах необходимый нам химический продукт”.
Высоко оценивая помощь Вейцмана, Ллойд-Джордж сказал: “Вы оказали большую услугу государству, и я хотел бы просить премьера предложить Его Величеству оказать Вам какую-либо честь”. Вейцман отклонил предложение, сказав: “Я ничего не хочу для себя”. “Но что могли бы мы сделать в качестве признательности за ценную услугу, оказанную Вами стране”, - настаивал Ллойд-Джордж. “Я хотел бы просить Вас сделать кое-что для моего народа.” Он изложил свои пожелания относительно возвращения евреев в прославленную ими Землю Обетованную. Таков был источник и происхождение знаменитой декларации о национальном очаге для евреев в Палестине”, - заключает свой рассказ Ллойд-Джордж.
История в том виде, как ее изложил Ллойд-Джордж, интересна и красочна, но недостаточно полна. Она не отражает всех трудностей, которые пришлось преодолевать Хаиму Вейцману и как ученому-химику, и как одному из лидеров нового направления политического сионизма, который пытался привлечь внимание западных политиков к идее создания еврейского государства в Палестине.
Это подтверждает и сам Ллойд-Джордж, который вновь и вновь возвращается в своих воспоминаниях к личности Вейцмана: “Когда я стал премьер-министром, я обсудил вопрос о возвращении евреев в Палестину с Бальфуром, который был тогда министром иностранных дел… В это время мы старались заручиться поддержкой евреев в третьих странах, особенно в Америке. Затем д-р Вейцман вступил в прямой контакт с министром иностранных дел. Это было началом отношений, результатом коих после продолжительного изучения была знаменитая бальфурова декларация, ставшая хартией сионистского движения. Таким образом, доктор Вейцман своим открытием не только помог нам выиграть войну, но и оставил прочный след на карте мира”.
Конечно, в появлении декларации Бальфура, провозгласившей право еврейского народа на национальный очаг, создание государства, есть заслуга всех сионистских организаций и их деятелей, но, по общему признанию это зенит личных успехов и достижений Вейцмана. Как указывает М. Вишняк в своей книге “Доктор Вейцман”, изданной в Париже в 1939 году: “С бальфуровской декларацией Вейцман стал бесспорным вождем движения, его символом и воплощением, невзирая ни на какие последующие перемены в своем иерархически-организационном положении”.
Деятельность Хаима Вейцмана как лидера сионистского движения в последующие десятилетия привела к появлению на карте мира Государства Израиль. И первым Президентом свободной еврейской страны в 1949 году избирается Хаим Вейцман. Уже немолодой, и к тому же, больной человек, он соглашается принять этот пост, понимая, что таким образом еврейский народ высказывает ему свою признательность и благодарность. Необходимо отметить, что это была единственная кандидатура и поддержали ее как друзья и последователи Вейцмана, так и его политические оппоненты. Первым Президентом еврейского государства становится выходец из небольшого местечка Мотоль на белорусском Полесье – Хаим Вейцман.
В конце прошлого века местечко Мотоль административно входило в Кобринский уезд Гродненской губернии, но фактически было тесно связано с уездным городом Пинском Минской губернии, расположенным в 42 верстах. По переписи 1897 года, среди 4297 жителей местечка было 1354 еврея, жизнь которых ничем не отличалась от жизни евреев других местечек черты оседлости. Еврейское население Мотоля в основном жило за счет деятельности, связанной с лесом, – набирали рабочих на лесной промысел, поставляли дрова, служили посредниками по купле-продаже леса, организовывали и осуществляли доставку леса в другие районы России и заграницу.
В местечке издавна жила семья Михаэля Чемеринского, имевшего аренду у польского помещика. Семья была зажиточной и свою младшую дочку Рохл-Лею Михаэль воспитывал по традициям благочестивой еврейской семьи, она училась быть хорошей хозяйкой. Однако, так случилось, что в их доме сняли комнату фельдшер-поляк Семашко с француженкой женой. (Позже эти люди станут известны благодаря их внуку – народному комиссару здравоохранения Советского правительства). В Мотоле, по воспоминаниям очевидцев, фельдшер Семашко много пил, а его жена, за отсутствием другого общества привязалась к девятилетней Рохл-Лее. Девочка переняла не только французские слова и выражения, но и непривычные для Мотоля манеры и вкусы. Через несколько лет Рохл-Лея познакомилась с 13-летним Эйзером Вейцманом, которого прислали в Мотоль к родственникам жившие в крайней нужде родители. Мальчик целые дни проводил в синагоге за молитвой и изучением Талмуда, однако это не помешало его встрече с Рохл-Леей. Живая и решительная, любимица в семье, не знавшая отказа, она объявила отцу, что нашла себе жениха и отец согласился. Знающий Талмуд, кандидат в раввины, был по общепринятым меркам того времени вполне подходящим мужем для дочери. Через несколько лет, когда невесте исполнилось 14 лет, а жениху – 16, сыграли свадьбу. Женитьба не изменила образа жизни молодых – Эйзер изучал Талмуд, но украдкой стал учить русский язык и интересоваться светской наукой и философией. Жена занималась домом и хозяйством, обнаружив при этом коммерческие дарования. Так продолжалось до тех пор, пока в семье не появился первый ребенок и Эйзер, оставив изучение Священного писания, начал искать заработок. Вскоре он занялся тем, чем занимались на Полесье многие евреи – поиском и наймом рабочих на лесные промыслы, а потом стал сплавлять плоты с лесом через Днепровско-Бугский канал по Висле в Данциг. Неделями он не бывал дома, а Рохл-Лея воспитывала детей, которых на протяжении 22 лет она родила 15 человек (в живых осталось 13).
Супруги Вейцман внешне были полной противоположностью друг другу – Рохл-Лея дородная, рослая, жизнерадостная и разговорчивая, Эйзер, наоборот – невысокого роста и тщедушный. У нее был прирожденный юмор и своеобразная речь в стиле еврейского фольклора. Эйзер, молчаливый от природы, предпочитал задумчиво и тихо улыбаться, а когда говорил, то говорил умно и остроумно. Его остроты разносились не только по Мотолю, но и по Пинску. В своем местечке он отличался образованностью и принадлежал к еврейским просветителям (маскилим). Отличало Эйзера присущее ему чувство большой ответственности перед общиной. Он был первый в Мотоле еврей, официально представлявший ее перед властями.
24 ноября 1874 года в семье родился четвертый ребенок, которого назвали по имени отца Эйзера – Хаим-Азриэль. Худобой и бледностью лица Хаимке походил на своих братьев и сестер. С ранних лет он показывал большие способности и стремление к чтению. В это время, по экономическим соображениям, Эйзер вынужден был выехать из собственного дома и двоих старших сыновей взял к себе его тесть Михл Чемеринский. Хаим стал дедушкиным любимцем, которому ни в чем не было отказа, “аристократом”, по выражению матери. Когда Хаимке исполнилось пять лет, его отдали учиться к тому же меламеду, который обучал его старших братьев. Вскоре дедушка специально пригласил из Пинска нового учителя Б. Блох-Блюменфельда (“Береле дер вайсинкер”). Он поселился в доме у Вейцманов и обучал детей еврейской грамоте, пока не был замещен более грамотным и квалифицированным педагогом-талмудистом Ш. Соколовским.
От первых учителей получил Хаим основы библейской и талмудической мудрости, через них приобщился он к истокам еврейской традиции. Кроме того, Ш. Соколовский дал ему и основы русской грамоты. Хаим был прекрасный ученик и когда он закончил изучать Танах, дед убедил родителей в необходимости продолжить обучение Хаима. И когда мальчику исполнилось восемь лет, решили послать его учиться в Пинск в реальную гимназию.
В начале 80-х годов прошлого века по югу России прокатилась волна погромов. Докатившиеся в Пинск и Мотоль вести об ужасных событиях привели к панике, посеяли страх. Многие евреи стали покидать Россию. В семье Вейцманов, как и везде, обсуждали эту тему и в начале 90-х годов пришли даже к решению переселиться в США. Старшие дети, Мирьям с мужем, Файвель и Хая уже получили паспорта и багаж “медленной скоростью” уже плыл за океан – но в самый последний момент они передумали.
Перед Хаимом этот вопрос в те годы еще не стоял, и мальчик, выделявшийся своими исключительными способностями и любознательностью, продолжал учиться дальше. Традиция просветительства, которой придерживался Эйзер, требовала наряду с религиозным воспитанием дать и общее образование. И тогда решено было отправить старших мальчиков в Пинск: Файвла для обучению литографскому ремеслу, а Хаима – для поступления в реальное училище.
Пинск, уездный город Минской губернии, в середине 80-х годов был крупным еврейским центром. Например, в 1871 году здесь проживало 13680 евреев, что составляло 77,7% от всего населения города, а в 1896 г. – 21819 евреев, т.е. 77,3%. Здесь жили известные ученые и раввины, Карлин – пригород Пинска и местечки вокруг него были центрами хасидизма. К середине века город становится крупным промышленным и торговым центром, и большую роль при этом сыграли евреи, особенно члены семей Лурье и Левиных. В Пинске насчитывалось около 900 евреев-ремесленников. На фабриках и заводах, принадлежащих евреям, и работали в основном евреи. В городе были еврейские больницы, школы – одних хедеров было свыше 140, мужское еврейское училище, Талмуд-Тора, женское и ремесленное училище. Первое время в Пинске братья жили в семье знакомых. Отец часто их посещая, видел, как им тяжело одним, и тогда он послал к ним свою сестру, вдову – она стала вести хозяйство. Хаим очень много времени уделял учебе. Кроме занятий в училище он продолжал изучать Талмуд в р. Ш. Вилькомиера, много времени уделял знакомству с классическими произведениями европейской и еврейской литературы, часто брал уроки иврита. Интересно, что письма к родителям, учителям Хаим пишет на разных языках. Отцу он писал на иврите, тот не признавал другого языка и, по воспоминаниям самого Хаима, когда однажды он написал письмо на идиш, то отец прислал его обратно нераспечатанным. С матерью переписывался только на идиш, своему учителю Ш. Соколовскому долгие годы писал на русском языке и на иврите. По воспоминаниям матери, мальчика звали в городе “илуй”, что на древнееврейском языке означало – особый, знающий.
Семье тяжело было учить двоих сыновей в городе, и отец решил из Файвла сделать купца. Тот проявлял хорошие способности в торговле лесом и помогал учить остальных детей. Но этого было недостаточно.
Хаим, по требованию которого родители посылали младших детей получать образование, с 14 лет начал помогать семье – давал уроки иврита и идиша для детей из богатых семей. Вскоре известный фабрикант Идель Лурье пригласил его учить своего сына, предоставив место в доме, и что немаловажно, возможность пользоваться своей богатой библиотекой. Именно тогда началась дружба Хаима Вейцмана с одним из основоположников сионизма в России Григорием Лурье, родным братом Иделя.
Пинское реальное училище появилось в городе в 1832 году, когда из местечка Холопенич сюда было переведено приходское училище, позднее преобразованное в пятиклассное дворянское, а с 1958 года – в гимназию. В 1864 году это учебное заведение получает статус семиклассной реальной гимназии, а по уставу от 15 мая 1872 года – реального училища. Целью такого училища, как сказано в Уставе – являлось “общее образование, приспособленное к практическим потребностям и к приобретению технических познаний”, имелись в виду потребности торговли и промышленности. Училище состояло из 6 основных классов – в первых четырех давалось общее образование, с пятого начинали изучать специальные предметы.
Был в училище и 7-ой, дополнительный класс с химико-техническим отделением. Реальные училища предназначались в первую очередь для детей торгово-промышленного сословия и, что немаловажно, для черты оседлости, без ограничений приема еврейских детей.
Но уже в 1887 году, через два года после поступления сюда Хаима, Министерство народного просвещения принимает решение об ограничении приема в реальные училища евреев – в черте оседлости – 10% вне ее 5%, в столицах – 3%. Размер платы за учебу назначался в зависимости от местных условий и в Пинске эта сумма колебалась от 25 до 35 рублей в год. Особая плата бралась с “учеников-евреев за обучение закону их веры”.
Х. Вейцман начал здесь учиться в 1885 году. Учился он хорошо и успешно сдавал экзамены при переходе из одного класса в другой. Из 25 учеников третьего класса в следующий, четвертый, перешли лишь 13, и Хаим в их числе. Большую помощь учащимся оказывало Общество помощи бедным ученика. В его составе среди 44 членов – 10 были состоятельными еврейскими промышленниками и постоянно вносили крупные суммы для помощи училищу. В эти году здесь была неплохая библиотека, но особой гордостью училища являлась химическая лаборатория. Именно училищному преподавателю химии, по словам самого Х. Вейцмана, он обязан тем, что стал ученым-химиком, профессором.
В своей автобиографической книге “В поиске пути” впечатления об учебе в пинском училище он описал так: “Между учителями и учениками не было никакого контакта, да и ученики держались каждый сам по себе. Учителя были скорее чиновниками, чем педагогами; человеческие отношения и эмоции замещались у них формализмом и соображениями карьеры. Исключение составлял лишь учитель по фамилии Корниенко – ему, пожалуй, я обязан своими научными успехами. Он преподавал химию и искренне любил свой предмет. Именно благодаря ему я заинтересовался химией. В последнем, седьмом классе (мне было тогда восемнадцать лет) допускалась некоторая специализация. Каждый день у меня был, по меньшей мере часовой урок химии, и два-три раза в неделю целое утро я проводил в лаборатории. Но нам так и не удавалось сколько-нибудь продвинуться – общий низкий уровень сводил на нет старания Корниенко. Моя подготовка по математике и физике была, конечно, еще более убогой. Я часто думал, как сложилась бы моя жизнь, если бы на моем пути случайно не оказался этот одаренный и добрый человек”. Учителем химии, о котором так тепло отзывался Х. Вейцман, был Дмитрий Архипович Корниенко.
Д.А. Корниенко постоянно стремился познакомить своих учеников с практическими применениями знаний по химии и с этой целью организовывал специальные экскурсии, с последующими затем письменными и устными отчетами учеников об увиденном. Так, за время учебы в училище Хаим со своими одноклассниками имели возможность познакомиться с производственными процессами на винокуренном заводе Скирмунта, пивоваренном Иливицкого, стеариновом Рабиновича, паровой маслобойне и спичечной Лурье и других предприятий. В 1881 году Д. Корниенко был отмечен руководством учебного округа среди 8 наиболее выдающихся по своим педагогическим способностям и трудолюбию учителей как единственный учитель химии. В 1888 оду к уже имеющемуся у него ордену Станислава, он награждается орденом Анны 3-й степени. В июне 1900 года Д. Корниенко был назначен инспектором народных училищ Ковенской губернии и уехал из Пинска, однако на этом посту проработал недолго. В ноябре того же года он умер.
В 7-ом, дополнительном, классе училища глубже изучались химико-технические предметы – аналитическая и общая химия, химическая технология, и Хаим полностью отдается учебе. Д. Корниенко в этом классе являлся и классным руководителем, что давало ему возможность больше заниматься с талантливым учеником. Однако, напряженная учеба, в гимназии и домашние задания, по признанию самого Х. Вейцмана, поглощали лишь незначительную часть его энергии. Все свободное время он отдает сионистской работе.
В той среде и атмосфере, в которой прошло отрочество Хаима, все располагало к увлечению идеями палестинофильства. Сохранилось письмо, в котором 12-летний Хаим пишет на иврите своему учителю Соколовскому о своей вере: “Поднимем знамя Сиона и вернемся в лоно своей матери, где мы родились. Зачем нам иметь такой вид, что европейские монархи, испытав к нам жалость, дадут нам место для отдохновения? Это нам ни к чему. Они все сговорились: “Еврей должен умереть”. Только Англия может сжалиться над нами. Но после всего нам остается – Сион. Евреи, отправимся в Сион!”.
Пинск был одним из центров движения “Ховевей-Цион”, и именно там стали создаваться первые сионистские организации. Их деятельность в этот период ограничивалась лишь собиранием денег и просветительской работой. Наибольшее влияние на молодого Х. Вейцмана имел Иехуда-Лейб Бергер, один из первых сионистов в России, организовавший в Пинске первый “реформированный” хедер с изучением иврита. Он отличался своей образованностью и прекрасными организаторскими способностями. По призванию он был проповедник и являлся в городе наставником и руководителем национально настроенной еврейской молодежи. Он духовно оформил и Хаима и его талантливую сестру Хаю, как и все молодое поколение в Пинске, пришедшее через палестинофильство к сионизму. Молодежь не только уважала и ценила Бергера, но и почитала его как праведника.
Надолго запомнился ученику-реалисту вечер проводов в Эрец-Исраэль одного из активных сионистов города А. Айзенберга. Он был первым из Пинска, решившим уехать на Землю Обетованную по идейным мотивам. Как вспоминал позже Х. Вейцман: “В тот вечер мы все смотрели на человека, отправлявшегося в Палестину, с благоговейным трепетом. Он обещал писать о нашей родине, и мы с нетерпением ждали его сообщений. Айзенберг поселилслся в Реховоте, стал одним из самых деятельных и преуспевающих поселенцев и внес большой вклад в развитие страны. Через сорок лет я купил землю для нашего дома в Реховоте у детей Айзенберга”.
В Пинске молодые сионисты занимались в основном сбором средств для нужд движения. Обычно в праздники, особенно в Пурим, молодежь по домам разносила для продажи брошюры и книги. Вырученные средства, как правило, были очень скудны, но все поручения выполнялись с большим чувством ответственности. Сохранились воспоминания известного сиониста, также родившегося в Пинске, Ю. Найдича о первых шагах Х. Вейцмана в сионизме. “Я вижу зимний день в Пинске, моем городе. “Ховевей-Цион” (организация – И.Г.) решила послать всем богатым хозяевам города “лишлоах манот” (пуримские подарки) – портрет Моше Монтефиори, который был выпущен в Варшаве. Под портретом были написаны стихи И-Л. Гордона, посвященные М. Монтефиори. Стоила картина 1 рубль и возникла идея собрать 300 рублей для того, чтобы мы могли послать первого колониста в Эрец-Исраэль. Накануне пришел в контору “Хововей-Цион” молодой человек из реального училища Хаим Вейцман и попросил, чтобы его включили в распространители “лишлоах манот” После Пурима Вейцман рассказывал, что его и его сопровождающих из некоторых домов выгоняли, но большинство евреев их принимало доброжелательно, и они собрали много денег. Через несколько лет Хаим Вейцман начал агитировать за сионизм и ивритскую культуру. Это было очень тяжело делать, речи можно было произносить только в синагогах, но они были закрыты перед проповедниками заселения Эрец-Исраэль”.
Много времени Хаим уделял деятельности, связанной с возникновением в городе реформированного хедера, так называемого хедера метукан, где много времени уделялось изучению иврита, еврейской истории и традиций. Это было нововведением. Оно вызывало резкое сопротивление ультраортодоксальных кругов. Хаиму угрожали, на него даже написали заявления в полицию, что он богохульник и смутьян. Эта деятельность укрепила веру Вейцмана в правильность выбранного пути. “Эта вера была частью нашего сознания: наше еврейство и наш сионизм были взаимосвязаны, невозможно было разрушить второе, не затронув первого”, - вспоминал через много лет первый Президент еврейского государства.
Весной 1892 года Хаим Вейцман успешно заканчивает реальное училище. На торжественной церемонии вручения аттестатов директор училища Н.П. Циклинский назвал его “столпом нашего учебного заведения”. Хаим желал продолжить образование за границей, в Германии. Это решение было продиктовано тем, что в российских университетах для поступающих евреев существовала процентная норма, и Хаим Вейцман не хотел обрекать себя на “бесконечные придирки, обман и унижения. Мне противна была сама мысль об этом”, - вспоминает он впоследствии. Х. Вейцман уезжает в небольшой городок Дормштадт, где преподает идиш и иврит в частной еврейской школе, много занимается немецким языком и настойчиво исправляет недостатки своего общего образования. Многочасовая работа и учеба, недоедание и одиночество тяжело сказались на здоровье Хаима. К тому же, в это время в 1895 году семья переезжает из Мотоля в Пинск, и нет возможности оплачивать учебу Хаима. Он решает вернуться в Пинск, чтобы заработать денег на образование и помочь родным.
В Пинске он устраивается работать в химическую лабораторию на фабрику Григория Лурье, который очень высоко ценил способного юношу, когда тот, еще будучи 6-классником, жил в доме его брата в качестве репетитора. Уже тогда Г. Лурье предсказывал Хаиму хорошее будущее. Хаиму Вейцману предложили место лаборанта, которое давало возможность получать неплохое жалование. Именно в этой лаборатории Х. Вейцман впервые практически начал работать в области химии. В свободное время он подготавливает детей богатых купцов и фабрикантов к поступлению в высшие учебные заведения и продолжает заниматься пропагандой сионизма. Хаим организовывает литературный кружок, где изучает вместе с другими молодыми людьми еврейскую литературу на иврите и идише, пропагандирует национальные идеи. В своем письме Л. Моцкину в Берлин в ноябре 1895 года он пишет: “Сообщаю относительно хедер метукан. Это дело продвигается хорошо, и учеников стало 40. Хедер имеет вид образцовой еврейской школы. Сейчас мы занимаемся организацией лекций по истории еврейства и надеемся, что получим в наше распоряжение здание синагоги”. В другом письме он продолжает: “Образцовый хедер в Пинске произвел большое впечатление и сделал переворот во всей округе. Продвижение хедера шло вместе с большими протестами со стороны меламедов. Борьба была острой и теперь даже Талмуд-Тора и другие просветительские учреждения попадут в наши руки”.
Дом Вейцманов становится в Пинске притягательным центром для еврейской молодежи. Вспоминая свое детство, известный пинский промышленник Я. Элиасберг, друг младшего брата Хаима, Моше пишет: “Вейцманы переехали в Пинск и там быстро акклиматизировались… Дети, кроме трех самых младших, были в школьном возрасте и усердно занимались. Кто приготовлял уроки, а кто готовился к экзаменам в гимназию или специальную школу. У каждого были свои товарищи, и все они охотно приходили в этот гостеприимный дом. После занятий господствовало хорошее настроение. Пели еврейские и русские песни, часто танцевали под пианино. Вся семья, начиная от отца, была очень музыкальна. Тон задавала гостеприимная мать, которая любила молодежь, поощряла развлечения и веселилась, глядя на них…
Практически – в доме господствовал сионизм. Но из этого не следует, что не было приверженцев иных взглядов. На этой почве часто возникали горячие прения. И бывшие в доме молодые гости также принадлежали к разным партиям и течениям. У Вейцманов я научился, как следует, еврейскому языку и познакомился с еврейскими авторами”.
Постепенно материальное положение семьи стабилизируется, и Эйзер Вейцман принимает решение вновь послать Хаима учиться в Германию. На этот раз в Берлин, в Политтехникум, считавшийся одним из трех лучших в Европе учебных заведений. Для этих целей выделялось сто марок в месяц, которые давали возможность учиться. И летом 1896 года Хаим Вейцман вновь покидает Россию и уже навсегда. Его родной Мотоль и Пинск остаются в воспоминаниях.
Семья Вейцманов продолжает жить в Пинске, но в доме становится тише – кто-то из детей уехал учиться в большие города, кто-то вышел замуж и зажил своим домом. В 1911 году умирает Эйзер Вейцман, а через несколько лет Рохл-Лея уезжает в Варшаву, а затем Хаим привозит ее в Палестину. В России остается брат Хаима Моше Вейцман, который в Москве работал химиком и занимал в 1918 году должность ассистента-профессора в Московском университете, а в 1922 году он также приезжает в Эрец-Исраэль.
В современном Мотоле старожилы рассказывают, что в 30-х годах сюда приезжал Хаим Вейцман с женой в гости к своей сестре, которая, вроде бы, осталась здесь со своей семьей. Он пригласил в гости многих жителей, и у некоторых долгие годы после этой встречи сохранялись его подарки. Вскоре после этого визита и семья сестры уехала из Мотоля.
История часто возвращает события на круги своя. Вот и представительница семьи Вейцманов из Израиля, племянница первого Президента Хаима Вейцмана и двоюродная сестра нынешнего президента Израиля Эзры Вейцмана, Михаль Бреннер недавно приезжала на родину своей матери и всей большой семьи Вейцманов – в Мотоль и Пинск. Можно представить, с каким волнением она вошла в дом Вейцманов в Мотоле. Беларусь чтит память своего великого земляка – к 125-летию со дня рождения первого Президента Государства Израиль в Пинске на здании бывшего реального училища установлена мемориальная доска, на которой на русском языке и иврите написано: “В этом здании бывшего реального училища в 1885-1892 гг. учился уроженец м. Мотоль первый Президент Государства Израиль, лидер всемирного сионистского движения, выдающийся ученый –химик Хаим Вейцман”.

Инна Герасимова
Кандидат исторических наук

Фото И. Герасимовой и из архива Хаима Вейцмана в Реховоте (Израиль)

© журнал Мишпоха