А
ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №6 2000год
Журнал Мишпоха
№ 6 (6) 2000 год
Несколько лет назад мы объявили: журнал “Мишпоха” собирает всех людей, носящих фамилию Шульман, под одну обложку. Обложку нашего журнала. Собираемся выпустить книгу, которую так и назовем “Шульманы под одной обложкой”. Многим эта идея показалась странной. Сегодня мы с радостью замечаем, фамильная рубрика стала одной из самых заметных в журнале. К нам приходят десятки писем от людей, носящих фамилию Шульман. Благодаря этой акции, многие люди узнали, что у них есть родственники, собрали новые материалы для своего генеалогического древа, другие нашли друзей.
Мы предлагаем представителям других фамилий также открыть в журнале “Мишпоха” свои фамильные рубрики.
© Журнал "МИШПОХА"
Семейный альбом Жанна Марковская-Шульман © журнал Мишпоха
Начатая Вами акция - сделать страницы журнала “Мишпоха” местом встречи людей, носящих фамилию Шульман, мне очень интересна. В Израиле, я думаю, проживают сотни наших однофамильцев, в одном только городе Реховоте, согласно телефонной книге, несколько десятков.
Сейчас я пишу книгу о своем отце - известном еврейском певце Зиновии Шульмане. Естественно, что в книге будет уделено много внимания нашей родословной. Она заслуживает того! А биографии своего прапрадеда Калмана Шульмана я собираюсь посвятить целую главу будущей книги.
Семья писателей,
просветителей,
музыкантов
В “Еврейской энциклопедии”, вышедшей в Санкт-Петербурге в 1913 году под редакцией доктора Л. Каценельсона, Калману Шульману посвящена статья. Из нее можно узнать, что видный писатель эпохи просвещения родился в городе Старый Быхов. Несколько лет провел в знаменитой на весь еврейский мир - Воложинской иешиве. Затем изучал раввинскую литературу в Вильно, под руководством раввина Израиля Гинзбурга (Заречьера). Именно там, в Вильно - Литовском Иерусалиме - Калман примкнул к местному кружку маскилим. Так называли поборников светского знания, которое они стремились распространить среди евреев при помощи литературы. Особенно близко подружился Калман Шульман с поэтом Михой Иосифом Лебенсоном. Об этом человеке стоит рассказать подробнее. Писал он на иврите. В отрочестве освоил русский, немецкий, французский и польский языки. Много занимался переводами и перевел на иврит вторую книгу “Энеиды” Вергилия, “Лесной царь” Гёте, стихи других поэтов. В Берлине слушал лекции Шеллинга. Калман, как и его друг Лебенсон, питал романтическую любовь к библейскому языку. Он был прекрасным стилистом. И, безусловно, смелым человеком. Представляете, какое впечатление произвел его перевод на иврит романа Эжена Сю “Тайны Парижа”. А для еврейской молодежи, которая училась в иешивах и была воспитана на сухой схоластике, этот роман явился откровением. Он разбудил интерес к внешнему миру. Оказывается, за стенами синагоги бушевали страсти, о которых они и не подозревали. Книга стала манить их в загадочную, неведомую даль. И как это ни странно, но перевод бульварного романа сыграл свою культурно-просветительскую роль.
Калман Шульман много пишет. Выходит его повесть о восстании Бар-Кохбы, книги о топографии Египта и Палестины, о библейской географии, этнографии Востока, археологии Палестины и Вавилона, географии России. По поручению общества распространения просвещения между евреями Калман Шульман переработал на древнееврейском языке с дополнениями “Всемирную историю” Вебера в 9-ти томах.
Калман Шульман скончался в Вильно 2 января 1899 года в возрасте 80 лет. В некрологе, опубликованном в журнале “Хроника “Восхода”, написали: “Шульман был членом блестящей семьи первых еврейских писателей- просветителей в России, к которым принадлежали М.А. Гинцбург, А.Б. Лебензон, А. Дик, С.И. Финн, - ратовавшие за просвещение, не только как за средство к улучшению морального и материального быта, но как за нечто возвышенное, имеющее всемирную ценность само по себе. Шульман боготворил просвещение как “дщерь небес” и относился к нему с благоговением...”
Калман Шульман написал свою автобиографию и обещал ее опубликовать. Было это в последние годы его жизни (после 1896 года). Несмотря на все старания, приложенные мною, я до сих пор не знаю, была ли опубликована автобиография Калмана Шульмана. Может быть, кто-то из читателей “Мишпохи” поможет мне ответить на этот вопрос?
В ходе поиска материалов о Калмане Шульмане меня ожидало одно приятное открытие. Мое внимание привлекло то, что Нафтали-Герц Шульман, пионер просвещения среди литовского и белорусского еврейства, родился там же, где и Калман, в городе Старый Быхов. Причем, по возрасту один годился другому в отцы. Может, действительно так. Я стала изучать все, что было опубликовано о Нафтали- Герце Шульмане.
В ранней молодости Нафтали Герц приехал в Вильно, чтобы учиться у Гаона. Современники отзываются о нем, как о человеке энциклопедических знаний. Оду в честь великой княгини Елизаветы Александровны Н.-Г. Шульман опубликовал в 1806 году с немецким и русским переводом. Нафтали-Герц преподавал в зажиточных домах еврейский и другие языки и тем зарабатывал себе на хлеб.
Известен тем, что предпринял первую в России попытку издавать еженедельник на древнееврейском языке. Выпустил воззвание с предложением подписаться на это издание, где обещал печатать “известия о новостях и событиях, происходящих на белом свете, переводы из гамбургских, петербургских и берлинских газет, наиболее важные сведения из научных книг; таким образом, купец будет читать об интересующих его политических событиях, о промышленности и индустрии, а любители знания - о научных вопросах”.
Задуманное издание не осуществилось. Нафтали-Герц получил от властей разрешение на открытие школы для еврейского юношества, его помощником был известный Моисей Майзель. Странная и весьма колоритная личность. Будучи любимым учеником виленского Гаона, поддерживал дружеские отношения с его злейшим врагом, вождем белорусских хасидов реб Шнеур-Залманом. Во время наполеоновских войн имел связи с представителями французской армии. Реб Шнеур-Залман просил Майзеля в письмах служить только в пользу русской армии. Заподозренный Наполеоном в том, что он служит и тем, и другим, Майзель бежал в Палестину. После изгнания Наполеона из России вернулся в Вильно.
Фанатики от иудаизма были не на шутку встревожены. Нафтали-Герц Шульман будет преподавать в школе. Чему он научит юношей? Свободомыслию. Не быть тому. И на Шульмана “посыпались” неприятности. Вместе с Сайзелем он вынужден был уехать из Вильно. Нафтали-Герц подался в Амстердам, где умер в 1830 году, а Майзель - снова в Палестину, где скончался не ранее 1838 года.
Так в одной из публикаций за 1896 год я нашла, что Нафтали-Герц Шульман - дядя Калмана! Родной брат его отца. Теперь я знаю, что мой дед Барух - его правнук, а корни нашей семьи тянутся в XVIII век.
Мой отец Зиновий Шульман оставил воспоминания “Живи, моя песня”. Краткий журнальный вариант был опубликован в 1969 году в журналах “Дружба народов” и “Советише Геймланд”.
Вот, что пишет мой отец о сыне Калмана своей девушке Лейбе.
“...он был учителем в Калинковичах. Прогрессивный человек, он положил много усилий, чтобы организовать вместо консервативных отсталых хедеров - школы. В школе деда, кроме еврейского языка, преподавали русский, математику и другие предметы. У него было много противников со стороны клерикально-фанатичных кругов, считавших его отступником. Единственное, что спасало деда от предания его анафеме, были его глубокие знания в древних писаниях. Но наибольшее впечатление на его противников производили выступления деда в дни праздников в синагогах, когда он в качестве кантора, в сопровождении небольшого хора, подготовленного им самим, пел псалмы. В хоре участвовал и маленьких солист, обладатель чудесного альта. Это десятилетний Береле Шульман, внук Калмана”.
К 90-летию со дня рождения отца, Зиновия Шульмана, в 1944 году я опубликовала в “Международной еврейской газете” очерк о нашей се
мье “Живи, моя песня”. В нем я подробно рассказываю о своем дедушке Борухе - сыне калинковичского педагога Лейбы Шульмана.
Борух Шульман был родом из Калинковичей. В семье было одиннадцать детей, он - пятый. Больше всего на свете он любил петь, но за пение не платили. И к тринадцати годам он стал подручным пекаря, затем подмастерьем сапожника, кузнеца. К восемнадцати годам юноша уже работал на местной делянке лесорубом. Однажды заезжий инженер - лесник из Петербурга услышал его голос, когда он, как обычно, распевал в лесу во время работы. Инженер стал убеждать юношу поехать учиться пению и дал письмо к своему одесскому другу с просьбой устроить на работу и помочь попасть к известному педагогу Дельфино Менотти. Несмотря на то, что семья была бедна, он все же сумел последовать совету и поехал в Одессу. Профессор взялся заниматься с ним бесплатно вечерами, а днем он работал на табачной фабрике. Пыль вредила голосу. Поэтому вскоре он ушел с фабрики, поступил хористом в Одесский оперный театр, а затем по конкурсу попал в хор знаменитого кантора Разумного. Разумный стал готовить нового тенора солиста на пост второго кантора.
Однажды группа известных солистов Итальянской оперы, находящаяся на гастролях в Одессе, во главе с самим королем баритонов Маттия Батистини пришла в синагогу послушать Разумного. Они хвалили знаменитого кантора, а также солиста хора Боруха Шульмана. По их рекомендации правление еврейской общины направило Боруха для вокального усовершенствования в Милан к знаменитому педагогу-вокалисту Августо Броджи. Маэстро считал выдающимся его драматический тенор и готовил к карьере оперного певца.
Однако после внезапной смерти Разумного Боруха Шульмана назначают главным кантором, и община отказывает ему в дальнейшей учебе в Милане. Так и не суждено было осуществиться, возможно, “еврейскому Карузо”. Но клавир “Трубадура” с пометками и дарственной надписью Маэстро он хранил как реликвию. В Одесском оперном театре иногда организовывали выступления лучших канторов России - Ройтмана Миньковского, Штернберга и Шульмана. В то время о Борухе писали как о канторе международного класса. В 1910 году он совершил международное турне и пел в крупнейших синагогах Европы и США.
В январе 1917 года Борух Шульман выступал на гастролях в главной синагоге Санкт-Петербурга. Много именитых прихожан пришли послушать кантора, среди них был широко известный в артистических кругах антрепренер великого Шаляпина Исай Григорьевич Дворищев.
Сам прекрасный актер и певец, он рассказал о своем впечатлении Шаляпину, и тот захотел познакомиться с кантором Борухом Шульманом. Встреча состоялась в доме Шаляпина.
Вначале пел хозяин - потом гость. Он пел из синагогального репертуара, а потом, по просьбе Федора Ивановича, арию Манрико из оперы Верди “Трубадур”. Шаляпин был в восторге от его голоса и исполнения. Посетовал на несостоявшуюся оперную карьеру, подарил на память свой портрет с дарственной надписью, который как реликвия хранится в семье кантора в Израиле.
От дедушки мой отец унаследовал красивый голос (лирико-драматический тенор). Дед был его первым учителем и готовил к карьере кантора. Но революция 1917 года нарушила планы. Советская власть стала притеснять служителей культа. Шалашная синагога сгорела дотла, никто даже не пытался погасить пожар. Власть требовала, чтобы кантор Шульман прекратил отправление служб в синагогах. Он не соглашался, переезжал с семьей из города в город. В конце концов его лишили гражданских прав.
В семье моего деда было шестеро детей: три сына и три дочери. Все дети были музыкальны. Старший сын, Зиновий, стал певцом, средний - Натан окончил с отличием Московскую Государственную консерваторию по классу профессора А.Б. Гольденвейзера. Он был прекрасным пианистом-аккомпаниатором, работал с такими выдающимися певцами, как Л.В. Собинов,С.Я. Лемешев, Б. Гмыря. Много лет он был главным концертмейстером Киевской оперы. Иногда выступал с братом Зиновием, и этот дуэт вызывал неизменный восторг у публики.
Младший брат - Михаил, окончил театральную студию В.Ю. Мейерхольда, впоследствии стал первым директором Краснознаменного ансамбля песни и пляски им. Александрова.
Их младшая сестра Симона стала журналисткой. Она работала в газете “Вечерняя Москва”. Писала репортажи об эпопее челюскинцев и папанинцев. (Впоследствии один из первых летчиков - Героев Советского Союза Иван Тимофеевич Спирин стал ее мужем).
В 1924 году состоялась первая гастрольная поездка Зиновия Шульмана; в программе - романсы, оперные арии и еврейские народные песни.
Но необходимо было настоящее музыкальное образование. И зимой 1920 года с направлением Одесского отдела народного образования Зиновий приехал в Москву в Главискусство Наркомпроса. Он выступал перед комиссией под председательством Феликса Кона, исполнял арии из опер “Тоска” Пуччини, “Дочь Кардинала” Галеви, “Трубадур” Верди. Папа рассказывал, что был потрясен, когда услышал решение комиссии: “Включить З. Шульмана в число молодых певцов, направляемых для завершения вокального образования в Италию. Но, увы, через несколько дней поступило указание об отмене впредь поездок в Италию. И в виде исключения среди года отец был направлен в ГИТИС, где стал учиться на вокально-драматическом отделении. Его педагогом по вокалу стал известный в свое время тенор Роман Исидорович Чаров. По окончании учебы он был принят по конкурсу в Оперный театр им. К.С. Станиславского и В.И. Немировича-Данченко. Его оперная карьера складывалась блестяще, ему поручают ведущие теноровые партии. Но заложенная с детства любовь к еврейской музыке и песне берут вверх в его сердце. В 1935 году он покидает театр и посвящает свою жизнь сбору и исполнению еврейских песен. Часто он включает в программу и оперные арии, которые исполняет на языке идиш. В его программе было много песен на слова известных еврейских поэтов: П. Маркиша, И. Фефера, С. Галкина на музыку (или в обработке) композитора М. Вайнберга, А. Когана, З. Компанейца и других.
Во время войны Зиновий Шульман в концертных бригадах посещает фронтовые части и госпитали. Буквально за одну неделю он подготовил программу, составленную из советских песен и песен народов СССР. Он дал ряд концертов в фонд обороны. Четыре концерта в Москве в 1943-1944 гг. были организованы Еврейским антифашистским комитетом. Соломон Михайлович Михоэлс выступал на них со вступительным словом.
В 1948 году во время пребывания посла Государства Израиль Голды Меир в Москве состоялся концерт Зиновия Шульмана. Она с сотрудниками посольства была на концерте и передала ему с благодарностью корзину цветов. Через несколько дней певец по просьбе посла исполнял в главной московской синагоге поминальную молитву по погибшим от рук фашистов миллионам евреев. Между Зиновием Шульманом и Голдой Меир установились теплые, почти дружеские отношения.
Певец был необычайно популярен. Концертные залы были всегда переполнены. Многие почитатели его таланта, ныне живущие в Израиле, вспоминают, что на его концерты в Москве и Колонном зале Дома Союзов даже с билетом трудно было пройти, и порядок зачастую обеспечивала конная милиция.
После одного из таких концертов летом 1949 года в Кисловодске, когда в зале еще звучали овации, а на сцену летели букеты цветов, за кулисы к артисту явились сотрудники службы безопасности и объявили ему, что он арестован. Во фраке и лаковых туфлях певец был отправлен в “столыпинском вагоне” в Киев. Узнав, что отец находится во внутренней тюрьме МГБ Украины, я, его пятнадцатилетняя дочь, привезла ему из Львова передачу, которую у меня с удовольствием приняли. Однако через 15-20 минут ее вернули, заявив, что Шульман “не хочет” ее принять... Лишь после освобождения отца я узнала, что он в это время объявил голодовку, пытался вскрыть себе вены, добиваясь встречи с прокурором. Следствие велось с применением к певцу всего арсенала моральных унижений и издевательств, его били и мучили пыткой круглосуточных допросов без сна. Следователи хотели создать “групповое дело”. Особенно настаивали на наличии у него личных контактов с еврейским певцом М. Александровичем. З. Шульман говорил, что не знаком с ним и никогда не встречался, хотя у них было несколько личных встреч. Он охотно делился с ним своим репертуаром еврейских народных песен.
На закрытом судебном заседании (“тройка”) Зиновий Шульман был объявлен еврейским националистом, врагом народа и приговорен к 10 годам лагерей срочного режима. Так жертвой геноцида, проводимого сталинским режимом против еврейского народа, стал еще один ее выдающийся деятель.
Непосильный физический труд в Карагандинских лагерях подорвал его здоровье. На лесоповале в сорокаградусные морозы он искалечил руку. Но и в этих нечеловеческих условиях он оставался певцом, в редкие минуты отдыха вокруг него собирались друзья по несчастью, и он пел для них еврейские песни. А в Иом-Киппур он даже отваживался, рискуя жизнью, петь молитвы.
Когда его старый отец по “каналам лагерной связи” узнал о тяжелой болезни сына, он отважился написать письмо начальнику Управления Карагандинских лагерей. Старый кантор с присущим ему чувством юмора и нарочитой наивностью писал: “Я впервые слышу, чтобы от пения можно было искалечить руку...”. Он прислал афишу и отзывы прессы о концертах сына. К удивлению, письмо помогло. Зэка Шульмана вызвал начальник лагеря и поручил ему ежедневно носить воду и мыть огромный клуб с полом из неструганых досок, топить печи, а главное, организовать самодеятельность и хор, который потом прогремит на всех “соревнованиях” между лагерями. Пожалуй, это письмо отца спасло его от смерти, так как весил он тогда всего 50 килограммов.
В 1957 году Зиновий Шульман был реабилитирован. Еврейская культура в СССР к тому времени, по сути, перестала существовать. Он на три-четыре года возобновляет концертную деятельность, но для этого уже нет ни сил, ни условий. Последние годы жизни певец посвятил тому, чтобы передать свой громадный опыт молодым исполнителям, которые приезжали к нему в Москву за еврейскими песнями. Он отдает им много времени и душевных сил. Он издает “Сборник еврейских песен из репертуара Зиновия Шульмана”. Туда вошли народные песни, песни еврейских композиторов, а также песни, написанные им самим. О своем жизненном и творческом пути Зиновий Шульман пишет воспоминания “Живи, моя песня”.
В эти годы, вплоть до 1967 года, пока СССР не разорвал дипломатические отношения с Израилем, отец был частым гостем в посольстве Израиля. Его приглашали на торжественные приемы и национальные праздники. Там он иногда пел. После каждого из таких посещений он приносил домой новую пластинку с записями пения лучших канторов мира. Эти “матанот” ему вручали от имени Голды Меир. У отца собралась уникальная для СССР коллекция пластинок еврейского литургического пения. Друзья отца - артисты, музыканты бывали у него в гостях и слушали эти пластинки. Среди них знаменитый тенор Иван Семенович Козловский. Он с восторгом слушал канторское пение, которое считается сложнейшим для вокалистов.
Когда в 1969 году Зиновий Шульман тяжело заболел, премьер-министр Израиля Голда Меир поручила послать для него лекарства, но они не дошли до адресата. А в это время известные деятели искусства (среди них Иван Семенович Козловский, Леонид Утесов, Сергей Лемешев - всего 20 подписей) обратились с письмом к министру здравоохранения с просьбой закупить для Зиновия Шульмана лекарство в США.
В 1977 году Зиновий Борисович Шульман умер, но память о выдающемся еврейском певце живет в его песнях.
г. Реховот, Израиль