Об этом событии, произошедшем более семидесяти пяти лет тому назад, мало знают историки, искусствоведы. Оно проскочило как-то незамеченным, может, потому что время – 1933 год, было предгрозовое и людей занимали другие проблемы – вселенского, глобального масштаба. Тем не менее, имена, о которых пойдет речь, так много значат для мировой культуры, что, я думаю, интересно вернуться к этому событию еще раз.

В современном иудаизме есть течение, которое именуется либеральным, или прогрессивным. О нем можно и нужно подробно рассказывать, но это совершенно другая тема. Пока, чтобы было ясно, о чем пойдет речь, скажу, что представители прогрессивного, или либерального иудаизма относятся к религиозным канонам не так строго, как это делают ортодоксы. Например, субботу не обязательно встречать в синагоге, можно на природе с друзьями. Или женщина может быть раввином.

Однажды в немецком городе Ольденбурге я побывал в синагоге, которая относится не к либеральному, а к консервативному иудаизму. Это течение тоже трактует законы иудаизма не так жестко, как, например, хасиды или миснагдимы.

В Ольденбурге женщина была раввином. Интересная дама, родившаяся в Швейцарии, учившаяся в США. Работала агрономом, журналистом. Пока не решила: она рождена, чтобы стать раввином. Я, не желая как-то унизить ее, сказал:

– Госпожа раввинша.

И вдруг она, изменившись в лице, сурово ответила:

– Я не раввинша, я – раввин.

О синагоге в Ольденбурге, находящейся в красивом старинном особняке, в котором когда-то была баптиская церковь, можно рассказывать долго. Большинство членов общины – эмигранты из России, Беларуси, Украины. Естественно, говорят между собой на русском языке. И я обратился к ним по-русски. Раввин, услышав мои слова, сделала замечание:

– В нашей синагоге не говорят по-русски, – заявила она. Я ожидал, что последует продолжение: «В нашей синагоге говорят на иврите или на идише». Но я ошибался. Раввин сообщила другую новость: – В нашей синагоге говорят по-немецки.

– О времена, о нравы! – Подумал я вслед за мыслителем древности.

А как вам нравится, что еврейским младенцам делают обрезание в Ольденбурге в католической клинике?!! Заключили договор, оплачивают эту операцию, и никаких таинств, сентементов. Союз еврея с его Богом заключается в католической клинике.

Но мы отвлеклись, наш рассказ не о сегодняшней Германии, а о событиях 1933 года.

Так вот, 24 июля, в красивый летний день, к раввину Объединения либеральных израэлитов Луи-Жермен Леви, который служил в Париже на улице Коперника, обратился известнейший композитор, музыкант Арнольд Шёнберг.

Имя Шёнберга в мировой музыке неразрывно связано с совершенной им революцией: введением додекафонии.

Вообще, понятия еврей и революция как-то очень тесно связаны между собой. Вспоминается старый анекдот, когда в Китай времен культурной революции приехали зарубежные гости. Среди них был один старый еврей, который, в силу своего происхождения, обязательно должен был задать этот вопрос.

В коридорах Народного собрания он встретил двух типичных китайцев с косичками и спросил у них:

– Скажите, уважаемые. У вас произошла культурная революция. Неужели в ней не принимали участие евреи?

На что один китаец ответил:

– Зай нит кин нар. Что в переводе с идиша означает: «Не будь дураком».

Конечно, евреи, которые когда-то жили в Китае, не владели языком идиш. Но суть вопроса схвачена в анекдоте точно.

Так вот, Арнольд Шёнберг был основателем одного из направлений современной «серьезной» музыки, отличающейся сложностью языка и диссонантностью звучания. Он создал новую венскую композиторскую школу, которая объединяла выдающихся музыкантов: А. фон Веберна, А. Берга, Э. Кшенека, Э. Веллеса и Г. Эйслера. Шёнберг выпустил учебник, где излагал традиционное учение о гармонии с точки зрения не школьного педагога, а действующего современного композитора.

И вдруг такая личность, коллоритнейший профессор и композитор, считающий себя по меньшей мере гением, приходит в синагогу Объединения либеральных израэлитов и говорит раввину, что у него есть конфиденциальный разговор. Вы представляете, что почувствовал раввин в эту минуту? Но когда он услышал просьбу, с которой обратился к нему композитор, он на какое-то мгновение и вовсе потерял дар речи. Арнольд Шёнберг просил его вернуть в общину сынов Израиля. То есть, говоря другими словами, снова хотел стать евреем.

Когда раввин Луи-Жермен Леви пришел в себя, он осторожно спросил у музыканта:

– Скажите, чем вызвано Ваше желание? И почему появилось оно именно сейчас?

Вряд ли раввин ожидал услышать конкретные ответы на поставленные вопросы. Он хотел понять, в своем ли уме Арнольд Шёнберг.

Композитор улыбнулся в ответ и сказал:

– Не беспокойтесь за меня. Я совершаю хорошо обдуманный поступок.

– Тогда пойдемте, выпьем чашечку кофе и спокойно обо всем поговорим, – сказал Луи-Жермен Леви.

Конечно, кофе – это не совсем раввинский напиток. Но, во-первых, Леви относился к либеральным иудеям, а во-вторых, дело происходило в Париже.

Они зашли в кафе, сели за столик и Арнольд Шёнберг стал рассказывать.

– Я родился евреем в Вене, почти шестьдесят лет назад. Когда мне было двадцать четыре года, я принял христианство, стал протестантом. Я не стану ворошить прошлое, но хочу, чтобы вы мне верили. Я сделал это не из конъюктурных соображений. Хотя вы все равно не поверите и, наверное, будете правы. Из еврейства уходят, чтобы было легче жить, чтобы перед тобой открывались закрытые прежде двери.

Шёнберг посмотрел на раввина: ему необходимо было знать, как реагируют на его слова. Продолжать разговор или откланяться и уйти. Раввин спокойно допил кофе, посмотрел на кофейную гущу, оставшуюся на донышке чашки, и спокойно, даже черезчур тихо, сказал:

– Передо мной не надо исповедоваться. Каждый человек имеет право на выбор.

– Вы так считаете? – удивился Арнольд Шёнберг. – После того, как я перешел в христианство, мои родственники перестали со мной здороваться. Я старался не обращать на это внимание. Я жил искусством, я жил музыкой.

– Я помню вашу поэму для оркестра «Пеллеас и Мелизанда». Она была написана более тридцати лет назад. Вы были молоды, и я был гораздо моложе, – улыбнулся Луи-Жермен Леви.

Арнольд Шёнберг молча смотрел на раввина. Немая сцена продолжалась, наверное, целую минуту. Пока, наконец-то, композитор слегка дрожащим голосом не произнес:

– Каким же странным человеком я был, когда думал, что все соплеменники похожи на моих дядей и двоюродных братьев! Они умели только торговать мясом и считать деньги. Я был убежден, что моя музыка, мое творчество им не надо. Мне было тесно в этом обществе, и я искал для себя другой мир.

– Знаете, почему вы искали другой мир? – спросил раввин и, не дожидаясь ответа, сказал: – Потому что очень плохо знали свой собственный.

– Я хочу снова стать иудеем. И прошу не считать это очередным этапом моего религиозного становления, – сказал Шёнберг.

Раввин молча кивнул головой, понимая, что нель­зя перебивать человека в такие минуты. Надо дать выговориться ему до конца.

– Вы слышали, что говорит Гитлер? Вы читали его «Майн камф»? Он пришел к власти. Сегодня Гитлер хозяйничает в Германии, а завтра будет хозяйничать во всей Европе. Он считает, что во всех бедах нашей жизни виноваты евреи. Вы и я, – на слове «я» Шёнберг сделал ударение.

– Для вас это новость? – спросил раввин. – Или Гитлер первый, кто стал говорить об этом? Разве в моей родной Франции не было «дела Дрейфуса» или здесь не смаковали «Протоколы сионских мудрецов». А вы, извините меня, после этого перешли из иудаизма в христианство, а сейчас пришел к власти ваш земляк Гитлер, и вы решили вернуться в еврейство. Где логика?

– Гитлер – это исчадие ада. Он страшнее всего, что видело человечество до сих пор, – сказал Арнольд Шёнберг. – Но не только в Гитлере дело. Слишком много людей, считающих себя интеллектуалами, а меня своим другом, поддерживают его. Я не хочу иметь с этими людьми ничего общего. Хочу, чтобы они знали: я возвращаюсь в иудаизм. И прошу в вашей синагоге провести церемонию возвращения отступника.

– Вам не надо возвращаться в еврейство. Потому что вы всегда были евреем. Я хочу напомнить, что сказано в Талмуде: «Еврей, даже согрешив, остается евреем».

Арнольд Шёнберг не стал рассказывать раввину о Василии Кандинском. Когда-то они очень дружили. Лет двадцать тому назад Кандинский впервые посетил концерт Шёнберга и направил ему восторженное письмо. Он писал, что так же, как Шёнберг совершает революцию в музыке, он хочет совершить революцию в живописи. Они родственные души и должны быть в своих поисках вместе. Шёнберг участвовал в первой выставке созданного Кандинским объединения «Синий всадник», под влиянием художника стал рисовать, опубликовал статью в одноименном альманахе, посещал Кандинского зимой 1912 года в Петербурге. Кандинский написал статью, посвященную живописи Шёнберга. Их переписка продолжалась более десяти лет. Они считали себя «братьями в искусстве». И этот самый Василий Кандинский не только поддержал «пивной путч» Гитлера, но и был сторонником изгнания евреев из немецкого общества. Слова Василия Кандинского подействовали на Шёнберга больше, чем весь «Майн кампф», пропитанный антисемитским ядом. Правда, всемирно известный художник говорил, что исключение следует сделать для его друга Шёнберга, которого он ценит и почитает. Он даже готов ходатайствовать, чтобы Шёнберга оставили профессором композиции в Прусской академии искусств в Берлине, где он работает уже восемь лет.

Шёнберг ответил Кандинскому: «Не хочу сегодня для себя никаких исключений и не возражаю, чтобы меня посадили в одну лодку с остальными еврями...

Я вижу, что тот, кого я считал человеком моего уровня, примкнул к этой банде. Я понял, что даже Кандинский замечает за евреями только те поступки, которые достойны презрения, а из достойных презрения замечает только те, которые совершают евреи. И тут я потерял всякую надежду что-либо понять... Наяву есть два рода человеческих. Это несомненно».

Арнольд Шёнберг с детства видел и понимал, что есть люди, которые евреев не терпят, хотят их постоянно унижать. Об этом ему рассказывали родители. Но он всегда считал, что это удел необразованных людей, для которых чуждо творчество. В том мире, куда он стремился всю свою жизнь, не может быть такого невежества, такой озлобленности. Василий Кандинский своими словами разрушил миф, в котором жить было комфортно и уютно.

Арнольд Шёнберг хотел не только публично ответить этим людям. Он понимал, что теперь, когда рухнул созданный им миф, он не сможет больше творить. Нужно искать на Земле новое место и для себя, и для своей музыки. Причем, не только географическое место, хотя и оно теперь было очень важным.

– Я вас очень прошу, – сказал Арнольд Шёнберг, – это должен быть публичный религиозный обряд, наподобие свадьбы, с двумя свидетелями, подписями и прочими бумагами.

Ничего подобного мир не знал, да и вряд ли бы узнал, если бы Шёнберг не обратился к раввину Объединения либеральных израэлитов.

После долгой паузы Луи-Жермен Леви сказал:

– Хорошо. Приводите двух свидетелей.

– Через два часа мы будем в синагоге, – ответил Арнольд Шёнберг.

В этот день раввина Леви ждало много неожиданностей. И только рюмка хорошей водки, которую он обычно выпивал за обедом, помогла ему справиться с волнением. А как бы вы еще отреагировали, узнав, что в этом необычном деле свидетелями будут художник Марк Шагал и известный журналист доктор Марьянов!

Марка Шагала долго уговаривать не пришлось. Он знал о высказываниях Кандинского. И когда Шёнберг сообщил ему о своем намерении, о том, что ему очень важно, чтобы в противовес Кандинскому встал художник с мировым именем, ответил:

– Можете расчитывать на меня.

– Теперь весь мир узнает не только о поступке Арнольда Шёнберга, но и обо мне, – думал раввин Луи-Жермен Леви. – И как другие либеральные раввины отнесутся к такому странному делу? И что скажут в его общине? Ведь он, в отличие от Шёнберга и Шагала, не свободный художник. Его пригласили на эту должность в общину, а могут больше и не пригласить.

В тот день появился редчайший, единственный в своем роде документ.

«Настоящим заверяю, что ко мне, раввину Объединения либеральных израэлитов в Париже (улица Коперника, 24) Луи-Жермену Леви, пришел 24 июля 1933 года господин Арнольд Шёнберг (родился 13 сентября 1874 года в Вене) и изъявил желание вернуться в общину сынов Израиля. Прочитав вышеизложенный текст, господин Шёнберг удостоверился, что его желание выражено верно как по форме, так и по содержанию.

Составлено в Париже, ул. Коперника, 24, у меня в кабинете, 24 июля 1933 года.

Луи-Жермен Леви, раввин.

Прочел и подтвердил: Арнольд Шёнберг.

Свидетели: доктор Марьянов, Марк Шагал».

Доктор Марьянов описал церемонию в синагоге в газете «Пари Суар».

Тут же немецкая пресса развернула компанию против Шёнберга. В чем только его не обвиняли!.. Даже в том, что он наплевал на дружбу с Кандинским. И вообще, дважды Иуда! Продает и Германию, где ему доверили быть профессором, и христианство, которое его приняло,как родного.

Арнольд Шёнберг покинул Европу и уехал в США, где преподавал сначала в консерватории Бостона, потом в университетах Южной Калифорнии и Лос-Анджелеса. Целых 18 лет он сочинял свою огромную оперу «Моисей и Аарон», рисующую важнейшие в истории еврейского народа события совершенно новым музыкальным языком. Несмотря на все усилия, третье действие осталось только в словесном тексте.

Умер Шёнберг в Калифорнии в 1951 году, узнав и увидев, как разбили фашизм. Он имел возможность вернуться и в Австрию, и в Германию.

...Но нельзя было склеить разбитый миф.

Аркадий Шульман