Юрий Окунев известен научными публикациями в области теории модуляции и кодирования сигналов. Многие годы он возглавлял научно-исследовательскую лабораторию Передачи дискретной информации в Ленинградском электротехническом институте связи им. профессора М. А. Бонч-Бруевича.

В настоящее время Юрия Окунев работает в США, где недавно издал монографию “Phase and Phase-Difference Modulation in Digital Communications”.

 

Сегодня, 10 октября 1905 года, праздник: 19-летняя красавица Роза Бельчикова выходит замуж за 26-летнего управляющего лесоторговым домом Исая Шмерлинга. Полетят ли они обнявшись, подобно шагаловским влюбленным, над городом? Невеста строга и не выдает своих чувств, а счастливый жених, похоже, готов к полету.

Роза жила до замужества в местечке Ильино, что в ста километрах вверх по Западной Двине, но часто бывала с родителями в Витебске. Она имела успех у мужчин, что и восторгало и беспокоило родителей, считавших ее «опасно красивой». Каким образом близорукий от природы Исай высмотрел красавицу в уличной толпе, и почему она предпочла его другим претендентам, мы можем только догадываться. Впрочем, Исай был несомненно незаурядным человеком и завидным женихом.

На старых фотографиях позы и лица весьма статичны и подчас не передают обаяния и живой прелести персонажа, а наши фотографии, пережившие все страшные потрясения ХХ века, к тому же и в плохом состоянии. И тем не менее, смотрите...

В 1906 году работавшая в доме прислугой женщина привела к Розе свою знакомую – с Покровской улицы. Та рассказала, что ее сын Мовша перерисовывает картинки из журнала «Нива», да так здорово, что не отличишь.

– А вчера, – рассказывала, чуть не плача, женщина, – сын сказал: «Мама, я хочу быть художником. Ни приказчиком, ни бухгалтером я не буду. Спаси меня, мамочка».

И тогда Роза пообещала, что попросит Юделя Пэна взять юношу в ученики.

Она была в то время на сносях, но обещание свое выполнила. 5 июля 1906 года Роза родила дочку Иду, а Мовша Шагал был принят учеником в Школу живописи и рисунка художника Пэна. Розе было тогда двадцать лет, а будущему гению только что исполнилось девятнадцать. Разница всего в один год, но эта разница между зрелой женщиной и мучительно ищущим свой путь юношей.

Два месяца проучился Мовша в школе Пэна. Он пристрастился к фиолетовым тонам, и мастер был так поражен его талантом и дерзостью, что позволил посещать школу бесплатно. Была в искусстве Пэна – и это отмечают все специалисты – некая едва уловимая наивность художественного мышления, которая, в сочетании с еврейским экспрессивным началом, как бы предвосхищала стиль Шагала.

С нашей прабабушкой Розой Шмерлинг можно было поговорить и о Париже, и о традициях, и даже о художниках, ибо она была умной светской женщиной и, к тому же, много читала. Роза не получила никакого формального образования, но обладала врожденной интеллигентностью, свободно читала и писала на идише и по-русски, да к тому же неплохо владела французским.

Вообще, в десятые – двадцатые годы прошлого века дом Исая Шмерлинга был одним из наиболее просвещенных в Витебске. Здесь любили читать классическую русскую и мировую литературу, учили детей музыке и французскому языку. В дом приглашали интересных людей, музыкантов и художников. Душой этой домашней культурной жизни была, конечно, Роза. Она имела во всех своих начинаниях твердую опору – Исая.

Я пока сумел найти только одну фотографию Исая Шмерлинга – она перед вами, типичная семейная фотография начала века. На обороте фотографии надпись вязью: «Художественная фотография А. Маковского в Витебске, Смоленская ул, д. Витенберга». В медальоне сверху портрет императора и надпись – Б. М. Николай II Император и Самодержец Всеросс.

Роза на пятом месяце очередной беременности – 30 мая 1911 года она родит Бетти. Исай держит на коленях дочь Иду.

Исай Шмерлинг был человеком необычайных природных способностей. Окружающие поражались той невероятной скорости, с которой Исай производил в уме сложнейшие математические вычисления. До глубокой старости это искусство оставалось загадкой, которую он так и не раскрыл, и если в нашей семье оказалось много людей со склонностями к точным наукам, то это, безусловно, гены деда Исая. Старшая дочь Ида стала преподавателем математики, младшая – Бетти – инженером, сын Марк, к сожалению, рано погибший, обладал выдающимися математическими способностями. Гены деда Исая сработали и в следующем поколении – оба внука, сын Иды и ваш покорный слуга, стали учеными в сфере прикладной математики.

Окончив четырехклассную начальную школу, Исай в 13 лет начал работать подручным на дровяном складе, где его отец служил приказчиком. Талантливый и энергичный юноша на лету схватывал азы лесопромышленного дела и быстро продвигался по службе. Когда Исаю стало 22 года, крупный витебский лесопромышленник и богач Левинсон назначил его управляющим огромного хозяйства. Заготовки леса, его сплав по рекам Витебской губернии, хранение и продажа лесоматериалов и дров, заключение контрактов и наем работников – все входило в обязанности Исая.

Исай много работал, часто находился в отъезде по делам службы и мало бывал дома, но он сумел выбиться из нищеты, сопровождавшей жизнь его отца, братьев и сестер, обеспечил семье вполне пристойную жизнь, хороший дом, достаток, домашнее образование для дочерей.

Я вижу в этом главную причину того, что Исай, по-видимому, единственный из детей Гирша Шмерлинга, не «пошедший в революцию». Из семи братьев Шмерлингов шестеро увлеклись социалистическими идеями, двое стали профессиональными революционерами, и только старший Исай остался вне революции и был втянут в ее мясорубку насильно.

Как относились Исай и Роза Шмерлинг к событиям 1910–1920-х годов, как они оценивали трансформацию Зиновия – брата Исая, в профессиональные революционеры, что они думали о социализме,  сионизме, мы не знаем и, по-видимому, никогда не узнаем, ибо никаких документов, писем или воспоминаний не сохранилось. Могу лишь высказать предположение, основанное на реконструкции ситуации в целом, что Исай, будучи человеком дела и увлеченный им, прохладно относился ко всем этим идеям, считая их утопичными. Он противился участию в социалистическом движении, будь то РСДРП или БУНД, не верил в Интернационал в России. С другой стороны, не верил и в реальность сионистской идеи возрождения еврейской государственности в Палестине, а тех, кто уезжал в Америку, считал людьми непрактичными.

В наше время вполне ясно, в чем Исай был прав, а в чем заблуждался. Шмерлинги мирно и в целом, пожалуй, счастливо жили в Витебске до середины 1910-х годов. Девочки подрастали, старшей Иде было уже 8 лет, а младшей Бетти – 3 года. Но 2 августа 1914 года грянула Первая мировая война и колесо русской истории стремительно покатилось в пропасть кровавой революции, ломая судьбы и увлекая в пучину и Шмерлингов, и всех других обитателей огромной империи. Нужно сказать, что русская революция не принесла ничего хорошего ни Исаю с Розой, ни их детям.

Шмерлинги напряженно следили за развитием событий войны. Я могу об этом говорить со всей определенностью, потому что помню деда – Исая Шмерлинга– в дни другой, еще более суровой и беспощадной войны...

Летом 1942 года фашистские танковые армии, опрокинув южный фланг Красной Армии, стремительно продвигались к Сталинграду.

Мне во время Сталинградской битвы было почти 5 лет, и я вместе с мамой жил в эвакуации, в городке Сорочинск Оренбургской губернии на берегу речки Самара. От Сталинграда до Сорочинска – 720 км по плоской, как блин, заволжской степи на границе с Казахстаном, и нет сомнения, что в случае победы под Сталинградом немецкие войска уже через несколько недель были бы в Сорочинске.

Зачем немцам какой-то Сорочинск? – можете вы спросить.

Сорочинск лежит прямо на линии, ведущей из Сталинграда к центрам Уральской военной промышленности – Магнитогорску, Челябинску и Свердловску (ныне Екатеринбург). В 180 км от Сорочинска расположен город Куйбышев (ныне Самара), где размещался резервный центр Правительства и Ставки Верховного Главнокомандования. Сорочинск находился на важнейшей железнодорожной магистрали, ведущей из Москвы в Казахстан и Среднюю Азию. Наконец, в Сорочинске был крупнейший мясокомбинат, снабжавший Красную Армию мясопродуктами. Поэтому печальная судьба всех эвакуированных в Сорочинск евреев – а бежать им было некуда, не вызывает никаких сомнений в случае прорыва фашистами Сталинградского фронта.

Понимали ли это окружавшие меня близкие: мама, тетя Дуся, дядя Езек, старшие двоюродные братья и вообще вся наша большая сорочинская мишпоха? Думаю, что в полной мере – нет.

А вот дед Исай – и ради этого факта я всю историю поднимаю – понимал. Я помню, – и это одно из немногих сохранившихся в памяти впечатлений раннего детства – как он, напряженно вытянув шею и приставив ладонь к уху, буквально влезал головой в черную тарелку репродуктора и ловил каждое слово последних известий из Москвы, читавшихся обычно Юрием Левитаном. Все, особенно дети, подтрунивали над дедом за эту его манеру влезать головой в репродуктор, а он сердито отмахивался, боясь пропустить хоть слово.

Дед Исай, по-видимому, умел реконструировать подлинные события по тому, что говорил Левитан, и по левитановским интонациям. Он был мудрее окружающих, прошел советскую ссылку и бегство из оккупированного Витебска, а главное, не был заражен казенным советским оптимизмом. Вследствие этого Исай правильно оценивал полное замалчивание советской пропагандой особой роли евреев в нацистской расовой доктрине и понимал, к какому трагическому для всей семьи исходу движутся события.

Я вижу деда Исая в 1915 году, когда ему было 36 лет, таким же, как в 1942 году, когда ему стало 63. Поразительно – цифры в его возрасте поменялись местами, а мир все тот же: опять нашествие немцев на Россию, опять смертельная опасность для евреев, с той разницей, что в 1915-м она исходила от российских погромщиков, обвинявших евреев в предательстве, а в 1942-м – от немецких погромщиков, не затруднявших себя придумыванием обвинений. И еще одно отличие: в 1915-м не было черной тарелки репродуктора и Исай узнавал новости из газет или рассказов Розы.

В Витебске Шмерлинги с опасением ожидали скорую немецкую оккупацию, которая неизбежно будет сопровождаться обвинениями в предательстве и погромами. Весь 1916 год прошел под знаком приближающейся катастрофы, масштабы и формы которой никто, конечно, не мог предвидеть, но неизбежность которой стала очевидной почти для всех.

Революция поначалу не внесла радикальных изменений в жизнь семьи Шмерлингов. Конечно, капиталист Левинсон, у которого Исай Шмерлинг служил управляющим, был сметен с лица земли пролетарской бурей, но сам Исай – по существу, наемный работник, оказался среди тех «недорезанных буржуев», с которыми победившие пролетарии разобрались несколько позже. Будучи прекрасным специалистом по лесному делу, он не остался без работы и продолжал снабжать лесоматериалами теперь уже советские государственные организации. В годы НЭПа Исай работал бухгалтером, а потом управляющим в лесном кооперативе, который имел договор на поставку леса инженерной дистанции в Смоленске. В провинциальном Витебске на зарплату Исая можно было жить вполне безбедно.

27 февраля 1920 года у Шмерлингов к двум девицам, наконец-то, прибавился долгожданный мальчик, которого назвали Марком.

Шагал был в то время в Витебске весьма известной фигурой – губернским комиссаром искусств. В семье Шмерлингов восторженно принимали те перемены, которые привнес в жизнь города хорошо им знакомый Шагал, и не удивительно, что долгожданного мальчика назвали Марком.

Сохранилась семейная фотография Розы и ее детей начала 20-х годов – вот она перед вами. Композиция прелестная, как прелестны и все персонажи. Роза стоит за туалетным столиком, положив руки на плечи дочерей – ей здесь 37 лет. Старшей дочери Иде на фото 17 лет, младшей дочери Бетти – 12 лет. Между ними сидит на столике совершенно очаровательный маленький Марк – ему здесь 3 года.

Сестры нежно и трепетно любили своего младшего брата, а дед Исай связывал с Марком мечту о продолжении рода Шмерлингов. К сожалению, это осталось лишь мечтой.

У отца Исая – Гирши Шмерлинга, было 13 детей от двух жен, в том числе 7 сыновей.

Мне не известны живые наследники Гирша, носящие фамилию Шмерлинг, и по всему получается, что род этот угас окончательно. Некоторую надежду оставляет то обстоятельство, что у Семена Шмерлинга, убитого в сталинских лагерях, был сын, который воспитывался у тетки – одной из дочерей Гирша. Если этот сын жив, то сейчас ему около 70 лет. Может быть, сын Семена, имени которого я не знаю, сумел родить сына, носящего родовую фамилию Шмерлингов? Впрочем, надежд на это мало, ибо дети репрессированных родителей, как правило, меняли фамилию. Еще я знаю, что у Максима Шмерлинга, умершего в блокадном Ленинграде, была семья. Может быть, он имел сына?

Ныне эта фамилия звучит исключительно в телефонных переговорах с американскими банками. Банки защищают свои кредитные карты от незаконного использования с помощью шифра, в качестве которого используется девичья фамилия матери владельца карты. Когда я звоню в банк за справкой по своему кредиту, оператор спрашивает: «Девичья фамилия вашей матери, пожалуйста?», на что я четко, с удовольствием отвечаю: «Shmerling - эс, эйч, эм, и, ар, эл, ай, эн, джи!». Красивая, звучная была фамилия!

Вернемся, однако, в послереволюционный Витебск.

Оголодавшие во время Гражданской войны столичные актеры, режиссеры, музыканты заполонили к началу 20-х годов Витебск. Помимо созданной Марком Шагалом художественной ауры, их, конечно же, привлекала в этот город возможность прокормиться.

Роза Шмерлинг и ее дочери счастливо окунулись в эту богему, постоянно общались и дружили со многими семьями переселенцев. Блистательная Роза почувствовала второе дыхание, в ее жизнь вошли незаурядные люди, признанные мастера, столичные интеллигенты, о встрече с которыми она прежде и подумать не могла. Роза была счастлива видеть, что эти люди высокого ума и таланта с уважением и любовью относятся к ней.

Мы знаем мало, с кем конкретно общались Шмерлинги в те годы – Роза не оставила воспоминаний, а дети были еще недостаточно зрелыми, – но кое-что все-таки знаем. Ида, старшая дочь Розы, рассказала мне среди прочего вот что: «Особенно мне запомнилась семья: он – дирижер симфонического оркестра, жена – певица, ее дочь Наташа и общий сын Андрюша. Тогда витебляне узнали, что такое настоящая музыка».

Кто этот дирижер? Реконструкция прошлого показала, что это был не кто иной, как выдающийся русский музыкант дирижер императорского Мариинского театра Николай Андреевич Малько! В Витебске он собрал большой симфонический оркестр из лучших музыкантов Москвы и Петрограда. Вернувшись в середине 20-х годов из Витебска в Ленинград, Малько стал профессором Ленинградской консерватории, дирижировал за пультом Ленинградской филармонии, а после эмиграции из СССР, уже в 50-е годы, возглавил Сиднейский симфонический оркестр в Австралии.

Роза общалась и дружила с людьми, о которых мы с вами читаем в энциклопедиях и мемуарах, с творчеством которых знакомимся в музеях. Николай Малько, Марк Шагал, Юдель Пэн, Казимир Малевич, Лазарь Лисицкий – только часть того круга, в котором вращалась и была любима она.

Витебск. 1925 год. Это был последний год витебского ренессанса и расцвета культурной жизни города. Казимир Малевич со своими многочисленными учениками и последователями уехал покорять Ленинград. Он немало сделал для Витебска. Но для Малевича, в отличие от Шагала, Витебск был незначительным эпизодом биографии, не оставившем заметного следа в его творчестве. После отъезда Шагала и Малевича другие выдающиеся художники, музыканты, актеры также начали возвращаться в столицы – культурная жизнь города захирела. На это были и экономические причины – НЭП сворачивался, сталинская группировка все жестче проводила политику тотального контроля над экономикой, в провинциальных городах разрасталась безработица. В Витебске, где традиционно доминировало мелкое кустарное или артельное производство, огосударствление приводило к особо тяжелым последствиям.

Для Шмерлингов наступили суровые времена. События развивались стремительно: в 1924 году Ида Шмерлинг исключена из Петроградского университета за непролетарское происхождение, а в 1926 году Исай Шмерлинг арестован за то, что, имея пролетарское происхождение, выбился в непролетарии.

Осенью того же 1924 года Ида, упорно стремившаяся получить высшее образование, поступила в Институт иностранных языков. Видимо, в этом институте непролетарская процентная норма применялась с оговорками по причине слабого знания пролетариями иностранных языков, а Ида, между прочим, говорила по-французски свободно. Она проучилась в институте два года, но тут случилось новое несчастье – арестовали отца.

История ареста и отсидки Исая Шмерлинга содержит много неясных мест и вызывает ряд вопросов. Исай был арестован летом 1926 года в составе группы подрядчиков по обвинению в «невыполнении договора». На первый взгляд, даже не совсем понятно, где здесь криминал. Учитывая, однако, суровость революционных законов, предположим, что состав преступления имел место – невыполнение договора по поставке леса, повлекшее, скажем, дефицит стройматериалов и срыв государственного плана строительных работ. Но тогда возникает вопрос: почему данное уголовное дело рассматривалось не в местном суде Витебска или Смоленска, а в Москве, да не просто в Москве, а в ГПУ на Лубянке? ГПУ занималось политическим сыском, и, следовательно, дело имело политическую окраску. Например, «невыполнение договора» могло быть обыграно как деяние преднамеренное, что уже тянет на саботаж и экономическую диверсию. Но если это саботаж или диверсия, то почему Исай получил всего три года, что для железных чекистов, согласитесь, слишком гуманно и нетипично? Может быть, за Исая заступился его партийный брат и профессиональный революционер Зиновий Зангвиль?

Как бы то ни было, Исай был арестован и посажен в Бутырскую тюрьму. Роза с дочерью Идой несколько раз ездили в Москву, навещали Исая, в 20-е годы такое было еще возможно. В декабре 1926 года Исая Шмерлинга осудили и отправили этапом в Новосибирск. Холодным декабрьским днем Роза и Ида, оттесненные конвоирами и оголтело лающими собаками, стояли на перроне Савеловского вокзала, издали глядя на то, как уводят вместе с другими зэками их мужа и отца.

Подробности лагерной жизни Исая Шмерлинга мне не извест­ны. Знаю, что из Новосибирска его отправили на поселение в городишко Славгород Алтайского края. В 1928 году случилась какая-то амнистия, и Исая освободили. В 20-е годы ГУЛАГ только набирал силу и не был еще столь свирепым и безысходным, как в 30-е и последующие годы. Тем не менее, семья Шмерлингов лишилась на два года единственного кормильца. Ида, конечно, не могла оставить мать и малолетних сестру и брата. Она не поехала в Ленинград для продолжения учебы в Инязе, но устроиться на работу в Витебске тоже не смогла из-за жестокой безработицы. Жизнь семьи, привыкшей благодаря Исаю к сравнительному достатку, резко пошла вниз.

К счастью, в 1927 году Ида Шмерлинг вышла замуж за очень порядочного и самостоятельного человека – ветеринарного врача Евзеля, и благодаря его поддержке материальное положение семьи улучшилось.

Пятого июля, в день своего
22-летия, Ида родила сына, а через месяц вернулся из заключения Исай. Счастливые Шмерлинги снова были вместе.

После возвращения из ссылки Исай немедленно взялся за дело. Ему было уже 50 лет, но огромный опыт работы и, вероятно, старые связи помогли вернуть прежние позиции в лесопромышленном бизнесе. На протяжении 12 лет, вплоть до Великой Отечественной войны, дед Исай занимал руководящие должности в Лескоопе. Он всегда был в разъездах, мотался по пунктам лесоповала, по лесоторговым базам, а затем в конторе составлял сметы расходов и доходов, готовил договоры с заказчиками.

Ненадолго возвращаясь домой после длительных командировок, дед всегда привозил с собой свежие продукты. Это может показаться странным современному человеку, но не забывайте, что я рассказываю о полуголодных годах начала сталинской коллективизации. Не забывайте, что в те годы в соседней с Белоруссией Украине целые деревни вымирали от голода.

Исай Шмерлинг считал своей первейшей обязанностью обеспечить достойный жизненный уровень семье и упорно выполнял эту обязанность, какими бы тяжелыми ни были внешние условия. Впоследствии, когда семья оказалась в Москве без крова, дед Исай своими руками построил ей дом, а в голодные военные годы изощрялся невероятным образом, чтобы раздобыть стакан муки или кусок сахара для внуков. Забота о семье являлась для Исая кантовским категорическим императивом, и нельзя не восхищаться тем, с какой последовательностью и стойкостью он следовал этой нравственной установке на протяжении всей своей жизни.

В начале 30-х годов Шмерлинги покинули родной Витебск. Первой уехала работать и учиться в Ленинград младшая дочь Бетти. Была предопределена моя судьба – мне и моим детям суждено было родиться в этом прекрасном городе.

Жизнь Бетти в Ленинграде не была легкой. Чтобы поступить в институт, требовалось быть «от станка». Бетти пошла простой работницей на завод, чтобы получить право на образование. Затем она поступила на электротехнический факультет Ленинградского института киноинженеров и отлично училась. Вышла замуж за красивого парня Беню Окунева. В достопамятном 1937 году Бетти защитила дипломный проект, получила квалификацию инженера-электрика и назначение на работу на Ленинградский завод киноаппаратуры «Кинап», а 31 декабря, под занавес того жуткого года, родила меня, названного модным в то время именем Юрий.

Старшая дочь Шмерлингов Ида обладала многими талантами, среди которых выделялись способности к языкам и литературе. Тем не менее, она стала, в конце концов, математиком. В 1929 году поступила на заочное отделение литературного факультета Московского педагогического института. Сдала экзамены за первый курс, но от дальнейшей учебы на литфаке решила отказаться. Вот что Ида сама говорила мне об этом решении:

«Потом пошли задания, противоречащие друг другу в связи с проникновением указаний Сталина в языкознание. Стали менять учебники и авторов. Я поняла, что литература – вещь ненадежная, и поступила на физмат Витебского пединститута. Так я стала математиком».

Семья Шмерлингов переезжает в Москву. Муж Иды Евзель получил работу в одном из московских НИИ и служебную комнату в пригородном поселке Новогиреево. Ида устроилась учителем математики в Новогиреевскую среднюю школу, а тринадцатилетний Марк стал учеником этой же школы. Бабушка Роза нянчила внука, которому было 5 лет. Один лишь Исай, не пожелавший бросать работу, остался в Витебске. Он наезжал в Новогиреево раз в два месяца, нагруженный свежими продуктами.

Нынешнему поколению трудно представить жизнь семьи из 5 человек в одной комнате. Однако в 1938 году Шмерлинги лишились и этой «роскоши». В тот год Евзель получил новую работу и формально потерял право на занимаемую его семьей комнату, но никто не мог себе представить, что их просто вышвырнут, не предоставив никакого другого жилья. Между тем, именно так и получилось. Вернувшись из Торопца, где вся семья проводила лето, наши герои нашли свои вещи на улице – ночевать было негде. На следующий день Дусе дали временное жилье для семьи на школьном чердаке, где был земляной пол и не было никаких «удобств».

К счастью, в семье был Исай Шмерлинг – за несколько месяцев он построил для семьи роскошный по тем временам дом из трех больших комнат с кухней и летней верандой. Еще в начале года дед Исай купил несколько старых домов в районе Нелидово, разобрал и перевез их в Новогиреево, нанял рабочих и инженера-строителя, и к лету на участке появился сруб большого четырехквартирного дома.

Я часто бывал и подолгу жил в новогиреевском доме, построенном дедом Исаем. Впервые попал я туда в 1940 году. Мне было два с половиной года, я ничего не помню, и только две чудом сохранившиеся любительские фотографии, сделанные моим дядей Марком Шмерлингом, напоминают о тех далеких временах.

Сейчас Новогиреево – один из московских районов, застроенный огромными безликими домами, а до 70-х годов это был прелестный пригород Москвы, в 30-ти минутах езды на электричке с Курского вокзала.

Шмерлинги прожили в новогиреевском доме более 30 лет, но это уже другая история, история следующего поколения.

Как сложилась судьба героев нашей повести?

Самая жестокая и несправедливая участь была уготована главной героине нашего рассказа – Розе Шмерлинг-Бельчиковой, витебской звездочке начала прошлого века.

Через год после переезда Шмерлингов в Москву Роза заболела неизлечимой болезнью, тяжело страдала и вскоре умерла. В том страшном для близких Розы 1934 году ей было всего лишь 48 лет. Красивая женщина за несколько месяцев превратилась в обезображенного инвалида. Роза угасала быстро и мучительно. Она похоронена на еврейском кладбище в Малаховке под Москвой.

Судьба Исая Шмерлинга была предрешена его характером – деятельным и практичным, сфокусированным на решении текущих задач, на жизни в пути. Во второй половине 30-х годов Исаю было уже под шестьдесят, а он продолжал мотаться по базам своего Лесного кооператива, практически не имея собственного дома. Дети и внуки жили в Москве и Ленинграде, у них были свои семьи, свои проблемы. Перед войной Исаю, по-видимому, надоела жизнь скитальца, и он женился на Ревекке Соломоновне Магаршак, у которой были взрослые сын и дочь от первого брака.

Я не знал свою родную бабушку Розу – она умерла до моего рождения, а бабушку Ревекку я помню хорошо. Это была замечательная женщина, всегда казавшаяся мне очень старой, излучавшая тепло и доброту. Так что, могу определенно сказать: деду Исаю повезло на старости лет.

Когда началась война, никто не мог подумать, что через три недели немцы будут под Витебском. Мужчины призывного возраста немедленно отправлялись на фронт, который разваливался быстрее, чем они прибывали к месту назначения. Многие из них попадали в партизанские отряды. Один из таких отрядов организовал сын Ревекки – Соломон, бывший секретарем райкома партии, где-то в районе Нелидово. Он всю войну сражался с немцами в лесах Белоруссии и был награжден многими орденами.

Исая нельзя было обмануть лживыми сводками московского радио и призывами властей к «сохранению спокойствия перед лицом решающего отпора врагу». Исай, которому было 62 года, и его жена взяли заплечные котомки с едой и ушли пешком лесами на восток. Вал фашистских дивизий катился за ними, но недаром Исай десятки лет заготовлял в этих лесах древесину. Он быстро продвигался знакомыми тропами от делянки к делянке, от деревни к деревне. Где-то Исаю и Ревекке удалось сесть в поезд, уходивший на восток.

Не знаю, каким образом Исай и Ревекка узнали, что дочери с детьми находятся в Сорочинске, но, в конце концов, они, изможденные, голые и босые, добрались до этого городка в далеких заволжских степях.

Пять лет прожил Исай в Сорочинске. Там я впервые увидел своего деда и прожил с ним под одной крышей три года, до нашего возвращения в освобожденный Ленинград. Воспоминания раннего детства туманны и отрывочны. Помню, что дед все время был занят добыванием пищи, менял что-то из вещей на муку и картошку. Иногда он приносил кусочек сахара и давал его только мне, потому что я был самый маленький.

Летним вечером 1946 года 67-летний Исай вместе с Ревеккой вернулся в Москву в новогиреевский дом, но дневного света в Новогиреево он уже не увидел. Вечером на торжественный семейный ужин были поданы московские деликатесы – колбаса и селедка, от которых дед давно уже отвык. Война окончилась, семья вместе в своем просторном доме – было за что выпить и было чем закусить.

Ночью деду Исаю стало плохо. Словно подводя итог, он сказал Ревекке «Нит гут» и умер.

Светлая ему память!

Юрий Окунев