ЛАДОНЬ

Старухи-нищенки обугленной ладонью,
Черней, чем пятна глаз, чем опаленный рот,
Ты о себе напомнил, мой народ.

Я русской речи сердце мое отдал,
Я, как с любимой, с нею кровь смешал,
Но вздрогнул, услыхав речь моего народа.

Из этих губ, через изодранную шаль,
Древней пророчества простое “Гоб рахмонес” –
Чужих о милости молящая душа.

Всех языков родней мне русского звучанье,
Землей родною Украину я назвал,
Но душу жжет мою еврейское отчаянье.

Так женщина стоит, я ей бы сердце отдал
Чем равным отплатить за муку и за боль?
Кто здесь поймет тебя, мать моего народа?
Кто в ноги упадет, неузнанный тобой?

 

***

Талант открыть –
Как снова полюбить,
Как надышаться ветром и зарею.
Талант открыть –
Как самого себя отрыть,
Заваленного
Мерзлою землею.
Ты, молодость,
Подай мне руку вновь,
Читай стихи –
И молоди мне кровь
Своей неувядающею силой.
Возьми меня в свой первый санный путь.
Доверчивей,
                        щедрей,
                                       открытей будь,
Самою жизнью,
Сильной,
                        быстрокрылой.
Пока я сердцем слушаю тебя,
Твой ломкий голос
Чутко голубя,
Я сам неодолимого не знаю.
Твоим свеченьем радостно лучась,
В печальный свой,
В последний, может, час
С тобой с начала
Путь свой начинаю.

 

ПАМЯТИ ТОВАРИЩЕЙ

Михаилу Кульчицкому

Нам стихи их найти –
       чтобы правду увидеть воочью,
Те стихи, где их голос срывался,
       охрипший в бою.
И по замыслам их,
       что рождались тревожною ночью,
Нам поэмы создать,
       их мечту воплотив, как свою…

И без этого соль нам пресна,
       и хлеб нам не сладок,
Нам и праздник – не в праздник,
       и застит глаза нам туман.
Без их тонких в косую линейку
       солдатских тетрадок
Не имеют цены
       золотого тисненья тома.

 

***

Хорошо, когда человек,
Уходя, оставляет песню.
Пусть негромкая, но своя, –
Людям дарит он соловья.
Будет людям жить веселей,
Будет в доме петь соловей.
Человек уже далеко.
А в том доме людям легко.
Даже если вокруг тишина,
Соловьиная песня слышна.
И не будет бездушьем и спесью
Омрачен их недолгий век.
Хорошо, когда человек,
Уходя, оставляет песню.

 

***

Другие могут поделиться
Своей бедою и тоской.
Моим слезам уже не литься,
Я скован робостью мужской.

Пусть странно словосочетанье.
Но я о робости, когда
Бывает сухо вдруг в гортани
От невозможного стыда.

Нельзя, нельзя своим заветным
Ни с кем мне поделиться, нет.
Должно быть чувство безответным –
И в этом весь он, мой ответ.

Несу немыслимую ношу,
Переложить ее нельзя.
И сам я груз такой не сброшу,
И не помогут мне друзья.

А если б можно хоть открыться,
Сказать кому-нибудь: «Вот так…» –
Но в том ни с кем не породниться,
И это – тоже не пустяк.

И я живу, и я скрываю,
Что на душе затаено.
И в этом тоже обретаю
То, что не каждому дано.

 

***

Хожу по городу, где смолоду
Учился жить. Любить. Дышать.
И в каждом повороте города
Свой облик узнает душа.

Иной пройдет, и не порадует
Его холодный блеск лучей.
А я за этою оградою
У друга плакал на плече.

Он был так молод и не знал еще,
Как могут ранить, не любя.
А мне до боли с тем товарищем
Хотелось вспоминать тебя.

Здесь восхищались мы героями,
Нас не страшил любой предел.
А здесь мы в сорок первом строились!
Наш строй изрядно поредел…

А после в город приезжали мы,
Руины видели кругом,
Ходили – и не узнавали мы,
Не узнавали отчий дом.

Теперь руины все поубраны,
Повсюду новые дома,
И только боли той зазубрины
Не притупит весна сама.

О, как хотелось стать нам новыми,
Чтоб жизнь – без края и конца,
Чтоб были так же восстановлены
И наши души, и сердца.