В этом году исполнилось 100 лет со дня рождения прекрасного художника Соломона Моисеевича Гершова. Выставки, посвященные юбилею Мастера, прошли в городах, которые были наиболее значимы в его жизни: Витебске, Даугавпилсе...

 

Соломон Гершов родился 23 сентября 1906 года в городе Двинске (нынешнем Даугавпилсе) в семье переплетчика книг Мовше Берковича и Эстер Элиевны. Это был второй сын.

Дом Гершовых находился рядом с синагогой, и сама семья была очень религиозной. Безусловно, детские воспоминания сопровождали художника всю его жизнь и нашли отражение в творчестве.

Через четыре года после его рождения Гершовы переехали в Витебск. В этом городе пятилетний Соломон начал рисовать. Говорят, что в Одессе еврейские дети рождались со скрипкой в руках. Про Витебск тех лет можно с уверенностью сказать, что здесь жили дети, умевшие рисовать. У мальчика не было ни карандашей, ни бумаги. Соломон рисовал на стенах угольных ящиков, а когда “полотна” исписывались, родители стирали тряпкой рисунки, и творчество продолжалось вновь.

Мальчик учился в реальном училище и духовном, где готовили раввинов. Но любовь к рисованию оказалась сильнее. Трудно сказать, каковы были его успехи в училищах, но вскоре его “попросили” из обоих учебных заведений. И виной тому был не только не спокойный характер, но и любовь к рисованию. То Гершов разрисовал стены реального училища, то рисунки были не совсем на библейскую тему.

Витебские видения легли в основу и живописных, и графических работ художника. По своему характеру это очень разные картины: и грустные, и трагические, и веселые. Думаем, когда-нибудь будет открыта выставка, издан очень интересный альбом “Витебские сны Гершова”. О городе детства он много пишет в своих воспоминаниях:

“Еврейские погромы в Витебске... Когда они были – до революции, после революции? Кто может вспомнить после 60 лет? Разве что люди, сами пережившие погро­мы или совершавшие их. Во всяком случае, Витебск (находившийся раньше в “черте оседлости”) имел среди своих жителей достаточно и тех, и других.

Я помню 40 телег, на которых под рогожами, мешками лежали убитые где-то в окрестностях Витебска в 1919 году бандой белых. Длинный обоз, растянувшийся почти на версту, двигался к еврейскому кладбищу в Заручье,  сопровождаемый испуганными и печальными евреями. Это зрелище запомнилось на всю жизнь. Дом, где я жил со своими родителями, находился рядом с кладбищем. Такое соседство сделало меня свидетелем многих сцен, видеть которые я бы не пожелал никому.

Какое отношение это имеет к жизни художника? Как будто, никакого, но след оставило в моей душе неизгладимый. Ничто не проходит бесследно, особенно в годы становления личности. Одно влияет меньше, другое больше...^” 

В тот год, когда большевики взяли власть, Соломон Гершов стал учиться в школе у прекрасного художника и педагога Юделя Пэна. Из этой Школы вышло много талантливых, известных всему миру художников. В 1920 году рисунок Соломона, выполненный на желтой оберточной бумаге, Юдель Пэн отправил на Всемирную детскую выставку. Работа была удостоена Первой премией. Для местечкового юноши и его семьи это была полнейшая неожиданность. А опытнейший Юдель Пэн уже тогда видел незаурядные способности юноши.

Через несколько лет Соломон Гершов поступает учиться в Свободные государственные художественные мастерские, позднее переименованные в Витебский художественно-практический институт. Здесь преподавали прекрасные мастера: Ю. Пэн, Р. Фальк, К. Малевич, А. Куприн, Л. Лисицкий, Д. Якерсон, И.Пуни. Именно здесь был заложен фундамент мастерства будущего художника. Спустя многие годы Марк Шагал написал своему ученику: “Вы искренне ищете правду в искусстве – и это главное”.

Поиск собственной правды навсегда определяет творческую свободу Соломона Гершова.

Летом 1922 года молодой художник переезжает в Петроград, где стремится продолжить свое образование. Три года учится в Школе общества поощрения художников (бывшее Императорское училище) у педагога Р. Р. Эберлинга. В эти годы он много и плодотворно самостоятельно работает.

В своих “Воспоминаниях” Соломон Гершов напишет: “В 26-ом году меня устроили работать в Музей Революции, бывший Зимний дворец. Музей показывал публике покои, где жили цари. А в соседних залах были выставлены плакаты, листовки времен революции, книги Маркса, Ленина. Я работал смотрителем.

Потом меня направили в Шлиссельбургскую крепость, которая должна была стать филиалом Музея Революции. Предполагалось восстановить весь тюремный интерьер эпохи самодержавия. А пока там шла подготовительная научно-исследовательская работа. К экспозиции еще не приступили, хотя усиленно готовились.

В то лето я успел сделать несколько натурных работ (портретов) с моряков, которые обслуживали этот пограничный пункт”.

Результатом работы стала первая персональная выставка в редакции газеты “Ленинградская правда”. Выставка не произвела фурора в избалованном художественными дарованиями Ленинграде, но для самого Гершова стала определенной вехой в жизни.  Он услышал мнение о своих работах не только от друзей, но и от совершенно незнакомых людей.  Высказывания были разными: и одобрительными, и не очень. Но все это укрепило веру художника в свои творческие силы.

С 1925 по 1927 год Соломон учится в школе “Аналитического искусства” у Павла Филонова.

Соломон Моисеевич вспоминал: “И вот я рискнул пойти к Филонову. Не с пустыми руками, конечно, – захватил с собой рисунки, акварели, наброски. Он внимательно рассмотрел мои “шедевры” и сказал, что все это не то, что нужно. А что нужно? – “Проделать очень большую и кропотливую работу по устранению усвоенной неправильной системы и переключиться на “сделанность”, то есть, чтоб каждый миллиметр холста тщательнейшим образом был выполнен. А в ваших работах видна торопливость, поверхность не используется”. Естественно, я был не единственным, кто подвергался такому разносу, но желание освоить школу Филонова было велико, и критика воспринималась безболезненно.

О Филонове в Ленинграде много говорили и спорили. Даже последователи доктрину его усваивали постепенно, не сразу. Требовались годы труда, чтоб понять и принять принципы “аналитического искусства”, хотя бы применительно к собственной работе”.

Итогом работы в мастерской Павла Филонова стало рождение многочисленных пейзажей, портретов, композиций на библейские сюжеты.

Но Соломон Гершов не был бы самим собой, если бы шел по дороге, протоптанной другим художником.

За отступление от канонов школы Павла Филонова, несогласие с теорией учителя о “сделанности” картины Соломон Гершов изгоняется из группы.

Жажда учебы, интерес к авангардным направлениям в искусстве приводят его в институт живописной культуры Казимира Малевича.

В конце 20-х годов молодой художник знакомится с людьми, которые долгие годы будут вдохновлять его творческую и личную жизнь. Его друзьями становятся композитор Д. Шостакович, актер театра Э. Гарин, художник Б. Эрбитин, музыковед И. Соллертинский, театральный художник Е. Сафонова, балерина В. Костровицкая, которая впоследствии станет его женой и музой. Как говорится, покажи мне своих друзей, и я скажу, кто ты. Большое влияние на С. Гершова оказало знакомство с художником Р. Фальком. Рассказы Р. Фалька о П.Пикассо, Н. Гончаровой, А. Модильяни, особенно о художнике Хаиме Сутине, приобщают Соломона Гершова к более глубоким пластам современной еврейской и русской культуры.

В 1930 году в Ленинграде проходит персональная выставка художника. На ней представлено около 50 работ.

Художника Соломона Гершова замечают не только его друзья, сверстники, но и именитые мастера, и среди них – один из наиболее обогретых советской властью живописцев И. И. Бродский:

“Однажды я встретил Исаака Израилевича Бродского, – напишет  впоследствии Гершов в своих воспоминаниях. – Поговорили о жизни и другом разном. Вдруг он спросил, можно ли посмотреть мои рисунки. Меня удивило, откуда он знает. “Мир полон слухов”, – отвечал он. – Такие слухи меня устраивали, и я с удовольствием пригласил его к себе на Казначейскую, дом 3. Пересмотрел Исаак Израилевич очень большое количество рисунков, и многие ему понравились. Были сказаны искренние слова, которые доставили мне удовольствие, тем более, что взгляды на искусство у нас расходились. И Бродский хорошо это знал, ибо я не раз высказывался вслух о его последних работах. Это было на наших собраниях”.

Соломон Гершов пробует себя в разных жанрах изобразительного искусства. Он удачно оформляет детские книги С. Шварца и З. Паперной, сотрудничает с журналами “Еж” и “Чиж”. Побывал в творческих командировках в Украине и в Магнитогорске. Его работы приобретает Русский музей.

Соломон Моисеевич полон творческих планов, но в апреле 1932 года его арестовывают. В квартире произведен обыск, картины исчезают, что-то не понравилось цензорам “от искусства”. Художник выслан в Курск.

Люди искусства пишут свою биографию, а биография – делает их. В Курске Соломон Гершов встречает старых и новых друзей, которые оказали огромное влияние на все его творчество. Он знакомится и даже живет в одной комнате с  художниками Б. Эрбштейном, Е. Сафоновой, поэтами Д. Хармсом и А.Введенским.

И в ссылке Соломон Гершов продолжает много работать. Вместе с Б. Эрбштейном он оформляет Борисоглебский краеведческий музей.

Неизвестно, чем бы закончилась ссылка и сколько лет пришлось бы Гершову странствовать по провинциальным городам, но на помощь снова пришел И. И. Бродский. С его помощью Соломона Моисеевича вызволяют из ссылки. Он возвращается в Ленинград, но “органы” бдительно следят за ним и однажды предлагают  сотрудничество. Надо было “стучать” на своих друзей, и в первую очередь на Бродского И. И., к тому времени Кавалера ордена Ленина, ректора Академии художеств. “Стучать” Гершов не захотел. Ему посоветовали уехать из Ленинграда в Москву, может быть, там он “затеряется” и чекисты хотя бы на время отстанут от него.

В Москве Соломон Моисеевич быстро входит в круг столичных художников и в 1934 году становится членом Московской организации Союза художников (МОСХ). В воспоминаниях, которые Соломон Моисеевич назвал “Альфа и Омега – Москва и Ленинград”, он напишет:

“Дальнейшие события после переезда в Москву пошли своим ходом. Здесь и знакомство с Донбассом, где я пробыл целый год, и знакомство с такими городами, как Харьков, Ростов, Одесса, очень обстоятельное знакомство со столицей Казахстана Алма-Атой, где мне пришлось руководить работой, которая предназначалась для Москвы. В Москве мне пришлось заседать в горкоме художников, живописцев и скульпторов, где одно время я был председателем довольно долго”.

Он выставляется много и охотно: в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина, в Центральном выставочном зале. Это были престижные коллективные выставки московских художников, попасть в число их участников было крайне сложно.

Война на какое-то время прервала творческую деятельность художника. Он добровольно уходит на фронт, но вскоре его освобождают от службы. В октябре 1941 года Соломон Моисеевич вместе с группой московских художников эвакуируется в Новосибирск, а затем в Томск. Талант художника востребован в “Окнах ТАСС”. В Сибири он по-прежнему охотно участвует в выставках, чувствуя потребность в том, чтобы его картины видели зрители.

В Новосибирске Соломон Гершов оформляет спектакли “Бар-Кохба” и “Заколдованный портной” по пьесе Шолом-Алейхема. Их поставил “БелГОСЕТ” (Белорусский государственный еврейский театр). Шолом-Алейхем всю жизнь был одним из любимейших писателей Гершова. Он много раз будет возвращаться к его творчеству, оформлять спектакли, поставленные по его пьесам, делать наброски к рассказам, повестям. К сожалению, рисунки, сделанные по мотивам литературных произведений классика еврейской литературы, до сих пор нигде так и не опубликованы и выставлялись только однажды – на крохотной выставке в фойе ленинградского театра, ставившего спектакль по пьесе Шолом-Алейхема.

В 1943 году Соломон Моисеевич снова на воинской службе. Он работает в военной газете.

В 1948 году Гершова арестовывают по “второму заходу”. Этот год был отмечен тотальным наступлением на творческую интеллигенцию. После печально известных ждановских выступлений арестованы А. Ахматова, М. Зощенко, многие другие. Среди них и художник Соломон Гершов. Последовала Лубянка, Бутырская тюрьма, а потом ссылка и шахты Воркуты и Инты. От художника официально отказываются семья, родственники. Сталинский режим “перекорежил” многие семьи, вынуждал их делать шаги, которые сегодня могут показаться страшными. Но тирания вынуждала людей отказываться от близких, чтобы спасти не только себя, но и жен, детей. Перед людьми стояла страшная дилемма.

Даже в годы сталинской инквизиции у Соломона Моисеевича оставались друзья, появились новые знакомые, в том числе писатель А. И. Солженицын. Допросы, ссылка, работа на шахтах не сломили волю заключенного, не отбила желания рисовать. Он рисует портреты заключенных на обрывках газет, случайных клочках бумаги.

Почему был арестован? Социалистический реализм не терпел авангардистов, художников-новаторов, андеграунд считался антисоветским, и посему непонятным и опасным. Таких клеймили позором. Художник-авангардист, да к тому же еврей! Это уж перебор! И хотя в советском паспорте Соломон Моисеевич числился Александром Михайловичем, это не спасло от репрессий. Как в старом анекдоте: “Бьют по морде, а не по паспорту”.

Но даже в эти драматические и трагические годы художник оставался Человеком.  В Нарыме Соломон Моисеевич помогал куском хлеба репрессированным латышкам, несмотря на запреты властей. В Воркутинском лагере для столовой на 500 заключенных нарисовал “Гибель Помпеи” размерами, превосходящими оригинал.

В эти абсурдные годы художник не терял чувства юмора. На Новый год пикантно оформил лагерный клуб гирляндами из надутых и радужно расписанных “известных изделий №2 резиновой промышленности”.

В 1956 году художник был освобожден. Хрущевская оттепель, как и десяткам тысяч других заключенных, принесла свободу. Соломон Гершов получил типовую справочку: “Дело прекращено за отсутствием состава преступления”.

Восемь лет тюрем и лагерей и бесследно исчезнувшие работы…

Однажды у художника спросили: “Как удалось пережить эти восемь лет заключения и сохранить себя?”. Соломон Моисеевич спокойно ответил: “А я представлял, что это не со мной происходит. Смотрел на себя как бы со стороны”.

В автобиографических записках Соломон Моисеевич писал, что зэки часто ломились в помещение, где он работал, им не нравилась его национальность, а охранники портили ножом его картины. Рисовать – значит бороться с этим миром. Наверно, это и спасло художника в эти кошмарные годы.

После возвращения в Ленинград начинается интенсивная творческая жизнь.

В 60-х годах Соломон Гершов становится популярным не только в городе на Неве. Он известный живописец, один из мастеров российского авангарда. Его творчество прорывается через “железный занавес”. В 1965 году проходит персональная выставка в Лондоне, в 1972 году с его творчеством знакомится Америка. Выставка его картин побывала в восьми штатах, они вызывают восхищение и удивление в Вашингтоне, Кливленде, Лос-Анджелесе. Его картины приобретают художественные музеи Москвы и Лондона, Парижа и Иерусалима, Цюриха и Тбилиси. Не забыт и город Юделя Пэна и Марка Шагала – город, в котором живописец начал рисовать. В 1975 году Соломон Гершов совершает творческую поездку в Витебск и передает шесть своих работ в местный краеведческий музей.

От живописи и графики мастера веет мощью и самобытностью. Авангардист учился у гениальных художников, но сохранил свою манеру. Его привлекают титаны мирового искусства: Моцарт и Микеланджело, Бетховен и Рембрандт.

Д. Шостаковича вдохновляют картины С. Гершова, в свою очередь, художник черпает новые идеи, слушая музыку друга. Живописец пытается художественно осмыслить Библию. Библейская тема была не самой популярной в советское время, но это не останавливает Соломона Моисеевича.

Блокада Ленинграда, героизм советского народа в годы войны становятся еще одной неотъемлемой темой в его творчестве.

В 1979 году умирает жена – Вера Сергеевна Костровицкая, балерина Мариинского театра, педагог, хореограф, преподаватель Вагановского училища, автор нескольких книг о балете. В память о ней он создает цикл “Реквием”, включающий 100 работ.

Последние десять лет его жизни рядом находилась верный друг Тамара Георгиевна Федотова. Вдова художника вспоминала: “Когда я познакомилась с Соломоном Гершовым, поняла, что не смогу жить без него, без его искусства. Рядом с ним прошли десять самых счастливых лет моей жизни. Земные удобства его мало интересовали. Жизнь Соломона Моисеевича была не простой, пришлось претерпеть удары судьбы, которые не всякий выдержит. Но и позже, когда стало возможным изменить и создать комфорт, не было желания этого делать. Если появлялись деньги, предпочтение отдавалось покупке лучшего холста или интересной бумаге, новым краскам. Внешняя сторона проходила мимо, а вот духовная сторона была богатой, она и определяла весь быть, обстановку, круг общения”.

Гершов, безусловно, человек, вселенского масштаба и мировой культуры. Ему тесны любые рамки: национальные, религиозные, политические. Но он всегда помнил: кто он и часто в своем творчестве обращался к еврейским мотивам. Тамара Георгиевна Федотова рассказала, что в каком бы городе не был художник, он всегда посещал синагогу.

В 2004 году в Санкт-Петербурге в серии “Авангард на Неве” вышел альбом “Соломон Гершов”, где помещены почти 200 репродукций художника. В предисловии к альбому питерский художник А. Басин, лично знавший мастера, написал: “Гершов Соломон Моисеевич – еврей-художник, не пишущий еврейскую атрибутику, ибо его работы уже национальны своим настроем холста”.

В 80-х годах Мастер совершает творческие поездки в Грузию. Его привлекают величие гор и мощь рек. Персональные выставки проходят в Тбилиси в доме актера им. А. Хорава, в Кутаисском музее изобразительного искусства. Может быть, именно в Грузии творчество Соломона Моисеевича поняли лучше, отозвались о нем более доброжелательно, чем в других городах или республиках Советского Союза. 

Гершов не мог не откликнуться на трагедию в армянском городе Спитаке, где в результате землетрясения погибли люди…. Он создает цикл из десяти работ, посвященных жертвам землетрясения.

В 1989 году Соломон Гершов умирает. Болезнь была тяжелой. Когда обратились к врачу, было уже поздно.

Много времени прошло с тех пор. Но ощущение особой ауры в доме Соломона Гершова осталось до сих пор.

“Народ по-прежнему приходит к нам, и ощущение творческой атмосферы живо, – рассказывает Т. Г. Федотова. – Те, кто знал Соломона Моисеевича, говорят, что он был общительным, дружелюбным и веселым человеком. Но цену себе знал и, возможно, предчувствовал, что посмертная слава превысит почет при жизни. Увы, такова наша печальная традиция”.