Мишпоха №22    Сэм ЛИПЦИН * Sam LIPTSIN / В МЕСТЕЧКЕ ЛИПСК * IN LIPSK STETLE

В МЕСТЕЧКЕ ЛИПСК


Сэм ЛИПЦИН

Картина Михаила ШУЛЬМАНА

Картина Михаила ШУЛЬМАНА

Айзик Баргтейл

Мишпоха №22

Автор этих рассказов родился в начале XX века в Белоруссии. Семья эмигрировала в США.

Автор более трех десятков книг на идише. Первая вышла в 1942  г.

Эти рассказы взяты из книги «Мит фрейлех понэм» («Идиш бух», Варшава, 1963 г.)

 

Перевернули царя

В дни от начала праздника Суккот1до Симхат-Тора2 молодежь чувствовала себя празднично. Это было время, когда провожали лето и начинали готовиться к новому учебному году в хедере.3

В последнюю субботу перед праздником Симхат-Тора собирали детей в хедер для экзамена и определяли, в какой класс кто из них пойдет.

Было три класса. В первом изучали букварь, письмо и чтение. Во втором – Пятикнижие (первые пять книг канонической Библии). И в третьем – Гемару (основы Талмуда). При этом отмечали хорошие головы, носителей которых перемещали из одного класса в следующий.

Пришло несколько местечковых богачей послушать, как идут экзамены. Учитель Шмуэл чувствовал себя на седьмом небе. И несомненно, счастливым чувствовал себя тот мальчик, кто выигрывал приз Герцеля, хозяина магазина. Таким призом была бумага для письма, карандаши и резинки.

И как бы дети не были заняты изготовлением флажков для праздничной процессии в Симхат-Тора и возней вокруг и внутри шалашей, они все же находили время подготовиться к прослушиванию в хедере. Отцы и деды уделяли ребятам особое внимание в этот период, чтобы успеть вдолбить хотя бы еще немного знаний в их головы, а если не получалось, то находили и другие пути для этого.

Ребецн4 Малка перед праздником подмела в хедере, посыпала земляной пол желтым песком, украсила окна ветвями ивы, митра и финиковой пальмы5, подвесила еще зеленые ветви хвойных деревьев и вплела в них свежие, только что сорванные в саду, зеленые ветви яблонь с несозревшими плодами.

Но больше всего сил раввинша потратила на чистку портретов царя и царицы, висевших в России в любом помещении, в котором учили детей. Она обрамила портреты ветвями и водрузила их на самом почетном месте.

Раввинша чистила и украшала их особенно тщательно. В местечко Липск намечался визит начальства – событие, от которого евреи обычно не ожидали ничего хорошего.

Дети, как бы юны и малы они не были, ненавидели царя. Когда в хедере шалили, показывали царю кукиш. Бывало, его дразнили различными кличками или пели о нем унизительные песенки, к примеру:

Он не дедушка, не папка.
Для жены большая тряпка.
Для попа, конечно, царь
И
великий государь.

Но горе было ушам того ребенка, которого наш ребе6 заставал поющим шутливую песенку про царя…

Родители, отцы и матери, больше, конечно, боялись царя, чем уважали его. Мне приходилось частенько слышать, что царь имеет мохнатую лапу на небе и поэтому так силен.

Алтер, сын Айзика, парень лет двадцати, был известен в обществе портных самой низкой квалификацией. Он не испытывал уважения ни к царю, ни к его мохнатой лапе, ни к небу. Алтер уже представил себе, как эти два царских портрета должны быть перевернуты и повешены головами вниз.

В пятницу утром, когда евреи молились в синагоге, сообщили жителям Липска через служку, что начальство не сможет посетить местечко, и дали знать тем, кто все-таки хочет удостоиться чести увидеть его, приехать на «самоходе» (автомобиле) к моменту пятнадцатиминутной остановки в половине десятого утра на мосту через речку Бобр.

Когда евреи услыхали это, они скоренько закончили молиться. Некоторые сразу же сбросили с себя талиты7 и пустились бегом к мосту, чтобы увидеть собственными глазами особу, что разъезжает сама…

Все местечко взбудоражилось, когда рассказали, как начальник рукой повернул какую-то железную рукоятку и машина начала ехать, оставив за собой запах дыма для стоящих на мосту…

В это же время раввин Шмуэл и его супруга Малка только и жаловались, что они напрасно подметали в хедере, все вымыли и украсили, а начальство миновало местечко…

Их только немного успокаивало чувство, что завтра, в субботу, хотя бы местечковые богачи увидят украшенный хедер, когда придут экзаменовать учеников.

В субботу после молитвы в синагоге раввин Шмуэл дождался богачей. Собрались вместе хозяин магазина Нухэм Герцель, дозорец8 Янкель и столяр Шмуэль – ученый еврей. Все с заложенными за спину руками отправились во главе с раввином в хедер.

Нарядно одетая раввинша Малка стояла у окна и ждала гостей с ключами в руках.

Мальчишки играли во дворе хедера, но как только они заметили, что учитель открывает дверь, выстроились в ряд перед входом.

Когда дверь открыли, богачи тотчас же заметили, что портреты царя и царицы висят вниз головами. Они тут же принялись заламывать руки. Учитель Шмуэл упал в обморок. Раввинша Малка, когда увидела, что произошло, стала кричать, что «самоход» и «чертов начальник» сделали это.

Герцель велел мальчикам сесть за столы и начал расспрашивать каждого, пытаясь выяснить, кто же перевернул портреты царя и царицы.

Дозорец Янкель кричал: «Кому нужны эти расспросы?! Пусть все спустят штаны, лягут на лавку и подготовятся к порке, так как виноваты все».

Мы, напуганные, сидели за столами, смотрели друг на друга, и вдруг, словно сговорившись, ринулись к двери. Только троих детей сумели задержать, это были дети учителя…

Богачи расходились, словно побитые. Экзамен в хедере не состоялся, поэтому родители провели у себя дома с каждым мальчиком отдельно свой экзамен, который оканчивался трепкой, поркой и накрученными ушами.

Труднейший экзамен держал и я. После трепки отец с полной уверенностью сказал маме: «Ты думаешь, я не знаю, что это его проделка? Вся его учеба состоит из демонстраций кукишей царю и насмешек над ним. Рахиль, я, пожалуй, заберу его из хедера. Пусть лучше занимается ремеслом и станет человеком»…

На следующий день мы пошли в синагогу праздновать Симхат-Тора. Однако торжество было испорчено. Каждый из нас, мальчишек, потирал уши после экзекуций и тихо друг другу говорил: «Черта с два царь узнает, кто его перевернул».

Как я сделал ханукальный волчок

После того как ребе в хедере разъяснил нам смысл и значение праздника Ханука9, рассказал о свечах, волчках и, самое главное, о Маккавеях10, он начал спрашивать у нас, что означают буквы Ч.В.С.Т.11 на гранях волчка?

Внезапно он задал вопрос: «Почему в праздник Ханука едят латкес12?», а у меня тут же вырвался ответ: «Потому что в другое время моя мама не готовит оладьи…».

Наш учитель хорошо накрутил мне ухо за такой ответ, но сам, вероятно, тоже не знал, почему его супруга должна делать оладьи все восемь дней праздника.

Обычно уже за несколько дней до наступления Хануки все сынки богатых родителей имели волчки. Для некоторых привозили готовые волчки из крупных городов, для других – жестянщики отливали их в специальных формах.

Янкель, сын лавочника Тевела, Алтер сын Лейбчика, да и сын фельдшера Велвел имели не только по одному, по два и даже по три волчка, и прежде, чем один прекращал вращение, запускали другой. Я со своими друзьями – сыновьями ремесленников, сапожников и портных, буквально разрывался от зависти.

Форму я, конечно, мог изготовить, отливку тоже мог сделать сам. Я понял, как это делается, однажды увидев, как жестянщик Нотэ отливал волчки для детей богача Берчика. Я даже знал, как остудить форму, достать из нее и обработать отливку, отполировать ее, чтобы она легко вращалась. Проблема для меня состояла лишь в том, где добыть свинец или олово.

Я долго думал об этом, пока не нашел решение задачи. Однажды я видел, как жестянщик отбеливал кастрюлю перед Пасхой. Он брал ручку от старой вилки, и, усилив огонь в горне, плавил ее конец и этим концом проходил по всей кастрюле, делая ее белой.

Я потихоньку подобрался к полке, на которой лежали вилки, ножи, ложки, и достал их. Решил идти к моему деду, кузнецу Янкелю. За пазухой у меня была готовая форма.

Я договорился с двоюродным братом Меиром, чтобы он мне помог держать форму, когда я буду заливать олово. За это я ему обещал тоже отлить волчок.

Мы заскочили в кузницу, когда деда там не было, и положили кусочки изломанной вилки на ложку. Я держал ее на огне, чтобы их расплавить. Внезапно– о, горе мне – расплавилась нижняя часть ложки, олово стало течь в образовавшееся отверстие. Когда я попытался удержать олово тряпочкой, обжег руку. В этот момент неожиданно вошел дед.

Я пришел домой, вместо волчка неся обожженную руку и не зная, что скажут родители и как мне от них достанется…

Из-за обожженной руки я отделался только несколькими шлепками отца, мама же только кричала и при этом бинтовала мою руку. Но настоящее наказание я получил в канун субботы, когда мама приготовила оладьи в честь праздника Ханука.

Как только дед с бабушкой вошли в дом, мама подала на стол блюдо с оладьями. Кроме меня, в доме было еще четверо детей. Мама каждому подала тарелку и вилку. Мне же она сказала, чтобы я пошел и взял свою вилку. А без вилки никто не смел брать оладьи из блюда! Я кинулся к полке, чтобы взять вилку, но тут же вспомнил, что больше чем по одной вилке и ложке для каждого в нашем доме нет.

Вместо волчка я сам вращался вокруг стола.… Поедал оладьи глазами. Скажу вам, надо быть сильнее Маккавеев, чтобы это выдержать. Целый год ждать оладий. А тут лежат коричневые, вкусные, аппетитные, а я не могу их даже попробовать…

Я смотрел на деда, дед – на меня. И наконец, он говорит родителям: «Сколько концов у вилки? Наверное, пять. Ну, а если у него золотые руки… Мы же видели, что он сделал форму для волчков. А коли так, то возьми своей золотой вилкой оладью». И он подал мне оладью прямо в ладонь. Оладушку, вкус которой я помню до сих пор.

Меир Трещотка
и Мотька Погремушка

Уже за несколько недель до праздника Пурим13 мы, дети бедняков, начинали думать, как создать «оружие»14 для битья Амана15 во время чтения Мегилат Эстер16.

Однако, пока дело доходило до Амана, мы должны были повоевать с несколькими сынками богачей.

Мы, сыновья бедняков, портных и сапожников Липска, были в большинстве, а дети богачей в меньшинстве, но они получали поддержку учителя в хедере и служки в синагоге.

Главный бой нам всегда приходилось вести с Меиром Крутило и Мотькой Трещоткой, сынками из богатых семей.

Меир и Мотька имели к празднику не только трещотку и погремушку. Они имели колотушки, шумовые ружья, именно поэтому их наградили такими звучными кличками.

Меир и Мотька были большими хвастунами и часто кичились в хедере перед ребятами богатством родителей. Обычно они носили ружьишки на кожаном ремешке на плече, погремушки в кармане и трещотку или колотушку в руке. Они всегда хотели, чтобы мы прислушивались к ним, восхищались их «золотыми» пуговицами и отмечали, что у них лучшее «оружие». Когда мы набирались смелость их спросить, кто все-таки лучше учится или как звали сыновей Амана, они чувствовали свою беспомощность, пускали в ход колотушки против нас и одновременно начинали кричать: «Учитель!». Ребе раздавал нам затрещины со всех сторон. В этот праздник нас особенно волновало, чтобы мы не были подставлены в пуримскую ночь17, чтобы Аман не ушел с целыми костями. Старались, чтобы наши приспособления для шумового эффекта звучали лучше и громче, чем у Меира Трещотки и Мотьки Погремушки.

Мы сами изготовили трещотки с язычками из дуба, сделали погремушки, насыпали в них сухой горох, чтобы был шум погромче, всевозможные свистки и даже деревянные трубки для стрельбы пробками.

Мы договорились не приносить в хедер наши приспособления. Не дай бог, учитель отберет их у нас. А если дети богатеев узнают про них, то съездят в большой город и купят такое шумовое приспособление, что заглушит наше, и мы снова вынуждены будем думать, как сделать что-то лучшее.

Мы частенько терпели обиды от Меира Трещотки и Мотьки Погремушки.

Они задолго до наступления Пурима приносили в хедер «оружие». Когда ребе объяснял им, что нельзя его использовать до чтения Свитка, они обычно смеялись, залезали под стол и дразнили нас. Они вращали, стучали, и стреляли своим «оружием», при этом показывая нам кукиш. Это должно было обозначать, что наши аманташи18 пусты. И вместо того, чтобы быть заполненными маком и медом, заполнены лишь кукишами…

Перед праздником невозможно было учиться, нельзя было даже услыхать голос учителя и понять, что он хотел сказать нам.

Учитель в конце каждого дня отбирал у детей богатеев трещотки и погремушки и прятал их в книжном шкафу, чтобы дети бедняков не пользовались ими.

Мы договорились между собой, что тот, кто останется в канун праздника для уборки класса и заготовки дров, подберется к шкафу, заберет все «оружие» богатеев и перепрячет на время праздника.

Оставались в хедере каждый раз те, кто тяжко провинился в течение дня, а провинившимися каждый раз оказывались дети бедняков. В этот раз был оставлен в хедере Шепсель – сын портняжки Моше-Аарона, чтобы наносить дров и подмести комнату.

Шепсель тотчас же обнаружил в шкафу «оружие». Наскоро он вынул из трещоток язычки, высыпал горох из погремушек, а из винтовочек вынул ленты с пистонами и намочил их в воде. Когда ребе пошел в синагогу к чтению Свитка, он захватил с собой все «оружие» сынков богатеев. В синагоге он раздал его им же. И еще прежде, чем наступит время шуметь при произношении имени Амана, Меир Трещотка и Мотька Погремушка пожелали стоять на амвоне, где читают Свиток, дети же бедняков стояли внизу…

Как только было произнесено имя Амана, дети бедноты зашумели всеми своими инструментами так, что стены задрожали. Мы больше не чувствовали себя испуганными и смущенными – мы были едины!..

Меир Трещотка и Мотька Погремушка схватили свое «оружие» и начали вращать трещотки. Однако они были немы, как стены.… Тогда Меир и Мотька взялись за погремушки, но те тоже были безмолвны, как рыбы.… Затем они взялись за винтовочки, но те тоже молчали, как Аман на виселице…

После этого праздника Пурима, когда кто-либо из ребят пугал другого, тот обычно отвечал: «Я тебя так же боюсь, как и Меира Трещотку и Мотьку Погремушку».

Трезвый Пурим

Кажется, все говорят, что Пурим не праздник, но все-таки готовятся к нему, как к большому празднику.

Бедные и богатые ждут с нетерпением того дня, когда выпить означает исполнение заповеди.

Молодежь тоже жила предвкушением праздника, когда можно было выпить свободно столько водки, сколько хочется. Богачи пекли и готовили для пуримского торжества красивые халы, запеканки и, самое главное, аманташи. При этом неделями загодя наливали водку в большой гончарный сосуд и засыпали туда же сливы, черешню и ароматные травы, чтобы она настоялась.

Бедняки тоже пекли аманташи. Правда, маленькие и зачастую без мака, однако все-таки с тремя концами в память о расправе над Аманом, и тоже запасали для себя, если была пара грошей, бутылочку спирта в честь праздника.

Молодежь радовалась празднику и всему, что с ним было связано. Звуки трещоток, погремушек и свистулек могли даже мертвецов поднять. А кто может забыть вкус лакомств, разноску шелах-монес19 от друзей к друзьям, радость по поводу поражения Амана. Кто из ребят не пел: «Гарцует на коне Мордехай20 еврей, а опущен на землю Аман злодей».

Но наибольшая радость от приближающегося праздника выражалась на лицах Алтера Хайкина и портняжки Шепселя. Алтер и Шепсель были коллегами, оба учились портняжному мастерству у богатого закройщика и офицерского портного Анчела.

Алтер был старшим по возрасту, а Шепсель несколько моложе его. У обоих был прекрасный аппетит, не сглазить бы.

Анчел, несмотря на свое богатство, был большим скрягой и жалел даже пищу, но только не для себяля себя Анчел к каждому празднику готовил яства загодя.

Так, к примеру, Анчел, бывало, к пуримской трапезе для себя и своих друзей запасал огромный гончарный сосуд с водкой, заправленной фруктами, ставил его в подвал, в котором резкий приятный запах буквально разрывал ноздри.

Каким образом Алтер и Шепсель разузнали и учуяли этот запах, отдельная история, а было все так.

 Анчел послал Шепселя в подвал принести кружку керосина из сосуда, что там стоял. Когда же Шепсель не смог отвернуть крышку от сосуда, Алтер тоже спустился в подвал.

Стоило Алтеру кинуть только один взгляд на гончарный сосуд, как он тут же забыл о керосине. Он открыл пробку сосуда и «секретный» запах сразу же разнесся по подвалу. С той поры Алтер решил, что если хозяин не дает достаточно еды, то будем хотя бы пить.…

Таким образом, Алтер выпил не только однажды, но каждую субботу, когда хозяин уходил играть в карты, он успевал оприходовать несколько стаканчиков в подвале.

Чем больше они пили, тем больше фрукты в сосуде радовались и стремились подняться вверх…

У Алтера появилась страсть каждый день ходить на свидание с сосудом. А Шепсель влюбился в красивую дочь Анчела – Миру. Она тоже отвечала ему взаимностью, но горе было бы обоим, если бы Анчел и его супруга узнали об этом.

Поэтому Шепсель и Мира с нетерпением ожидали праздника Пурим.

Молодежь готовила к празднику пурим-шпиль21. Шепсель играл Мордехая, Мира – Эсфирь22. На репетициях Мордехай с Эсфирь целовались даже до поражения Амана.

Когда наступил праздник, в доме у Анчела стали готовиться к торжественному ужину. Было приглашено много гостей. Столы были накрыты, но, когда хозяйка велела поднять сосуд с водкой на кухню и попыталась наполнить напитком рюмку, все застыли с немым вопросом в глазах. В сосуде были только распухшие сливы и черешни и не было даже капли водки.

Соседка Анчела заявила, что сливы впитали в себя водку и именно поэтому они так увеличились в размерах.

Так без водки и отпраздновали торжественный вечер и всем гостям испортили Пурим – они ушли домой совершенно трезвыми23.

Чувствовали себя счастливо и радостно Шепсель и Мира, они в огромном амбаре играли пурим-шпиль. Шепсель был загримирован, с большой бородой и пейсами24, одет в длинную капоту, как борец за справедливость Мордехай, а лицо Миры было закрашено медом и уксусом, закрыто платком – она играла Эсфирь, и на глазах у всех, в том числе и родителей, целовалась и обнималась со своим «кузеном Мордехаем».

Анчел с супругой радовались игре самодеятельных артистов и утешались: ужин нам был испорчен, но зато сегодня мы видим настоящее пуримское представление, дай бог здоровья артистам!…

Перевод с идиша Айзика Баргтейла

Айзик Баргтейл родился в 1934 г. в городе Новоград-Волынском (Украина). По образованию инженер-механик. Печатался в журнале «Советиш геймланд», газете «Биробиджанер штерн», журналах «Мамэ-лошн», «Дэр найер фрайнт» на идише, в русскоязычных изданиях России, Израиля. Первыми редакторами были Бузи Миллер, Хаим Бейдер. Автор шести книг.

Живет в Перми.

 

 

1 Суккот (ивр.) – букв. шалаши, осенний праздник длительностью восемь дней и посвященный выходу евреев из Египта и жизни в пустыне. Шалаши служат жильем во все дни праздника, особенно для приема пищи.

2 Симхат-Тора (ивр.) – праздник в честь завершения годичного цикла чтения Торы, отмечается на восьмой день праздника Суккот.

3 хедер – религиозная начальная школа для мальчиков.

4 Ребецн (идиш)– супруга раввина.

5 В праздник Суккот при произношении благословения потрясают пучком ветвей трех растений: финиковой пальмы, митры и ивы. После многократного использования ветви приходят в негодность.

6 ребе – учитель в религиозной начальной школе.

7 талит – полотняная накидка с кистями, которую накидывают на себя молящиеся.

8. дозорец – ответственный человек в общине за связь с окружающим населением и начальством.

9. Ханука – праздник, установленный Макковеями в 165 г. до н. э. в честь очищения жертвенника в Храме после победы над греками. Этот праздник называется также праздником света. Продолжается он восемь дней, в каждый из которых зажигается дополнительная свеча в восьмисвечнике (ханукие). Отмечается примерно в начале зимы.

10. Маккавеи – предводители восстания против греческого ига во второй половине 2 века до н. э.

11. Ч. В. С. Т.  – начальные буквы слов: чудо великое свершилось там. Буквы наносятся на грани игрального волчка.

12. латкес (идиш) – оладьи из тертого картофеля с яйцами. Традиционное ханукальное блюдо.

13 Пурим – праздник, установленный в честь счастливого спасения евреев в Персидской империи в IV в. до н. э.

14 «оружие» – трещотки и погремушки, которыми в синагоге во время чтения свитка Эстер присутствующие производят шум, заглушая имя Амана.

15. Аман – визирь персидского царя, главный ненавистник и враг евреев.

16. Мегилат Эстер (ивр.) – свиток Эсфири, в котором рассказано о событиях праздника.

17. чтение свитка Эсфири начиналось после захода солнца.

18. аманташи (идиш) – букв. «карманы Амана», треугольные пирожки с начинкой из мака, меда и изюма, традиционное блюдо праздника Пурим.

19. шелах-монес (идиш) – одна из заповедей праздника Пурим: передача сладких подарков друзьям и знакомым.

20. Мордехай – мудрец, воспитатель и наставник Эсфири.

21. пурим-шпиль (идиш) – театрализованное представление о событиях, которым посвящен праздник.

22. Эсфирь – двоюродная сестра Мордехая.

23. Одна из традиций праздника Пурим – разрешение напиться так, чтобы не отличать «благословение Мордехаю» от «проклятия Аману».

24. пейсы – волосы в пограничной части между волосами на голове и на лице, которые у ортодоксальных евреев не принято стричь.

 

 

В оформлении использованы картины
 Михаила Шульмана

 

 

 

© Мишпоха-А. 1995-2011 г. Историко-публицистический журнал.