А
ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год
Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год
Редакция журнала “Мишпоха”
просит откликнуться всех, кто знал и помнит художников:
Зальцмана Залмана Берковича (1913-1941)Каплана Бориса Моисеевича
(1915-1941)
Пикуса Шапшу Вениаминовича (1908-1941)
Эйдельмана Илью Соломоновича (1908-1942)
Мильчина Исаака Иосифовича (1894-1941)
Бразера Абрама Марковича
(1892-1942)
Они погибли в годы Великой Отечественной войны на фронте, с оружием в руках, сражаясь с ненавистными фашистами, в гетто, пройдя сквозь дни страшных испытаний.
Наш долг – издать книгу об этих художниках.
210001, Беларусь, г. Витебск-1, а/я 22, редакция журнала “Мишпоха”
E-mail: mishpoha@aport.ru
© Журнал "МИШПОХА"
Журнал “Мишпоха” продолжает публиковать материалы о еврейских художниках, погибших в годы второй мировой войны. В предыдущих номерах журнала были опубликованы очерки о Моисее Ваксере, Залмане Мирингофе. Сегодня мы познакомим читателей с Львом Зевиным.
Среди имен художников, которые были на слуху во время мероприятий, посвященных 80-летию Витебской художественной школы, совсем незамеченным остался Лев Зевин.Возможно, потому что сведения о нем в литературе скудны и отрывочны. Нет его работ в фондах витебских музеев. В книге Г. Казовского “Художники Витебска. Иегуда Пэн и его ученики” можно прочесть предельно краткую биографию: Зевин Лев Яковлевич (1904-1942 гг.). Живописец и график. Родился в Витебске. С 1917 года занимался у И. Пэна, затем учился в Витебском художественном училище (1918-1920) у Марка Шагала и Казимира Малевича. С 1921 года в Москве, студент ВХУТЕМАСа (1921-1925 гг.) в мастерской Р. Фалька. Был членом ОСТа (Общество станковистов) и группы “13”. Участник выставок с 1919 года. Погиб на фронте Великой Отечественной войны. Вот и вся информация.Но был, оказывается, человек, который смог по достоинству оценить художника Льва Зевина. Это Александр Георгиевич Ромм. Приехав в 1918 году в Витебск по приглашению Марка Шагала, он активно включился в работу по созданию Народного художественного училища, участвовал в оформлении города к годовщинам Октябрьской революции, в диспутах, в организации музея современного искусства.
По прошествии многих лет, уже живя в Москве, Ромм написал воспоминания о Марке Шагале и других художниках, с которыми свела его судьба в Витебске 20-х годов. Среди них - Лев Зевин. Эти воспоминания бережно хранятся в семейном архиве Майи Владимировны Соколовой, племянницы жены Ромма - Елены Варнавовны Нагаевской. Предлагаем их вашему вниманию.
Инна Холодова, старший научный сотрудник Витебского художественного музея
ЕГО ЗНАЛА ВСЯ МОСКВАЛЕВ ЗЕВИН (1904-1941)Известное изречение “стиль - это человек” применимо не ко всем художникам, но к искренним художникам. К тем, у кого творческие импульсы исходят не из извилин изощренного ума, но из глубины сердца. Все, кто знал Льва Зевина (а знала его вся художественная Москва), кто испытывал его особое обаяние, не станут отрицать, что он был таким же в искусстве, каким мы его знали в жизни. Отзывчивый, задушевный, внешне скромный человек с музыкальной душой, он выразил без остатка в живописи привлекательные черты своей лирической натуры. Зевину свойственна была требовательность к себе, повышенное чувство ответственности. В искусстве оно служило залогом неустанной работы над собой и прогресса. Неожиданно ярко проявилась эта черта и в жизни. Она, быть может, заставляет сейчас говорить о нем в прошедшем времени. Ибо в первые дни войны он оказался не в числе тех, кто искал безопасного пристанища в тылу. Зевин пошел добровольцем в армию, участвовал в боях под Москвой в 1941 году. Дальнейшие его следы теряются; убит он или живым попал в руки гитлеровских бестий, выяснить не удалось. Необыкновенной казалась надежда встретить его вновь, и она теплилась некоторое время у семьи его и у друзей, но напрасно... С этой утратой примириться не легко.Лев Зевин родился в 1904 году в Витебске. Мне пришлось видеть начало его художественной карьеры. В 1919-1921 гг. он учился в Витебском художественном училище (где я был одним из преподавателей) сначала у Марка Шагала, потом у Роберта Фалька. В училище он пришел с некоторой подготовкой, так как с 13-летнего возраста занимался у Юрия Пэна, ветерана еврейской жанровой живописи, выведшего в люди целую плеяду художников с именем. Ранние его рисунки и акварели были сделаны под влиянием большого нашего национального художника Шагала, но в дальнейшем его визинерское искусство осталось чуждым Зевину. В эти годы, когда молодежь увлекалась беспредметным искусством, когда адепты супрематиста Малевича расписывали Витебск черными квадратами и красными кругами, Зевин почти не был затронут этим течением. Он изучал натуру, черпал уроки у классиков, увлекался Рембрандтом. Успехи его были быстры, уже в 1921 году он выставил неплохую картину “Семья”. Согласно заветам Сезанна, он придал еврейской семье, сидящей за столом, монументальность каменных изваяний, но погрузил их в рембрандтовский сумрак. После этого многообещающего начала Зевин учился до 1925 года в Москве у Роберта Фалька, этого наиболее тонкого и артистичного из тогдашних последователей Сезанна в России. Воздействие широкой и солидной культуры Фалька было благодатным для его учеников; он приучал их к серьезным живописным задачам, к хорошим традициям современного французского искусства и классики. Впрочем единственный минус тогдашнего преподавания - пренебрежение к академическому точному рисунку человеческой фигуры - причинил впоследствии немало затруднений и Зевину и другим, когда в советской живописи восторжествовал трезвый реализм в 30-х годах. Но покамест, по окончании института, Зевин ускользая на время из-под влияния Фалька, становится левее своего учителя. В широкой эскизной манере, идущей от Ван-Гога и Матисса, он пишет большие картины, или, скорее, плоскостные декоративные панно, изображая в солнечных красках и смело обобщенных линиях полевые работы в еврейских колхозах Крыма. Но в дальнейшем он вернулся к старым мастерам, и поворот этот был решительным и искренним. Бедная внешними событиями жизнь Зевина протекала как у большинства московских художников, постоянных участников всех заметных выставок. Почти каждый год он ездил в командировку на этюды, собирая материал для работ по договорам. Зимой - неустанная работа в мастерской над заказными картинами, над портретами и пейзажами. Зевин за эти годы побывал в Биробиджане, в Крыму, в Белоруссии, но больше всего привлекала его природа Средней России. Пейзажи, написанные под Москвой, относятся к лучшему, что он сделал. Там он нашел неприхотливые, но поэтичные мотивы, вполне отвечавшие его мировоззрению. Этот среднерусский пейзаж, в свое время воспетый величайшим пейзажистом России Исааком Левитаном, нашел в Зевине тонкого и проникновенного истолкователя. Земля, напоенная дождями, овеянная ветрами, голубоватые туманы над золотисто-зелеными полями и купами серебристых ив, оживали на его осторожно и вдумчиво написанных полотнах. Высокий пример пейзажистов Голландии и Барбизона, Коро и Левитана всегда стоял перед глазами этого постоянного гостя музеев. Ориентируясь на такие высокие критерии, он непрестанно совершенствует мастерство. Этим объясняется отчасти то, что Зевин писал пейзажи с натуры маленького размера, почти миниатюры. Над этими небольшими пейзажами он работает обдуманно и долго, по несколько раз возвращается к одним и тем же. Это мотивы простые и скромные: опушка леса, дорога с несколькими деревьями, околица деревни с избами и сараями, уголок сада с женскими и детскими фигурами. |
Интимной прелести некоторых уголков Витебска, еще сохранивших до войны средневековую уютность, Зевин посвятил несколько красивых полотен. В работах, написанных в Биробиджане, больше простора и внушительности, но и там Зевин остался верен себе; его пленили не грандиозность лесных чащ тайги с исполинскими деревьями или необъятная ширина сибирских рек, но те же скромные мотивы полей с пасущимися стадами. Изображение вновь строящегося города лишены патетической приподнятости, характерной для других советских художников. Зевин не любил ни экспансивности, ни взвинчивания своих ощущений, в своем искусстве он, так сказать, пел вполголоса (совсем не так, как пел когда-то подростком в синагогальном хоре).
...За два-три года до войны в советской живописи и скульптуре обнаружилась особая направленность некоторой части молодых художников - говоря кратко - интимизм и лирическая настроенность в пейзаже и портрете; в картинах — жанр, а не история, стремление в первую очередь отразить частную семейную жизнь советских людей и лишь через нее общественное лицо, в повседневном быту открыть значительность и красоту. Евреи-художники оказались особенно восприимчивы к подобной направленности: кроме Зевина, надо назвать еще мастеров пейзажа и портрета - акварелистов Горшмана, Могилевсколго, Аксельрода, Рубинштейна, автора хорошей картины “Молодежь, слушающая концерт”, и наиболее близких к Зевину участников выставки 1940 г. - Аронова и Пейсаховича. У Зевина в последние годы появилась своя содержательная тема, излюбленная и этими двумя художниками, такими же, как и он, поклонниками Ренуара и Коро. Рождение сына было для Зевина не только семейным событием, в его творчество вошла вечно таинственная, заманчивая тема материнства и потребовала воплощения. Многочисленные изображения жены с ребенком в скромной комнате или в саду, в деревне проникнуты теплым чувством, написаны в ласкающих глаз, несколько расплывчатых сочетаниях нежно-зеленого, голубоватого, жемчужно-серого и розового, пронизаны лучами мягкого света. Сначала это были беглые наброски, они выросли в солидные этюды, а его двойной портрет жены и сына у раскрытой двери балкона, его “Купание ребенка” - картины выразительные и завершенные в смысле композиции, единства колорита, световых отношений. Нередко Зевину удавалось в беглом этюде импрессии за 1-2 часа показать очень характерные черты человека: в потоке его душевной жизни уловить и запечатлеть мимолетную эмоцию. Таков, например, портретный этюд молодого еврея из Биробиджана, написанный со страстной силой, порывисто. Но ему хотелось большего. Он хотел найти обобщенный, облагороженный образ портретируемого, хотел той чистоты линий, гармоничного спокойствия и возвышенной строгости, которыми пленяют портреты Коро. Иногда ему удавалось приблизиться к этому идеальному типу портрета. Лучше всего удались ему изображения самого себя. Автопортрет был для него не просто писание себя в зеркале, как наиболее удобный способ изучения натуры, но тем, чем должен быть такой портрет: моральное зеркало души художника, средство самопознания и даже публичная исповедь заветных дум. На раннем автопортрете он еще юноша, тревожный, самоуглубленный, одержимый творческими порывами и сомнениями. На более поздних автопортретах Зевин спокойнее, сосредоточеннее, человек, нашедший верный путь, душевная напряженность проглядывает уже не в беспокойном жесте, но во взгляде широко открытых зорких глаз. Высокой оценки заслуживает автопортрет с женой, рассматривающей его начатую картину взглядом дружеским, но и профессиональным.1 Здесь есть и стройность пластического замысла и прелесть жанровой домашней сценки. Последние годы Зевин писал портреты музыкантов, например, скрипача Давида Ойстраха; он работал также над картиной, изображающей струнный квартет. Частый посетитель концертов, Зевин основательно искал какой-то эквивалент музыкальных впечатлений. Игра вечернего света на выразительных лицах виртуозов, увлеченных игрой, контрасты их движений передают как бы вибрацию мелодий. Не вполне закончена эта начатая на большом полотне незадолго до войны картина. Передо мной фото с другой из последних картин Зевина: “Швейная фабрика в Витебске”. Со щемящим чувством разглядываешь его... Что с новым, светлым, просторным зданием, где, должно быть, легко и хорошо работалось? Что с этими красивыми несколько задорно-насмешливыми, но рассудительными девушками. Здесь прошла железная окровавленная пята гитлеризма. Развалины и скорбные тени, взывающие не напрасно о мести: в ворота родного города Зевина уже стучит неумолимая рука советского солдата и какая бы судьба не постигла автора этой картины, вставшего в ряды мстителей, пусть недосказал он многое и слишком рано прервался его творческий путь, прекрасны итоги этой недолгой жизни. А. Ромм 1 Жена Л. Зевина - художница Фрида Рабкина |
© журнал Мишпоха