Яростные бои ведутся на всех фронтах. Гитлеровские войска отступают. Немцы заверяют, что это отступление запланировано заранее: оно, якобы, предназначено для усиления немецкой линии обороны. В течение марта немцы уже отступили из городов Умань, Херсон, Жмеринка, Могилев-Подольский, Винница, Проскуров, Каменец-Подольск, Николаев и Черновцы.
Сегодня четверг, 30 марта 1944 года. Мы, шестеро партизан, собрались около кухни, принадлежащей базе. Капитан Михаил Цейко приказывает нам явиться в бригаду “Юргис”. Здесь формируют группу для отправки в Налибокскую пущу с целью получить там оружие. Для выполнения этой задачи из трех ковенских отрядов выбраны Элиэзер Мозес и Фишель Фельдман - из “Владас-Баронас”; Идл Шерман и Иосиф Розин - из “Смерть оккупантам”; Яков Каве и я - Алекс Файтельсон - из отряда “Вперед”. На базе “Юргис” мы встретили еще восьмерых партизан из четырех еврейских отрядов Вильны: Давида Свирского, Ицхака Гегутинского из отряда “Мститель”; Мотке Гурвича, Израиля Мещанского - из отряда “За победу”; Абрашу Котлера и Вульфа Салина - из отряда “Смерть фашистам”; Ицхака Куперберга и Сендера Файнберга - из отряда “Победа”. Остальные четверо партизан были из частей “За Родину” и ”Юргис”.
Партизаны из Рудникского леса страдали из-за нехватки оружия, особенно боеприпасов и взрывчатки. Остро не хватало и медикаментов. Штаб “Юргиса” был центром партизанского движения юга Литвы и поддерживал постоянную беспроводную связь с центральным командованием партизанского движения всей Литвы, находящимся в Москве. Для интенсивной борьбы с немцами “Юргис” нуждался в постоянной материальной помощи , но попытки оказать ее часто заканчивались неудачно: время от времени прибывали самолеты, партизаны размечали подготовленные посадочные площадки, зажигали костры… А груз, увы, падал за пределы указанной партизанами зоны и частенько попадал во вражеские руки.
В отчете берлинскому управлению Министерства безопасности о деятельности партизан в Литве за период с августа по сентябрь 1943 года глава Немецкой службы безопасности и Литовского СД пишет: “В ночь на 9 сентября 1943 года вражеские самолеты сбросили парашютистов, взрывчатку и боеприпасы в трех километрах севернее Рудников. После схватки с лазутчиками литовская полиция конфисковала значительное количество материальных средств, сброшенных с самолета”.
5 ноября 1943 года начальник Московского управления военными операциями Даниил Шупиков сообщает в своем отчете: “Из-за отсутствия бензина в Литву не было послано ни одного самолета с людьми, ни одного самолета с грузом”. В отчете от 2 марта 1944 года он пишет о партизанских действиях на Литовской территории в феврале 1944 года: “22 февраля 1944 года самолет, посланный с оружием для группы “Юргис”, сбросил свой груз на необозначенной местности, поскольку он не нашел цель.” В большинстве случаев самолеты не прибывали в нашу зону вообще. Грузы, которые предназначались для партизанских отрядов в рудникском лесу (в московских отчетах эти отряды назывались группами “Юргис”), сбрасывались в районе Налибокской пущи. Мы должны были разыскать и доставить оружие, сброшенное для нас.
Центральный штаб, расположенный в лесных массивах Налибокской пущи, находился от нас приблизительно на расстоянии 160 километров. Путь был сложным и опасным: нужно было пройти через зоны, контролируемые польским подпольем “Армии Краевой”. Мы называли их “белополяками”. Они сражались против немцев, а вместе с немцами - против “красных” партизан. Когда к ним попадал русский партизан, они, как правило, забирали оружие и отпускали его. Но не дай Бог, если в их руках оказывался партизан-еврей – его участь была предрешена.
Наша группа из восемнадцати человек была плохо вооружена и не смогла бы самостоятельно добраться до Налибокской пущи. Поэтому штаб “Юргиса” связался с одним из русских отрядов, пришедших в наш район для выполнения боевого задания, чтобы те взяли нас с собой на обратном пути из Литвы в Налибокскую пущу.
Это был отряд бригады Морозова. Он состоял из восьмидесяти хорошо вооруженных партизан. Мы присоединились к ним. В первый день прошли 40 километров и остановились на отдых в одной из деревень. Расселились по крестьянским домам. Мы заняли последний дом на окраине деревни. Хозяева приготовили для нас еду. Сели поесть. Неожиданно в дом вошел крестьянин и сказал, что у него письмо для командира. Я взял письмо и прочел: “Вы окружены. Предлагаю вам сложить оружие у входа в деревню и разойтись. Генерал Нагевич”. Я повел крестьянина к командиру. Он приказал всем немедленно собраться в центре деревни. Я пошел за остальными и даже успел закончить свой обед. Когда все собрались, командир сказал: ”Мы решили, что сложим оружие, но сначала должны хорошенько прочистить его”.
Мы пошли в восточном направлении. Но вскоре увидели метрах в ста пятидесяти от деревни длинную цепь саней, окруживших деревню. В санях сидели вооруженные “белополяки”. Мы заняли оборонительную позицию. Выпустили несколько мин из сорокапятимиллиметрового миномета. Наши пулеметчики открыли огонь, стреляли непрерывно, но сани приближались, “белополяки” обстреливали нас со всех сторон. Командир приказал отступить. Мы уже не могли воспользоваться деревянным мостом, по которому прежде пришли в деревню: “белополяки” вели по нему ожесточенный огонь. Под мостом текла незамерзшая речушка. Я пересек ее под градом свистящих пуль. Остановился у подножия холма, быстро сбросил резиновые сапоги и вылил из них воду. Переодел мокрые портянки, заменив их запасными сухими, и побежал дальше. Мы рассредоточились по полю. Сани с людьми из Армии Краевой приближались. Партизаны из бригады Морозова стали сбрасывать с себя заплечные мешки с провиантом, а также меховые шубы, чтобы легче было бежать. Наши люди сделали то же самое.
Когда стемнело, мы оторвались от преследователей и вошли в разреженный лесок. Те, кто сбросил шубы, теперь дрожали от холода. Еды у них тоже не было. Я вытащил из сумки кусок мяса, хлеб, и мы разделили еду между собой, а затем продолжили свой путь. Шли всю ночь. К рассвету добрались до железнодорожных путей магистрали Лида - Полоцк, недалеко от станции Юратишки. Там стоял большой немецкий гарнизон. Деревья по обе стороны путей на протяжении ста пятидесяти метров были вырублены. Командир приказал сформировать группы из пяти человек и, держась друг друга, тихо пройти это опасное место. Во главе обоза на трех санях везли раненых. Их нужно было доставить на аэродром, расположенный в Налибокских лесах, в окрестностях Ивенца, на расстоянии двухсот километров отсюда.
У железнодорожных путей над нашими головами вспыхнули сигнальные ракеты, сначала красные - сигналы тревоги, а потом - осветительные. Тишину нарушил скрежет металла: это лошади пересекали железнодорожные пути, скрежетали подковы, сани. Немцы услышали шум и открыли интенсивный огонь. Напрягая последние силы, мы добежали до края леса, приветливо встретившего нас, а на рассвете вошли в первую попавшуюся на пути деревню, вернее, то, что осталось от нее. За день до этого немцы спалили деревню дотла. Только голые печные трубы - немые свидетели трагедии торчали из сожженных домов. На руинах некоторых еще догорал огонь, и лишь несколько хат остались неповрежденными. Обессиленный, я дотащился до крыльца одной из уцелевших хат и упал на ступеньки. Мы прошли около восьмидесяти километров и лишь один раз останавливались ненадолго в деревушке, где на нас напали. Я был настолько уставшим и беспомощным, что, казалось, проваливаюсь в какую-то темную бездну…
После короткой передышки мы продолжили свой марш, пока не добрались до Бакшта, маленького городка. В дороге какая-то сыпь не давала мне покоя ни днем, ни ночью. В Бакште меня послали к одному русскому лекарю. Он сказал, что я подхватил распространенную в деревнях болезнь - чесотку. Велел принести ему известь, деготь, спички и масло. С огромным трудом удалось достать все необходимое. Он сделал мазь. В субботу вечером, когда все обитатели деревни закончили мыться в бане, я вошел туда, разделся, помылся, а когда тело достаточно распарилось, втер мазь в те места, где чувствовал зуд. Потом надел на себя чистую одежду, которую обменял до этого на свою меховую шубу, а старое нижнее белье сжег. В ту ночь я спал как убитый на жесткой скамье в доме моего исцелителя. Чесотка - не опасное заболевание, но очень уж неприятное. Вскоре я был полностью здоров и забыл о зуде.
Наш командир вернулся от “Платона”. Это было партизанское прозвище генерал-майора Василия Ефимовича Чернышева, командующего партизанским движением в Налибокской пуще. “Платон” пообещал, что пилоты будут долетать до Рудникского леса и постараются быть более точными при десантировании грузов. Но оружие - главное, из-за чего мы пришли, нам так и не дали. Командир отправился на встречу с людьми Морозова: договориться, что они подберут нас, когда вновь отправятся в Литву, в немецкий тыл.
Лесной массив Налибока окружен со всех сторон городками: с запада - Новогрудок, Лида и Ивье; с севера - Яшнев; на востоке - Воложин, Ивенец, Рубежевичи; с юга - Турец и Ирмец. И, наконец, в центре - Налибок.
В те дни в Налибокской пуще нашли приют тысячи солдат, вырвавшихся из плена, и евреев, сбежавших из гетто. В лесу было полно болот, пройти через них можно было только зимой. Посланные из Москвы парашютисты сформировали партизанские отряды и рассредоточили их на территории в девяносто квадратных километров. Эти отряды вели ожесточенную борьбу против немцев. В окрестностях Ивенца у них был свой аэродром, где приземлялись самолеты, доставлявшие оружие, боеприпасы, медикаменты и военных специалистов. На обратном пути самолеты забирали тяжело раненных партизан, а также пленных, знавших ценную информацию - офицеров СС и старших чинов полиции.
Евреи, которым удалось бежать из городков и деревень, расположенных поблизости, а особенно, из минского гетто, сформировали боевые отряды, а также семейные лагеря, командирами которых были Тувья Бельский и Шалом Зорин. Дозоры специальных отрядов из Налибокской пущи часто проходили через Бакшт. Мы встречали много еврейских партизан, и те рассказали нам об этих двух еврейских семейных лагерях, расположенных примерно в двадцати километрах от Бакшта.
Фашисты, пытаясь обезопасить свой тыл, предпринимали массированные атаки на партизан. В них принимали участие батальоны, сформированные немцами из военнопленных и представителей этнических меньшинств. Каждый день немецкие самолеты бомбили партизанские базы в округе. Атакующие части достигли окраин Бакшта. Партизаны сконцентрировали силы и заняли позиции на крышах домов. Удалось остановить немцев на окраине города и отбросить их назад. Отступая, фашисты понесли большие потери, особенно Юратишский гарнизон.
Ребята из нашей группы, встречаясь с еврейскими партизанами, рассказывали обо мне и о побеге из 9-го Форта. После одной из таких встреч пришел ко мне юноша-еврей и рассказал, что в его разведывательном отряде был человек, которому удалось бежать из места, где сжигали трупы убитых евреев. Мне было интересно узнать, кто это был, и я стал выяснять подробности. Юноша не помнил имени и фамилии этого человека, но все, что он рассказывал, указывало на Анатолия Гарника, военнопленного летчика, капитана, бежавшего вместе с нами из 9-го Форта. Я попросил передать Гарнику привет и сказать, что к первому мая буду в отряде Бельского. Разведчик сомневался, сможет ли увидеть Анатолия снова… Тем не менее, я написал Гарнику письмо, где напомнил, что в крепости меня звали “Старик”, предложил встретиться первого мая в семейном лагере Бельского. Я попросил юношу: если он не встретит Анатолия, передать письмо командованию - они должны были знать, кто бежал из страшного 9-го Форта.
Наш командир вновь отправился на встречу с людьми Морозова, чтобы выяснить, когда будет отправлена группа в Литву и мы сможем к ней присоединиться. В тот день немцы бомбили партизанскую базу. В полдень командира принесли мертвым. Шрапнель от одной из бомб попала ему в голову. К сожалению, я не запомнил фамилию командира. Его отношение к нам было исключительным. Командир понимал нашу тягу к еврейским отрядам и разрешал навещать их в любое время. Мы похоронили его со всеми почестями и разошлись.
Решили посетить еврейские семейные лагеря. Вначале пришли в отряд Зорина. Шалома Зорина, узника минского гетто, фашисты гоняли на работы в лагерь для советских военнопленных в Минске. Там он познакомился с пленным офицером, которого все звали “Семенов” - Семеном Ганзенко. Они решили вместе бежать и организовать партизанскую базу в лесах Налибока. Однажды, когда из лагеря для военнопленных вывозили отходы, Зорин спрятал Семенова в повозке, укрыл его отходами и уехал в лес. Так началась еврейская бригада, сформированная из евреев Минского гетто командиром Ганзенко и его помощником Зориным.
Узники Минского гетто попадали в лес с помощью сильной подпольной организации, действовавшей в гетто. Она отправляла из гетто сотни евреев. Проводниками были в основном дети. Вот что пишет в своей книге “Дети - связные минского гетто” бывший узник гетто Е. Гринштейн: “Среди наших проводников… особенно можно выделить троих детей: двенадцатилетнего Симале Питерсона, десятки раз преодолевавшего путь из Минского гетто в Старое Село и тринадцатилетних подростков Буню Хамера и Давида Клибанского, много месяцев подряд выводивших евреев из гетто. Трижды в неделю дети отводили группы в старосельские леса: пятьдесят километров туда и обратно. Они приносили приветы от наших старых друзей, находящихся у Зорина…”
Семенов назначил Зорина командиром отряда № 106. Это был семейный отряд из семисот человек, включая женщин, детей и стариков. Отряд с трудом поддерживал свое существование. Мужчин было немного, и не все из них были вооружены. С едой было очень плохо. Время от времени то один, то другой отряд, действующий в округе, делился с ними провиантом. Территории, расположенные вокруг лагеря, были очень бедны, но и ту пищу, которую удавалось добыть, часто отбирали русские партизаны.
Визит “западников” - так называли нас, евреев из Западной Европы, произвел на них впечатление. Они очень тепло встретили нас. Около лагерного костра сидел Иосиф Розин, играя на своей гармони, под аккомпанемент которой Яков Каве прочувствованно пел песни о еврейской трагедии и горячем желании обрести утраченный кров.
Приближалось первое мая. Хотелось хорошо отметить этот праздник. Нас попросили помочь в поисках еды. Мы согласились. Четырнадцать вооруженных бойцов из литовских отрядов вместе с десятью партизанами Зорина вышли на задание. Шли целый день и с заходом солнца вошли в деревню. Ее очевидная нищета бросалась в глаза убогими хижинами, которые, казалось, вот-вот развалятся и подземными землянками. Все же нам удалось взять немного еды у жителей деревни. Сердце обливалось кровью, и совесть протестовала, но мы должны были позаботиться о детях и старых людях, которые ждали нас в отряде Зорина.
Когда рассвет разогнал ночной туман, уже на подходе к Зоринскому отряду, нас остановили какие-то русские партизаны. Они потребовали оставить им наши повозки с провизией. Так мы убедились, что истории, которые рассказывали партизаны Зорина, были правдой. “Мы - литовские партизаны, и с нами этот номер не пройдет”, - сказали мы русским. Я потребовал, чтобы нам дали пройти, и в знак предупреждения вогнал патрон в ствол винтовки: мои спутники сделали то же самое, и этот жест, очевидно, сработал. “Ну, раз вы литовцы, можете идти”, - был ответ.
Мы благополучно достигли базы, и это был настоящий праздник. Я и Мотке Гурвич были приглашены к праздничному столу Зорина. Семенов, он же Семен Ганзенко, сидел во главе стола, а напротив меня располагались Шалом Зорин и Тувья Бельский. Гости принесли водку. Мы выпивали и произносили праздничные тосты.