Недавно она снова приезжала в родные места. Сначала из Москвы, где живет уже несколько десятков лет, доехала до Витебска, потом, как обычно, договорилась с водителем машины и поехала в местечко Островно, до которого от областного центра чуть больше двадцати пяти километров. Первым делом пошла к памятнику и положила цветы.

Раиса Наумовна Рыжикова (время и обстоятельства заставили ее изменить имя, отчество и фамилию, в детстве она была Ривой Нохимовной Рыжик) часто приезжает в деревню Островно Бешенковичского района. И маршрут ее неизменен – сначала к памятнику, а потом встречи с теми людьми, которые ее еще помнят.

Скромный памятник, металлическую пирамиду высотой в два метра и ограду вокруг нее, она поставила за свои деньги в первый же приезд из Москвы, хотя состоятельным человеком никогда не была, да и сын в те годы зарабатывал не так уж много.

 Вот уже лет пятнадцать и памятник, и аллея рядом с ним поддерживаются в нормальном состоянии за ее деньги. Правда, островлянские школьники убирают опавшую листву, вскапывают клумбу, сажают цветы. Им рассказывали учителя, что здесь похоронены их земляки-евреи, расстрелянные фашистами. Но для них это давнишняя история.

Я беседовал с островлянскими школьниками, интересующимися историей родного края. Они рассказывали мне о местных достопримечательностях: о том, что здесь 4 апреля 1557 года родился канцлер Великого княжества Литовского Лев Сапега и давно пора бы поставить ему памятник, о Троицкой церкви, построенной в XVIII веке, о том, что рядом с их деревней произошло крупное сражение во время Отечественной войны 1812 года и Барклай де Толли сорвал план Наполеона разгромить русские армии “на марше”. Они знают о подвиге младшего сержанта Виктора Фокина, который в 1944 году, освобождая Островно, взял в плен 70 гитлеровских солдат и за это был удостоен звания Героя Советского Союза. В школьном музее есть выписка из энциклопедии Брокгауза и Ефрона, которая сообщает, что в начале XX века в местечке проживало 225 жителей, было 33 двора, две православных церкви и одна еврейская молитвенная школа. Но все это было до “их эры”, и по классификации пятнадцатилетних ребят относится к разделу “давным-давно”.

Раиса Наумовна Рыжикова – последний свидетель страшной трагедии, произошедшей осенью 1941 года, последний свидетель кровавого преступления фашистов и их местных пособников.

До войны Островно было маленьким и довольно глухим местечком на берегу красивого озера. Здесь жили евреи, белорусы, поляки, русские. Всякое бывало в жизни, бывали и ссоры, но вражды между людьми не было.

Война поставила всех на край пропасти. Война проявила самые лучшие и самые черные стороны человеческого характера.

 Рыжики жили на улице, которая вела вниз от старого еврейского кладбища. Красивая была улица. Кто знал, что фашисты именно ее превратят в гетто? Хотя иллюзий никто не питал. Доходили слухи от беженцев из Польши, из Западной Белоруссии о зверствах фашистов, о расправах над евреями. И большая семья Рыжиков собралась в эвакуацию. До ближайшей железнодорожной станции было далековато. Сначала поехали на попутной машине, потом пошли пешком. Только разве можно с маленькими детьми убежать от танков? Очень скоро впереди их оказались гитлеровские войска. Семья Рыжиков вернулась обратно в местечко с одной надеждой: война продлится недолго, и за это время фашисты не успеют забраться в их глухомань. Надежды не оправдались.

9 июля в Островно уже хозяйничали гитлеровцы.

А буквально через десять дней, как будто для оккупационных войск это было делом стратегической первейшей важности, всех евреев Островно согнали на одну улицу и образовали гетто. Рыжики как раз в это время вернулись в местечко.

Первой жертвой фашистов в Островно стал Арон Штукмейстер. Ему шел всего двадцать первый год. Молодой красивый парень погиб, потому что отказался переселяться в гетто.

В каждый дом определили по три-четыре семьи. В доме Рыжиков, уже как следует разграбленном соседями за время их отсутствия, теперь жило человек двадцать. Гетто не охранялось, но евреям запрещалось, под страхом смерти, покидать его территорию. Правда, рискуя, они все равно ходили на заработки, чтобы прокормить и себя, и семью. До нового урожая еще надо было дотянуть, а прошлогодние запасы иссякли.

Мотл Рувимович – дедушка Ривы Рыжик – был мастер на все руки: бондарь, столяр, стекольщик. Ни одна стройка в округе не обходилась без него. И если не своими руками он что-то делал, все же возраст давал о себе знать, то его непременно приглашали дать дельный совет. По местечку ходила поговорка: когда кто-то что-то не знал, говорили: «Спроси у Мотла». Все понимали, о ком идет речь. Мотл Рувимович был человеком  обстоятельным, не принимал шуток и поэтому злился, когда слышал эти слова. Ему казалось, что над ним смеются.

Когда в начале тридцатых годов в Островно закрыли синагогу, миньян стал собираться по частным домам. В последние предвоенные годы люди приходили молиться в дом к Мотлу Рыжику. У него же хранились свитки Торы из Островенской синагоги.

В тот день, 30 сентября 1941 года, все взрослые Рыжики ушли: кто на заработки, а кто обменивать в окрестных деревнях оставшиеся вещи на продовольствие. Дома остались дети: Рива, Сара и Миша.

Утром, еще и солнце как следует не выглянуло из-за горизонта, а стояли золотые дни бабьего лета, последовал приказ: всем евреям выйти из домов и стать лицом к стене. Полицаи поторапливали людей. Они не скрывали: “Конец вам пришел”. Кто-то из евреев предлагал им деньги, золото, пытаясь откупиться, спастись. Полицаи забирали подношения и уходили со словами: “На том свете тебе все равно не понадобится”.

  Рива выглянула в окно и увидела: на улице стояло несколько грузовых машин. Немецкие солдаты в черной форме, приехавшие на этих машинах, и полицаи окружали гетто.

– Пойдем, – сказала она брату и сестре. – Ждать взрослых некогда. Еще не поздно. Успеем убежать и спрятаться.

То ли Сара и Миша испугались, то ли не решились уходить без родителей, только из дома Рива ушла одна. Огородами, перелезая через заборы, дошла до почты. Там жила русская семья Богдановых. С Шурой Богдановой Рива была знакома.

– Спрячьте меня, – попросила Рива.

– Нехорошее они замышляют, – ответила хозяйка дома и, торопливо оглядываясь по сторонам, приказала Риве спрятаться под крыльцом.

Богданова ушла в дом, а через минут пять вышла, и тихонько позвав Риву, передала ей паспорт дочери.

– Это все, чем я могу тебе помочь. Быстро уходи, а то и нас расстреляют.

Рива открыла документ. Он был выдан на имя Александры Александровны Богдановой.

– Она же с 24-го года, а я с 27-го.

– Посмотри на себя в зеркало, – ответила хозяйка. – Тебе сейчас не то что семнадцать, двадцать пять лет можно дать.

Рива вышла на улицу. Два полицая вели дедушкиного брата Шаю. Полицаи были не местные и не знали Риву. “Если он окликнет меня, то конец”, – подумала Рива. Но дедушка Шая прошел и даже не оглянулся. Как будто Рива была незнакомой девочкой.

Островенских мужчин собрали и повезли в сторону русского кладбища. Это потом, спустя годы, Рива узнала от довоенных русских соседей, что евреев обманули. Гитлеровцы сказали им, что везут на работу. Необходимо в лесу выкопать траншеи... И хотя немцам и полицаям никто не верил, все же в глубине души оставалась маленькая надежда.

...Рива бежала к лесу и видела, что мужчины копают три ямы. Потом она зацепилась за корни деревьев и упала в мох. Кругом рос молодой ельник. Рива лежала, боясь шевельнуться, и смотрела в сторону русского кладбища.

Мужчины аккуратно сложили лопаты. Им приказали раздеться. Это было сделано для того, чтобы никто не спрятал в одежде золото, деньги или драгоценности и не унес их с собой на тот свет. Одежду после расстрелов гитлеровцы тщательно обыскивали, а потом отдавали полицаям.

В эти минуты обреченным стало ясно: никакой надежды на спасение больше нет...

Жил в Островно Янкель, фамилию сегодня никто не вспомнит, в местечке его звали Паровоз (у всех были прозвища). Он получил свое за то, что рассказывал, будто бы умеет водить паровоз и, приезжая к брату – машинисту паровоза в Витебск, помогает ему на работе. Янкелю было лет под тридцать, а может и больше. У него была жена и двое маленьких детей. Когда гитлеровцы приказали мужчинам раздеться, Янкель выхватил одну из лопат и пытался ударить фашиста, но тот опередил его и дал очередь из автомата.

А потом все было, как в каком-то страшном сне. Немцы и полицаи стали избивать мужчин прикладами, тех, кто пытался защититься или не хотел идти к краю ямы, расстреливали на месте. Старый Шая Рыжик упал на колени, поднял руки к небу и стал громко выкрикивать слова молитвы, как будто надеялся, что Бог его услышит. Сендер-банщик, чьи сыновья воевали на фронте, уверял, что они отомстят за него. Его последние слова были сказаны на идише. Гитлеровцы хорошо поняли их (идиш и немецкий – языки близкие по звучанию), и Сендера прервала автоматная очередь.

 Рива все видела и слышала. Ее сознание отказывалось понимать это. И она как будто провалилась в бездну, откуда не было ничего видно и слышно... Трудно сказать, сколько времени Рива находилась в забытьи, но когда очнулась, машины привезли к ямам женщин и детей. Стоял такой невообразимый крик, что казалось содрогались небеса. Женщин и детей тоже заставили раздеться догола.

Рахиль Рыжик – молодая учительница младших классов, Фрида Кролик – студентка мединститута, Аня Афремова – студентка пединститута, наивные девушки, пытались увещевать бандитов, говорили, что придется за все ответить и не будет никому прощения... А те только смеялись в ответ.

Наверное, вид голых девушек, идущих на смерть, возбудил убийц. Два полицая выхватили из группы женщин, которые прижимались друг к другу, Симу. Ей было лет четырнадцать. Стройная, с длинной косой, она была красавицей, и все местечковые парни заглядывались на нее. Один полицай закрутил Симе руки за спину, а другой – насиловал девушку. На виду у всех. Немцы смеялись и хлопали в ладоши от удовольствия. Симина мама бросилась к дочке, но тут же на нее посыпались удары прикладами по голове. И она свалилась на землю.

Рива закрыла глаза и от бессилия заплакала. Автоматные очереди заглушили ее рыдания. Счет времени она потеряла. Однажды попыталась подползти к страшному месту казни и услышала пьяные голоса. Стоя рядом с расстрельной ямой, фашистские прислужники рассказывали друг другу какие-то истории. При этом смеялись, курили. Только иногда, когда прямо под ногами начинала вздрагивать земля, полицаи боязливо отходили на несколько шагов в сторону. Из разговоров Рива поняла, что земля на могиле шевелится, потому что в нее падали не только убитые и раненые, но и заживо погребенные. Фашисты приказали полицаям охранять могилу. То ли боялись, что ее раскопают, то ли остерегались, что кто-то сумеет выбраться из нее.

“Расстрелы производились из автоматов простыми и разрывными пулями, многие жертвы закапывались живыми, особенно дети и старики”, – эти строки, подтверждающие рассказанное Ривой Рыжик, из архивных документов, хранящихся в Государственном архиве Российской Федерации¹.  

В этих ямах лежат самые близкие Риве люди. 17 человек из семьи Рыжик. Всего в этот день в Островно были зверски убиты 300 евреев.

Уже после войны Рива Рыжик узнала многие подробности того страшного дня. Ее первая учительница Стефа Марковна Шехтер была замужем за Иваном Букштыновым, ветфельдшером. У них росли две девочки. Стефа Марковна жила у свекрови. Ее мужа взяли в армию в первый же день войны. 30 сентября полицаи пришли к дому Букштыновых забрать Стефу Марковну. Свекровь просила оставить ей детей, умоляла, но Стефа Марковна забрала с собой маленьких девочек. “Пусть мои дети умирают вместе со мной, чтобы никто над ними не издевался”, – были ее последние слова.

Буквально из-под расстрела сумели убежать в лес молодой Мотл Шамес и сорокалетний Исраил Шумов. Дней десять они бродили по лесу в поисках партизан, но отыскать никого не смогли и вышли к деревне Журавли, где жили их знакомые, чтобы достать хоть что-нибудь из продовольствия. Мотла и Исраила сдали полицаям, которые с изощренной жестокостью расправились над беглецами.

До партизан сумела добраться Дора, семнадцатилетняя девушка из Западной Белоруссии. Ее отец был партийным работником. Они приехали в Островно накануне войны. Когда образовалось гетто, Дора укрылась в соседней деревне. И оттуда ушла в лес.

В живых осталась и семилетняя Сима Блюмкина. Когда фашисты и полицаи стали выталкивать евреев, в их дом забежала соседка, русская женщина, и со словами: “Это моя девочка” забрала Симочку. К сожалению, установить фамилию людей, спрятавших девочку, не удалось. Знаем только, что мать звали Репиня, а дочь – Валя.

Через несколько дней после расстрела в Островно была устроена большая пьянка по поводу пополнения полиции за счет местных негодяев. В услужение к фашистам пошли Петр Ковалевский, Михаил Сорокин, Анатолий Букштынов.

...Через несколько дней Рива пришла в деревню Вальково, где жил знакомый ее отца – председатель колхоза Варлаам. Он накормил Риву, уложил отдыхать. Но случайно ночью она услышала разговор и поняла: ее выдадут фашистам. Рива сказала, что ей надо выйти во двор. И стала быстро уходить от дома Варлаама. Она не знала, куда идти. Снова бродила по лесу, пока не вышла к деревне Панкратово. Там жила семья, которая когда-то обращалась за помощью к ее родным. У них была больная дочь, и Рыжики, через витебских родственников, помогли определить ее в больницу к хорошим докторам. Рива даже не знала фамилию этих людей, но помнила, что их дом второй от леса. Она постучала в двери и заплакала...

Риву приютили, переодели, накормили и предупредили: “Молчи, говоришь с таким акцентом, что сразу поймут, кто ты”.

Рива жила у этих людей, чью фамилию она не помнит, несколько недель.

Однажды в деревне Панкратово появились партизаны отряда Анатолия Федоровича Калинина. Калинин был заброшен из Москвы для организации партизанской борьбы.

В его отряде был украинский еврей.

Калинин приказал ему:

– Поговори с этой девушкой на вашем языке. Она говорит, что еврейка из Островно. Но там же всех расстреляли.

Рива стала торопливо на идише рассказывать историю своей жизни. Так партизаны убедились, что она говорит правду и скрывается от фашистов.

Партизанский отряд Калинина был многонациональным: грузин Леня, еврей Семен, русский пограничник Николай Носов, украинец-офицер Иван Шевченко, заместитель командира белорус Станислав Конопьюк, армянин Сергей Андриясов. Жили дружно, объединенные общей целью – борьбой с врагом. Да и командир отряда пресекал всякие разборки, ссоры. Он был кадровый военный и умел держать дисциплину.

14 ноября 1941 года немцы напали на отряд Калинина. Землянки были окружены фашистами и полицаями. Партизаны приняли бой. Но детей и больных, в том числе и Риву Рыжик, сумели вывести из-под огня.

Однако полицаи снова настигли партизан. В живых осталось несколько человек. Уходили лесами. Вышло всего двое: Рива Рыжик и Сергей Андриясов. В Чашниках снова попали в облаву. Их отправили сначала в Витебск, а оттуда – в Германию.

Многое за эти годы пришлось пережить Риве Рыжик.

В Германии она продолжала скрываться под фамилией Богданова Александра Александровна. Однажды ее увидели две землячки из Островно. Подошли и спросили:

– Рива?

Внутри девушки все оборвалось. Но она сумела не показать вида. И спокойно ответила:

– Вы ошиблись.

Долгие три года Рива гнула спину на фашистских хозяев. В Германии дважды совершала побег, но каждый раз ее ловили и передавали новым хозяевам. Однажды Ривина хозяйка повела ее в магазин, где продавали поношенную одежду расстрелянных евреев. Хозяйка хотела показать свою доброту и купила Риве туфельки. Рива взяла их и стала шептать слова, адресованные незнакомой еврейской девочке, которая носила и не доносила туфельки: “Не обижайся на меня. Пускай твои туфельки моими ножками ходят по земле”.

Вот строки из документа, выданного Витебским комитетом госбезопасности Раисе Наумовне Рыжиковой: “Работала в садоводстве чернорабочей. Дважды арестовывалась полицией за неподчинение хозяйке, содержалась в штрафном лагере в г. Варцбург. Первый раз – 14 дней. Второй – 2 месяца”.

Сергея Андриясова и Риву Рыжик освободили 12 апреля 1945 года части американской армии и вместе с другими освобожденными отправили в зону, занятую советскими войсками.

Сергея взяли в армию, а Рива из лагеря № 232 во Франкфурте-на-Одере вскоре уехала домой. В сентябре 1945 года она приехала в Витебск. После демобилизации Сергея в мае 1946 года они поженились и уехали на его родину в город Грозный. Там родился сын Саша.

После смерти мужа Раиса Наумовна переехала в Москву, где уже жил ее сын. Там живет и сегодня, не забывая родное местечко.

...Сразу после войны в Островно вернулось несколько евреев. Из тех, кто воевал в армии, демобилизовался, приехал в родные места, к семье, а нашел только братскую могилу. Одним из них был Давид Рыжик. Демобилизованный солдат остался один на белом свете, а здесь приглянулась ему молодица, и решили они жить вместе. Я не знаю, что чувствовал Давид, но у меня по телу пробежала дрожь, когда я услышал эту историю. Первым мужем этой самой молодицы был полицай, который принимал участие в расстреле евреев, в том числе семьи Давида. И получил свои законные пятнадцать лет тюрьмы. Женщина – жена негодяя, наверное, была невиновной. Но все же как-то не по себе становится от такого союза.

В сорок девятом году Давида Рыжика нашли повешенным или повесившимся на высокой сосне, недалеко от еврейского кладбища. Одни говорили, что жена полицая, знавшая слишком много, рассказала обо всем новому мужу. Сообщники полицая забеспокоились и решили убрать свидетеля. Другие утверждают, что Рыжик, узнав обо всем, решил покончить с собой.

Вот такая грустная история...

^1. Государственный архив Российской Федерации, ф. 7021, оп. 84, д. 1, л. 23