В одном из номеров журнала “Мишпоха” мы опубликовали статью старшего научного сотрудника Музея-усадьбы Ильи Репина “Здравнёво” Валерия Шишанова. Она называлась “…Предназначен им для одного этюда”.

Статья интересная. Я пишу это не для рекламы журнала, и уж вовсе не потому, что Валерий Шишанов – хороший человек и мой друг. Как говорится, “Платон мне друг, но истина дороже”.

Валерий Шишанов – исследователь творчества художника, пишет о витебском (здравнёвском) периоде в жизни Ильи Репина; о его частых встречах с евреями, что было не мудрено. В то время больше половины населения Витебска составляли евреи. Вот строки из письма художника  В. В. Стасову: “Но какие чудесные типы в Витебске, вот где Библию изображать, и мавров даже можно – чудо, какие есть!”.

Многие видели и помнят картину Ильи Репина “Бурлаки на Волге”. Уверен, менее известны “коллеги” бурлаков с Западной Двины, которых здесь называли “лайбовники” или “лалы” (от слова “лайба” – на реках Западная Двина, Вилия, в верхнем течении Днепра ходовые, плоскодонные суда, с парусом, но без палубы и навеса, с заостренным носом и кормой). Так вот лайбовниками в большинстве своем были евреи. Здравнёво находится на берегу Западной Двины. Илья Репин часто видел лайбовников, слышал их разговоры: странную смесь идиша и крепчайших русских слов. До него доносились песни. Илья Ефимович не понимал текста, но чувствовал его горечь. Валерий Шишанов в статье приводит цитату из репинского письма В. В. Стасову: “…с огромными парусами идут они против течения быстрой реки от Витебска до Суража, Велижа вверх, а оттуда несутся по быстрому течению.

Лайбовники большей частью… (евреи), …тяжело шагают вверх, опираясь на палку, влегши в широкую лямку и часто босые. По острым камням, тогда мрачно, злобно и молча глядят они исподлобья…”.

Есть небольшой карандашный рисунок Ильи Репина “Бурлаки на Двине”. Крепкие были ребята-лайбовники и отчаянно смелые. Не знаю, можно ли это увидеть на рисунке Ильи Репина, но те, кто знал и помнил их, в один голос говорили об этом.

Лайбовничество было семейной профессией для Стерензатов, Темкиных, Гинзбургов. Жили они на берегу Западной Двины в районе Витебска, который называется Песковатики. Мне доводилось встречаться и беседовать с детьми и внуками этих людей.

Чем больше я узнавал о лалах, тем больше удивлялся. Думал, что кулачный бой – стенка на стенку – это русская традиция. Такая богатырская забава, когда на масленицу на лед реки выходили молодцы. Оказывается, в Витебске этим любили забавляться евреи – лалы. Выходили и дрались с теми, кто жил на противоположной стороне реки. Тоже неслабые были ребята с Полевайки. Так назывался еще один еврейский район города. Говорят, туда полиция боялась приходить. Но песковатинские неизменно брали верх в кулачных боях. Впрочем, о лалах отдельный рассказ.

В статье “…Предназначен им для одного этюда” Валерий Шишанов утверждает, что усадьбу в Здравнёве построила бригада евреев-плотников. И подкрепляет свои выводы надежными аргументами. Во-первых, под фронтоном мезонина в рисунке решетчатого ограждения угадывается звезда Давида с усеченным верхним углом. Другими словами, на орнаменте, который выпилили плотники, – обрезанный магиндавид. Дважды еврейский орнамент: магиндавид, да к тому же обрезанный. Были у Валерия Шишанова аргументы и повесомее. Из тех же писем И. Репина. Своей ученице В. Веревкиной художник писал: “Мастера большей частью евреи, и между ними особенно главный строитель – люди сметливые, ловкие и способные понять и сделать по моему вкусу”.

Но вот ни имен, ни фамилий строителей репинской усадьбы научные сотрудники музея не знали и вряд ли надеялись, что когда-нибудь узнают.

Прошло два года, и однажды позвонила моя одноклассница Света Персиц и сказала:

– Прочла в журнале про Здравнёво. Мой старый друг Александр Котт (он живет в Америке) рассказывал как-то, что эту усадьбу строил его дед вместе со своими братьями.

Я попросил адрес Александра Котта, написал письмо и выслал ему журнал. Прошел месяц или чуть больше, и я получил из Америки ответ. Александр Котт утверждал, что все рассказанное Светой Персиц, – правда.

“В 1893 году художник начал перестройку дома по своему вкусу, – писал мой американский корреспондент, – и нанял для этого местных мастеров. Одним из этих мастеров был мой дед Рувим Хасин. Дом Рувима стоял в Витебске на Великолукском тракте, который вел в Здравнёво, и это, вероятно, как-то сказалось на том, что мастер был нанят на работу…”.

Письмо большое, обстоятельное. Сегодня я уверен в правдивости каждого написанного слова. Но, когда получил послание, подобной уверенности у меня, естественно, не было. Я позвонил Валерию Шишанову и сказал:

– Заварил – расхлебывай.

В секторе рукописей Русского музея удалось обнаружить письмо Ильи Ефимовича Репина к дочери Вере: “Теперь у нас на всех верхних балконах поделаны скамейки для спанья. Опять работали Рувим с Ицкой…”.

Ицка – это, вероятно, брат Рувима Шмуел-Итче, печник, каменщик и в остальных делах мастер на все руки.

Александр Котт изложил в своем письме родословную Рувима Хасина.

“Рувим родился, вероятно, в Витебске, примерно в 1859 году. Его отец, Залман Хасин, был, видимо, в юности раввином, но его отношения с общиной не сложились, и он стал скромным меламедом. У Рувима было несколько братьев: Авраам-Мейсе, Шмуел-Итче, Мендел-Меир. Жену Рувима звали Хая-Риша Дорфман, дочь Шмерла”.

Старые идишистские имена сейчас редко встретишь. А людям, которые лично не соприкасались с ними, их трудно даже выговорить.

Столярное и краснодеревное дело Рувим изучал в Витебске будучи подмастерьем. Потом пошел в армию на царскую службу. Службу провел в специально организованной для него мастерской, где чинил мебель офицерским семьям. Мебель была не то, что теперь: витые ножки, резные подлокотники – не шкафы и кресла, а произведения искусства!

Рувим так здорово все делал, что ему предложили остаться на службе в унтер-офицерском звании. Для еврея это был потолок военной карьеры. Но Рувим отказался и вернулся в Витебск.

В начале века его настойчиво вербовали поехать в
Нью-Йорк, работать на мебельной фабрике. Хасин было согласился, но потом узнал, что придется работать в субботу, и наотрез отказался.

Рувим с товарищами, вернее, с родственниками, построил для Ильи Ефимовича Репина замечательную усадьбу. Вот как писал о ней сам художник: “У меня теперь очень удобная, хорошая, оригинальная мастерская. Дом тоже небывалый по своим удобствам, оригинальности и простой дельной затейливости. А башня в центре возбуждает всеобщее удивление”.

Эту башню построил своими руками Рувим Хасин и любил об этой постройке вспоминать. Наверное, это было его самое большое достижение в плотницком деле. Башня планировалась как астрономическая обсерватория. Рувим раньше обсерваторий не строил, но сделал ее по тем же принципам, по которым смастерил много затейливых беседок…

Так стало известно имя главного строителя усадьбы, а заодно и в нашем журнале, и в репинском музее появилась фотография, на которой изображен Рувим Хасин, держащий на руках маленького внука Александра.

Узнав, что я собираю семейные истории, Александр Котт прислал мне из Америки одну очень интересную майсу¹, связанную с его дедом и строительством усадьбы в Здравнёве.

Илья Репин, очень довольный работой плотников, как следует рассчитался с ними, а главного – того, что напоминал ему Микеланджело, решил отметить особо. И подарил ему картину. На ней была изображена полуобнаженная натура. То есть, объясним популярными словами, на картине была нарисована женщина, у которой кое-где одежда прикрывала тело.

При этом надо сказать, что Рувим Хасин был очень религиозный человек, хасид. И частенько совершал паломничества – пешком ходил к своему цадику в Любавичи. Даже трудно себе представить такое сочетание: религиозный иудей и картина, на которой изображена полуобнаженная женщина. Это оскорбление религиозных чувств, святотатство. Конечно же, Илья Ефимович Репин дарил картину от чистого сердца, не желая никого обидеть.

Рувим Хасин был не только верующим хасидом, но и бережливым человеком, рачительным хозяином. Он сразу, не смотря на грунтовку, пальцами почувствовал, что картина написана на хорошем холсте. Свернул подарок трубочкой. Так, чтобы изображение оказалось внутри. Поблагодарил хозяина и отправился домой к такой же, как и он, религиозной жене.

– Что будем делать? – спросил он у своей жены Хаи-Риши. – Смотреть на это нельзя. Грех большой. Но и выбрасывать жалко.

И тогда Хая-Риша сказала:

– Я знаю, что мы будем делать.

Она принесла большую выварку. Наполнила ее водой. Поставила на огонь. А когда вода закипела, опустила в нее репинскую картину. Краска, как и положено, сошла, грешное женское тело растворилось в воде. И остался чистый холст.

– Теперь у тебя будут замечательные портянки, – сказала Хая-Риша.

И действительно, этими портянками Рувим Хасин пользовался много лет.

^1. Майса, идиш, семейная история, бытовая поучительная история, чаще с юмором, за внешней простотой открывается глубокий смысл, жанр устного народного твочества.