НАСТОЯЩАЯ ЛИТЕРАТУРА МАРИАМ ЮЗЕФОВСКОЙ

Мариам Юзефовская до середины 90-х, до чемоданного настроения, которое овладело массами, жила в Минске. Она была хорошим инженером (правда, в этой ипостаси её знали под фамилией Борейко) и талантливым писателем. Это подтверждает старую истину о том, что талантливый человек – талантлив во всем. Публиковалась в журналах «Звезда», «Дружба народов». Причем, в 80-е годы, когда был журнальный бум и пробиться на страницы «толстых» московских журналов считалось делом почти безнадежным.

Мариам Юзефовская родилась в Одессе. В этом чудесном городе прошли ее детство и юность. Это, безусловно, чувствуется в ее творчестве. Проза писательницы – одесский салат с хорошей европейской приправой. Есть колорит одесского дворика, есть персонажи, напоминающие мою тетю Таню, которая у меня спрашивала:

– Аркаша, ты уже попляжился?

Я читаю рассказы Юзефовской и вспоминаю лавочку, на которой сидела тетя Таня каждый вечер и за 40 лет отполировала ее до зеркального блеска.

В то же время рассказы и повести Мариам Юзефовской по-европейски интеллигентны, я бы сказал, изящны. Другими словами – это Одесса, имеющая хороший вкус и знающая меру.

Америка! Америка! Как много моих друзей и знакомых ты увлекла! Одних наградила своей обеспеченностью, других сделала несчастными. Кто-то сумел поймать ритм твоего конвейера, другие – всю жизнь чувствуют себя, как будто их пропускают через мясорубку. Америка, Америка – ты великая страна! Только далеко не всем уютно в твоих комфортабельных городах.

С тех пор, как Мариам уехала, я ни разу не видел ее. Время от времени получал письма по электронной почте и рукописи. Иногда наши общие знакомые рассказывали новости. Прямо скажем, информации было немного.

Работоспособность помогла Мариам не утонуть в бурных водах эмиграции, а талант требовал творчества. У меня с трудом укладывалось в голове, как она всё успевала: подтверждать свою инженерную профессию, писать стихи и прозу, придумывать новые творческие проекты. Она учредила консультационно-издательский центр, куда молодые литераторы могли обращаться за помощью. Мариам Юзефовскую представляли на Букеровскую премию. Ей присуждали литературные награды и в Америке, и в России.

Я переписывался с Мариам. Электронная почта гоняла туда-сюда приветы и более обстоятельные письма.

«Вчера взялся за чтение рукописи Вашей книги. Всё это время она была востребована. Ее читали многие люди. Отзывы самые лучшие. Мне это напомнило что-то из недалекого прошлого, когда люди читали рукописи, потому что книги издать было невозможно. Только раньше шлагбаум опускала идеология, вернее, трясущиеся от страха, иногда не глупые люди, стоявшие на ее охране. А теперь шлагбаумом командуют деньги.

Мы какой-то странный народ (впрочем, всему есть объяснения). Жертвуем деньги на восстановление памятников культуры буддизма или покупку коллекции яиц Фаберже, а на свое родное, отчего хочется смеяться и плакать, что бередит душу, потому что все мы, в большей или меньшей степени, испытали одно и тоже – жалеем. В этом отношении мы практичны до идиотизма.

Ваши рассказы и повести – это не только воспоминания о детстве и юности, это не только размышления о добре и зле, это еще и памятник ушедшей цивилизации.

Нет больше в одесском дворике сапожника Арона из рассказа «Арбуз с хлебом». Я давно не был в Одессе. Мне кажется, там уже и арбуз с белым хлебом давно не едят. У других людей другие запросы, другие вкусы, другие разговоры.

И в маленьком польском городке, где евреи жили 600 лет, где они строили дома, магазины, дороги, их больше нет. В лучшем случае, о прошлом напоминает фамилия довоенного владельца, выложенная на ступеньках гостиницы.

Всё это я видел много раз в маленьких, и не только маленьких, городах Беларуси. Я встречался с людьми, о которых Вы пишете. Может быть, у них были другие имена и фамилии, но ведь не в этом суть. Ваши рассказы и повести имеют конкретный географический адрес и в тоже время не имеют его.

Какие душевные силы надо иметь, чтобы не только писать, чтобы даже помнить обо всем этом!

Какие характеры у Ваших героев! Я давно знаю, что мы очень контрастный народ: среди нас, если умницы, так каж­дому можно давать Нобелевскую премию, если дураки, то непролазные, если приличные люди, они могут быть эталоном, если негодяи – любому фору в этом дадут. Литературное обоснование этому предположению я увидел в Вашей книге. Причем, сделано это сочно, ярко, красиво, иногда с надрывом и печалью, но что делать, если у нас смех и слезы всегда рядом.

«Пути неисповедимые» – повесть о еврейской семье, живущей в годы, когда ломаются устои, рушатся традиции, когда, казалось бы, распадается наша знаменитая золотая цепь – «а голдене кайт». Я написал и подумал, а найдите мне хотя бы несколько поколений, которым бы история дала пожить спокойно. Не найдете. Как будто кто-то ставит бесконечный эксперимент.

Герои Ваших книг выписаны с каким-то оголенным нервом. …Бер Ямпольский. Глыба. Всё при нем: и мудрость, и беспомощность, и хватка, и чувства.

…Нюмчик Ямпольский, ставший Колькой Вольским! Сколько я таких встречал! Не сомневался, что в Израиль Колька, стремившийся подальше оторваться от евреев, когда это было ему выгодно, уедет первым, когда это тоже станет выгодным делом. Уедут со временем и все остальные Ямпольские, хотя это и осталось за чертой повести. Но первым будет стеснявшийся своего еврейского имени и фамилии Колька. Это парадокс нашей жизни. Мы, евреи, сотканы из парадоксов или, может быть, заплатаны ими.

А эта дикая удушливая тоска, проклятие рода Ямпольских... Что это – гены или закономерный итог нашей жизни в диаспоре?

Ицхак Зибуц из рассказа «Камни» – единственный еврей, живущий в некогда еврейском городе. Каждый день он приходит на автовокзал, как в синагогу. На месте этого автовокзала когда-то было еврейское кладбище, здесь похоронены его родные и близкие. Я пытался представить себе этого человека: он купил дом, чтобы сделать родовую Стену плача. Со стороны кажется сумасшествием.

А как охарактеризовать поступок властей, которые в свое время постамент для памятника Ленину в Гродно сделали из надгробных памятников еврейского кладбища – мацейв? Или историю детского садика в Слуцке. Во время войны немцам нужен был публичный дом для отдыха солдат, побитых под Сталинградом. Срочно построили дом, а на фундамент пустили тоже мацейвы с еврейского кладбища. После войны там было какое-то учреждение, а потом стал детский сад. Мацейвы штукатурят, но раствор не держится на памятниках, он осыпается, и проступают старые письмена, которые не понимают ни дети, ни их воспитатели. Они считают это какой-то мистикой.

Так кто сумасшедший?

Ицхак Зибуц, который хочет сделать святое дело: увековечить память родных, или власти, которые варварски уничтожали память?

Я могу долго и много писать о каждом рассказе, о каждой повести, потому что они наводят на размышления, тревожат память, всплывает то, что казалось забытым».

Мариам Рафаиловна Юзефовская (Борейко) ушла от нас в самом творческом возрасте в 2007 году.

...Передо мной ее четырехтомник, изданный мужем Эрнестом Борейко. На мой взгляд, сюда вошли лучшие произведения Мариам...