«Дом друзей», «Дом, согревающий сердца», «Дом, в котором всегда находишь стулья», «Дом света и тепла», «Дом, где всегда много посуды»… Фразы из воспоминаний и фольклора нашего дома. О нашем доме, его гостях, обитателях и создателях, наконец, о самом понятии, как явлении – мы, дети Соломона Самуиловича Шульмана и Рахиль Ефремовны Шульман-Альбовой хотим рассказать. Рассказать, заглянув, как в семейный альбом, в коллективную память.

 

Нам вспоминаются высказывания, буквально афоризмы о нашем доме, «где тепло и зимой, и летом» (Любови Васильевны Алексеевой – большого друга наших родителей, старшей дочери китаиста, академика Василия Михайловича Алексеева), доме, куда «густым косяком плывут гости» (С. С. Шульман). И понимаешь, что «не стены, а люди – суть его» (Р. Е. Шульман-Альбова). И как-то по-новому осознаешь, что «всем хорошим ты обязан своим родителям» (С. С. Шульман). Потому как «имя твое – корни прошлого» (Лия Шульман). Ведь запомнил же ты, и навеки, что «Дом твой – Древо Жизни»! И как тут не вспомнить слова нашего бакинского друга Шаига Ибрагимова о «кавказской территории на Литейном проспекте». И высказывания папиных однополчан об их «малой Родине в Ленинграде на квартире Шульманов», куда все они так стремились попасть после официальных торжеств в День Победы. И «семинар на дому» папиных-маминых учеников.

Ветви этого своеобразного древа жизни раскинулись широко. От Англии, где растит свою дочурку Света Колокольникова, до Грузии, где работает любимая ученица отца Иза Гогебашвили, от Германии, где живет дядя Веня (доктор биологических наук В. М. Эпштейн) до Душанбе с Умаром Джалиловым и Мамлакат Ашуровой, от Калининграда с верными учениками отца Чингизом Игматуллиным и Елизаветой Евдокимовой до... Ветви этого дерева есть в Москве, Мурманске, Ярославле. Конечно же, в Петербурге. Веточки есть в Риге, Калининграде, Вильнюсе, Ереване. А еще – в Симферополе, Баку, Тольятти, Петрозаводске, Майкопе. Есть они в США, Бразилии, Канаде, Германии, Казахстане, Чехии и Австралии.

А само дерево – это уже не только мы. Но и все те, кто приходил, приезжал, прилетал или хотя бы разок забегал хоть на минуточку в наш дом. И это уже не только наши родные и наши друзья, не только сослуживцы родителей, но и друзья друзей наших.

В наш дом, в «нашу крепость», как любила говорить мама, каждый «тащил» (любимое слово отца) и своих друзей тоже. Они довольно быстро становились друзьями «всехними». Так отец наш стал «всехним Папой» (слова Лииной подруги Тины Комлевой), а наша мама – «жилеткой», как говорила она сама, и «лучшей подружкой всем-всем» (слова любимой ученицы отца Наташи Красильниковой). А сколько людей просто «кучковалось» (С. С. Шульман) вокруг. Впрочем, этот список, как и список городов-стран, можно продолжать до бесконечности…

Корни корней наших – это родители наших родителей…

Вспоминая наших родителей, нельзя не вспомнить «корни корней наших» (любимые слова отца) – наших бабушек-дедушек. Они подлинный фундамент дома. 

Родители отца родом из Белоруссии, из местечка Чернявка Борисовского уезда. Мамин отец родился в одном из местечек Виленской губернии. А ее мама – в Санкт-Петербурге. Но все они принадлежали к той части еврейской интеллигенции, где детям любой ценой стремились дать образование. В этих семьях главными ценностями считались любовь и уважение к старшим, гостеприимство, мужество и стойкость перед жизненными невзгодами.

Папин отец стал раввином, участвовал в еврейском национальном движении. А потом, с отличием окончив университет в Кенингсберге – врачом. И работал им всю свою сознательную жизнь. Начал как земский врач, был врачом на фронтах Первой и Второй мировых войн. Вырастил двух сыновей. Обожал работу на земле и посадил не одно дерево. Воспитал множество учеников. Преподавал в Борисове, Петрограде, Рыбинске. Был преподавателем, завучем, директором в фельдшерских и зубоврачебных школах.

Очень многие почитали за честь назвать его своим учителем. Был он человеком очень талантливым. Каких только языков не знал. И на всех не только говорил, читал, писал и переводил, но и пел, сочинял и играл. При всех своих почти энциклопедических знаниях был человеком скромности необычайной...

Получил после религиозного светское образование и наш другой дедушка – Ефрем Григорьевич Альбов. Он окончил Московское коммерческое училище. Потому и смог после женитьбы вполне профессионально взяться за реорганизацию бабушкиного семейного дела. Он его так успешно реорганизовал, и модернизировал, что стал одной из первых жертв, когда власти стали сворачивать  НЭП, попав на строительство «Беломорканала». К счастью, не надолго.

Прожил дед до 94-х лет при ясном уме и твердой памяти. Была в его характере черта, которую Л. В. Алексеева называла «кипучестью характера». Нам всем казалось, для деда не существует ничего невозможного. Все он мог, все умел. И, выйдя на пенсию, ни минуты не сидел без дела: стал организатором и председателем секции здравоохранения при Совете пенсионеров района г. Таллинна. И вечно о ком-то беспокоился, заботился, кому-то помогал. Между делом именно в эти годы написал ряд «Невыдуманных рассказов», которые публиковались в местной печати. Каждый год, до конца жизни, приезжал к нам в Ленинград походить по любимому городу, его улицам и музеям, посмотреть театральные новинки. Многие труднодоступные постановки увидели мы тогда благодаря ему.

Будучи «человеком большого обаяния, при котором даже молчать приятно, неспособный кого-либо обидеть – в любой компании становился он ее душой», – вспоминает Л. В. Алексеева. И далее она же: «Благодаря своей общительности, артистичности и душевной чуткости он очень легко знакомился и сходился с людьми». Так же, как и дедушка Самуил, в юности играл в любительских спектаклях. Возможно, поэтому, когда в Таллинне снимался фильм «Гамлет», довольно быстро познакомился с его режиссером Григорием Козинцевым и попал к нему на съемки. До сих пор у нас хранится фото деда в костюме испанского гранда…

Он увлекался антиквариатом и частенько прогуливался по букинистам, как-то незаметно для всех собрал не только великолепную библиотеку, но и неплохую коллекцию старой мебели.

А как он готовил! «До сих пор облизываются все те, кто вспоминает его кухню» (Л. В. Алексеева). И до сих пор многое в нашем доме готовится, как «у деда». Особую известность принесли ему кильки, названные нашим отцом «ТестьСбытТрест» и высылаемые нам в Ленинград большими партиями…

Обе наши бабушки тоже получили образование. И если бабушка Роза окончила фельдшерскую школу, то бабушка Маня – гимназию и зубоврачебное училище. Обе они по-своему были красивы. Имея шлейф поклонников, вышли замуж по любви. Каждая вырастила и воспитала по двое детей, была хорошей женой, матерью, бабушкой, мужественно перенеся все, дарованное ей Судьбой…

Мама нашего отца – бабушка Роза – будучи кузиной своего мужа, жизни себе не представляла без дорогого Самуила и, по воспоминаниям племянницы К. Клебановой, «всегда, во всем, и в радости, и в горе была рядом с ним». Еще будучи его невестой, также вместе с дедушкой участвовала в еврейском национальном движении. Были они вместе и в день получения «похоронки» на старшего сына…

Была бабушка очень госте­приимной, великолепно готовила. До сих пор сохранились в памяти слова «Розино вишневое варенье» вместе с его божественным вкусом. Стряпня бабушки высоко котировалась среди родных. Недавно приезжавшая с визитом из Томска наша нянька Рая (Раиса Васильевна Ардашёва) хвасталась: «Из всей моей родни лучше всех готовлю я. Еще бы – ведь меня сама Роза Марковна учила!».

Наша «мишпоха» была в то время весьма многочисленной, ведь бабушка и дедушка были родом из многодетных семей. В Петроград–Ленинград перебрались почти все родные, но молодежь, как и все остальные, собиралась по обыкновению у Шульманов. К ним, бабушке и дедушке, шли посоветоваться или просто за жизнь поговорить. В доме постоянно кто-то жил: то племянница из местечка Соня Хейфец, то, чудом спасшийся в оккупации, Яша Клебанов, то бабушкина родная сестра Либа Клебанова–Фридбург, потерявшая в годы войны всех своих близких…

Все это так похоже и на наш дом тоже. И у нас постоянно кто-то останавливался или просто жил. Из-за этого любимым выражением наших квартирных соседей было: «Да у вас же не просто дом, а Дом колхозника»…

В большой комнате накрыт длинный стол, и все места уже заняты...

Семья бабушки Мани (Марии Моисеевны Скебельской) издавна жила и имела правожительство в столице. Они держали шляпную мастерскую с магазином при ней.

Сама бабушка была женщиной характера сильного. Пятнадцати лет от роду, оставшись круглой сиротою, смогла сохранить дело, поднять младших брата с сестрой. Дав им и гимназическое, и медицинское образование, она и сама с отличием окончила Мариинскую гимназию и зубоврачебное училище. И никто не слышал от нее ни слова жалобы. Лишь незадолго до смерти вдруг разоткровенничалась с Лией: «Трудно даже представить, как тяжко мне было. И я хочу, чтобы вы, мои внуки, знали об этом».

Происходила она из семьи людей высокообразованных и интеллигентных. В годы Первой мировой войны и революции уничтожили почти всех ее родных, только кое-кто чудом остался жив. Так, неоднократно приезжал к нам с гастролями симфонического оркестра из Швейцарии ее двоюродный брат Леон. В этом оркестре был он главным дирижером…

Знала бабушка иностранные языки. Рядом с классиками русской литературы стояли у нее книги на английском, французском и немецком языках. До конца жизни не было для нее лучшего отдыха, чем провести вечер с томиком Мопассана на французском. Кстати, самым последним в ее жизни подарком нашей маме стало полное собрание Мопассана на французском языке…

Всему хорошему я обязан предкам

Наш отец не раз говорил: «Все хорошее ваша мама взяла от своих корней». «Всему хорошему ваш отец обязан своим родителям», – говорила мама.

Родители  познакомились, когда им было по восемь лет, еще в 24-м. Учились в одной школе называвшейся «Аненн-Шуле». Потом оба поступили на биофак Ленинградского госуниверситета. И все друзья у них оказались общие: как школьные, так и университетские.

На биофаке впервые и появились эти два слова – «мы вместе». «Вместе поступили», «вместе учились», «вместе были на практике», «вместе поехали в экспедицию», «вместе увлеклись паразитологией». Вместе они стали одними из любимых учеников Валентина Александровича Догеля.

С того самого момента, когда у них появилось это слово – «вместе» – отец и мама стали едины во всем. Для родителей слово «любовь» не только соседствовало со словом «дружба», но и являлось его синонимом. Лие запомнились долгие тольяттинские разговоры с отцом уже после кончины мамы: «Говорят, мне повезло с женой. Нет, мне просто повезло встретить настоящую любовь, которая к тому же стала мне настоящим другом на всю жизнь». В маминых письмах мы находим отголоски этих слов: «Нет ничего в мире надежнее, чем настоящая любовь и дружба. За это счастье стоило жизнь отдать». Слова эти мама написала спустя сорок и один год после замужества. По ее словам, эти «сорок и один год, пролетели, как один день». Соединив жизни в 42-м, в дни «когда регистрировали лишь смерти» (слова С. С. и Р. Е. Шульман), наши родители официально закрепили то, что возникло между ними много раньше. И, как наш дедушка Ефрем все 74 из своих 94-х хранил свою ктуббу (еврейский религиозный брачный контракт), так у нашей мамы бережно хранились и ее брачное свидетельство, и письма отца, и то главное, что тогда возникло и так и осталось между ними, несмотря ни на какие испытания. А у отца в его вещевой книжке командира Красной Армии всю жизнь пролежала свадебная фотография, подписанная рукой мамы: «Мы еще будем по-настоящему счастливы!».

«Я ковал ее железными подковами, и коляску нашу лаком покрывал»

И хоть годы войны для нашего отца начались с должности добровольца–рядового, все же на всю жизнь ему запомнилась его первая военная должность в медсанбате повозочной санчасти 277 отд. пул. арт. батальона. С этого времени его любимой стала песня «Стой, лошадка верная» Леонида Утесова. Каждый раз, слушая ее, вспоминаешь папины рассказы о том, вероятно, очень нелегком периоде его жизни. Но как легко, как просто и весело все это выглядело в папиных рассказах. Мы все, хорошо знающие отца, отлично понимали цену этой легкости и этого веселья… Недаром бравый солдат Швейк был его любимым литературным героем. Ведь, как правило, чем смешнее, легче и веселее выглядело все в папиных рассказах, тем сложнее и труднее было на самом деле. К тому же, история с повозочным была на самом деле совсем не смешной: студентов-горожан прикрепили повозочными к лошадям, реагирующим лишь на ненормативную лексику. Но как радовался и веселился отец: «А я справился. Мне это было легко и просто: все эти слова я и знал, и сказать их мог».

Вспоминаются и более поздние события жизни отца. Они каким-то образом ассоциативно связаны с тем самым первым эпизодом его военной службы. Случилось это через полгода после кончины мамы, во время его тяжелой болезни. Тогда, после диких, даже им с трудом переносимых болей, он повторно попал на операцию. Из реанимации, находясь между жизнью и смертью, слал нам письма. Письма «с фронта болезни», успокаивающие и поддерживающие не только нас, его детей и друзей, но и его однопалатников, также очень боявшихся повторной операции. Эти письма, полные веселья, задора, юмора, буквально зачитывались всеми до дыр. Больничная палата в них называлась «адом», операционная – «чистилищем», а реанимация – «раем с ангелами в белых и голубых халатах». Соседок своих по несчастью, годившихся ему в дочери, называл он «однополчанками», шуткой подчеркивая свой возраст: «Между двух прекрасных роз мухомор поганый рос»…

Да он просто не мог назвать их иначе! Ведь именно это слово – «однополчанин» – навеки осталось для отца одним из самых главных в жизни. Ведь именно они, однополчане, стали ему роднее родных все долгие годы войны и именно благодаря им он «до середки» понял ценность слов «дружба навечно и верность до конца» (С. С. Шульман). Однополчане, неизменно собиравшиеся у нас в доме 9 мая, и нам, его детям, тоже стали близкими и родными…

Вот сохранившийся документ военного лихолетья – «Характеристика на лейтенанта медслужбы Шульмана Соломона Самуиловича»: «Обладает большим личным мужеством. Выполняя задания командования, неоднократно проводил работу под интенсивным артиллерийским и минометным обстрелом». И перелистывая вновь и вновь данные из сохранившихся военных документов и справок, находишь такие строки: «Первое тяжелое ранение получил в разведке боем около Старого Петергофа 28 сентября 1941 года – слепое осколочное ранение в правое бедро, второе – 2 марта 1943 года – слепое осколочное ранение височной области». Ранение было смертельным, но тем не менее он выжил и вновь отправился на фронт. Так, с осколком за левым глазом прошагал он до конца дней своих, умудрившись к тому же вернуться живым с двух «пятачков».

Мама наша в это время работала во Втором медицинском институте, куда ее устроил В. А. Догель. Позднее вместе с институтом эвакуировалась в город Пятигорск, а затем в город Красноярск. Эвакуировали их по Дороге Жизни, по уже тающему льду.

Никогда не забывалась любимая работа, любимая кафедра
и любимый Учитель

Шла война, но не забывалась ими любимая работа, любимая кафедра и любимый Учитель: «Пока Валентин Александрович был в Ленинграде, мы не теряли с ним связь и всегда чувствовали его заботу. Когда он был в Алма-Ате, мы писали ему не только о работе, но и о своих личных делах» (Р. Е. Шульман). Сохранилось командировочное удостоверение отца, отправлявшегося из медсанбата на родную кафедру «для приобретения лабораторного оборудования». И вот уже его третье тяжелое ранение. Позднее отец не раз пошутит: «Ползадницы положил я на алтарь Отечества». Но тогда-то ему было не до смеха и не до шуток. После этого ранения, отец стал инвалидом. Он в ужасе – врачи запрещают работать. Но, как обычно, отец не остался один в тяжелую минуту. Рядом, конечно, его друзья-однополчане и любимый Учитель. Именно тогда впервые прочувствовал отец замечательное качество своего учителя, своего В. А., «который не бросал своих учеников в беде» (из статьи отца «В. А. Догель»). Письма дружеской поддержки В. А. Догеля с приглашением в аспирантуру приходят именно тогда, когда врачи запрещают работать…

Впоследствии наш отец, как и его учитель В. А. Догель, также никогда не оставлял своих учеников в беде, помогая им всегда и во всем. Ученики отца в тяжелые годы болезней и потерь на деле доказали, что они настоящие друзья. Благодаря помощи многочисленных друзей успешно прошла редакционная подготовка его последней монографии, а увидела свет уже после кончины отца, благодаря помощи его ученика О. Н. Пугачева (директора Зоологического Института РАН). Последняя монография отца написана им совместно со своими ученицами З. С. Донец и А. А. Ковалевой.

В последние месяцы войны, во время его третьего ранения, с ним рядом была, конечно, и жена. Мама бросила Красноярский мединститут, где проработала со дня его основания по ноябрь 1944 го­да, чтобы устроиться работать в Рыбинске. А как же иначе – ведь именно в Рыбинске в это время с тяжелым ранением лежал ее муж.

Здесь самое время сказать об одной из самых замечательных черт нашей мамы – о ее самоотверженной верности и любви не только к мужу и детям, но и ко всем окружающим ее людям: всем ее знакомым, друзьям, родным…

Мы еще будем
по-настоящему счастливы!

Еще не кончилась война, но уже в марте 1945 года родители снова вместе. С марта 45-го они в Ленинграде – вернулись к любимой работе: она – лаборантом на родной кафедре, он – старшим лаборантом во ВНИИОРХе. А с 46-го оба в аспирантуре у «своего В. А.». Вот, что писала мама об этом периоде: “Тогда были написаны мои первые статьи. На всю жизнь у меня осталась память, как он (В. А. Догель) учил меня писать». В архиве нашего дедушки Самуила нашлись первые ее статьи с посвящением «Дорогим родителям».

И как В. А. Догель учил наших родителей писать, так и они учили этому не только нас, своих детей, но и всех своих многочисленных учеников и друзей.

И снова слова мамы: «Когда я была в аспирантуре, у меня уже был грудной ребенок, и мне, честно говоря, было нелегко, но подвести В. А., сделать работу не в срок, плохо и в голову не приходило. Когда дочке исполнился год и восемь месяцев, я, оставив ее на руках бабушки и дедушки, уехала на четыре месяца на Белое море собирать материал» (Р. Е. Шульман. «Мой дорогой учитель В. А. Догель»). После этой маминой экспедиции последовали и другие. Ведь более десяти лет родители проработали в Карелии! А мы, их дети, в течение этих лет, во время всех родительских экспедиций, оставались в этой своеобразной «камере хранения».

Что же оно такое – «Дом Шульманов»?

«Дом Шульманов» (так обычно называют наш дом наши друзья), – также, как и дома всех остальных людей являлся зеркалом всех его обитателей. Ведь только, когда каждый отдает в общую копилку все, что имеет, о чем думает и чем живет – только тогда не прекращается связь поколений. И только тогда – внуки, родители и деды – одно целое…

1949 г. – был годом окончания аспирантуры и успешной защиты кандидатской диссертации для наших  родителей, когда на руках у них – только родившийся сын...

Мы хотели бы еще раз подчеркнуть, что научную жизнь нашей мамы, Рахиль Ефремовны Шульман-Альбовой, трудно отделить от научной судьбы нашего отца, Соломона Самуиловича Шульмана. «20 лет проработала она на родной кафедре и», как сказано в приказе Ленинградского государственного университета от 24.06.1963 г.,,  «внесла весомый вклад в научную и педагогическую деятельность. Ею выполнен ряд значительных исследований в области экологической паразитологии, она автор более 50 научных работ, среди которых имеются как солидные монографии, так и научно-популярные брошюры». В совершенстве владея французским и английским, неплохо зная немецкий, будучи сама паразитологом, она стала отцу поистине незаменимым помощником. Иногда их интересы в науке совпадали, и тогда рождались совместные исследования. Таковой и стала монография «Паразиты рыб Белого моря».

Выйдя на пенсию, мама «не потеряла связи ни с наукой, ни со своими многочисленными друзьями и коллегами, многие из которых впоследствии стали докторами наук» (С. С. Шульман. «Посмертное слово»). К тому же именно в эти годы мама приводила в порядок все архивы дома: и папин, и общий, и дедушки Самуила, и вела всю обширную переписку отца. Помогала она ему и в научной работе над библиографией к монографии «Класс миксоспоридий Мировой Фауны». А еще мама вела дом. И была в нем не только гостеприимной хозяйкой, но и верным, преданным и чутким другом всем приходившим, приезжавшим и прилетавшим на консультации коллегам. Именно тогда и появилось это выражение – «семинар на дому».

Гостей в нашем доме ждали не только научные консультации, но и интересные встречи, и разговоры обо всем. Об этом московская журналистка Галина Зиновьевна Снитовская вспоминает в своем рассказе о семье биологов: «Не только коллеги, но и математики, артисты и поэты, не только земляки, но и гости разных городов страны приходили в их дом и окунались в атмосферу душевного понимания и высокой интеллигентности. Как немногие, знает С. С. Шульман Петербург-Ленинград, и особое наслаждение для него – водить людей по торжественным улицам и паркам, когда призрачность белых ночей придает трепетную зыбкость гармонически четким силуэтам архитектурных ансамблей. Эту атмосферу дома, эту родительскую любовь к городу впитала и дочь» (Г. З. Снитовская, каталог к выставке Л. Шульман «…город мой непостижимый…»).

В нашем доме, сколько мы себя помним, главной ценностью, главным достоянием всегда были книги. Библиотека оказалась обширной и уникальной. Еще бы! Ведь каждый покупал, доставал, находил и приносил в дом что-то свое! От дедушки Самуила остались такие книги, как «Фауст» 1854-го и Ветхий Завет 1877-го, от деда Ефрема – сочинения Дубнова и Вл. Соловьева, от мамы и папы – «История» Рабле и огромнейшая библиотека по биологии и художественной литературе… Есть книги по искусству, так необходимые Лие, и книги, приобретенные Борисом… Есть в библиотеке и раритеты, есть и редкие публикации…

Библиотека нашего дома всегда была, по словам отца, «живой»: книги не стояли спокойно на полках, их читали многие. Так, помнится, что некоторые из них в свое время переправлялись в Горький опальному академику Андрею Сахарову для прочтения. Теперь можно понять, какой опасности подвергались наши родители, отсылая книги А. Дм. Сахарову и помогая деньгами, одеждой политзаключенным…

А еще в доме жила музыка! Сначала это была «музыка патефона» из огромной коллекции еще довоенных пластинок (от классики до романса и народной, в том числе и еврейской песни). Потом были магнитофонные записи: Галича, Высоцкого, Клячкина, Новеллы Матвеевой, Городницкого. Позднее появился и проигрыватель со всеми теми пластинками, что, по словам отца, «иметь в доме необходимо, потому что это помогает работе». И если мама обожала романсы, то отец особо ценил песни городского фольклора...

Дом, куда густым
косяком плывут гости

Друзья нам завидовали. «Как вам повезло с родителями!» Да, конечно, нам повезло – ведь наши родители были нашими лучшими друзьями. Впрочем, как правило, все наши друзья довольно быстро и вполне закономерно становились и их лучшими друзьями тоже.

А сколько же вообще было друзей у наших родителей? Казалось бы, ответить просто: школьные, институтские, однополчане, ученики. Вот, что писал отец: «Под моим официальным руководством защищено 18 кандидатских диссертаций. Но моя покойная жена как-то насчитала 40 человек, считавших меня своим учителем». Многие, не будучи его прямыми учениками, начинали считать себя таковыми после одного лишь разговора или консультации. А ведь были еще и мамины ученики! И наши друзья! И ученики учеников, и друзья друзей. Трудно перечислить и упомнить всех, кто бывал у нас!

Для нас, как и для всех-всех, наши родители до сих пор живы. Мы проверяем ими каждый свой шаг, так же нежно и преданно любим, как любили все, кто их знал.

Лия Шульман,
Борис ШУЛЬМАН

 

Отец наш, перефразируя фразу, известную всем, часто говорил: «Если хочешь получше понять себя – смотри не на себя, а на друзей своих».

Находясь среди вас – его последователей, продолжателей дела его жизни, друзей и учеников, я понимаю, насколько он был прав! Глядя на вас, понимаешь – каким он был…

О Вашем городе я слышала с детства, задолго до того, как впервые на эту землю ступил наш отец. Именно здесь, в этом городе в начале ХХ века получал высшее образование отец нашего отца – Самуил Григорьевич Шульман. Здесь, в Кенингсбергском Университете, он смог стать врачом. И попав сюда, я поняла, что имел он в виду, называя ваш город «глотком свободы»...

Из выступления Лии Шульман
на I Шульмановских чтениях (Калининград, 2003)

 

Шульман Лия Соломоновна – российский, еврейский художник. Имеет персоналию в Российской Еврейской Энциклопедии.  Выпускница ЛВХПУ им. В. И. Мухиной. Участница многочисленных выставок. Художник по стеклу, график.

Автор поэтического сборника.

Член Союза художников России с 1982 года.

Член Международной Ассоциации искусствоведов с 1997 года.

ШУЛЬМАН Борис Соломонович, родился в Ленинграде в 1949 году. Учился в Ленинградском государственном университете. Кандидат биологических наук (1983), старший научный сотрудник Зоологического института Российской академии наук (2005). Автор монографии и многочисленных публикаций, один из крупнейших специалистов в области паразитологического исследования рыб Северного бассейна.