Зина – женщина средних лет и далеко не спортивного телосложения. Жила в Ленинграде.

Ее муж – Лейб Гурвиц – активный член БУНДа. Была такая еврейская рабочая партия. В начале двадцатых годов Лейб отошел от политических дел и устроился работать бухгалтером. Но долго пожить на благо семьи ему не дали. Через пару лет Советская власть вспомнила про БУНД и отправила бухгалтера в ссылку. Лейб и до революции 1917 года бывал в ссылке. И в сибирской глуши активно занимался в политкружках и вел горячие споры о будущем переустройстве мира. Он и на сей раз, попав в компанию ссыльных, вспомнил молодость и с головой окунулся в споры.

Но то, что разрешалось при царе, при коммунистах каралось по всей строгости. Лейб это понял, только получив новый срок. Ссылка в Среднюю Азию, в кишлак, чуть ли не на Памир.

Зина решила, что она должна втолковать своему мужу, как нужно жить дальше, и отправилась в Среднюю Азию, чтобы повидаться с ним лично. Ее отговаривали. Ехать сначала надо было на поезде семь суток. Но это полбеды. Чего не сделаешь ради непутевого мужа? А потом почти сутки верхом на лошади добираться до кишлака. Никакая повозка по тропинкам и горным перевалам пройти не могла.

Но Зина, городской человек, никогда верхом на лошади не ездившая, сказала:

– Я должна его увидеть. Без меня он оттуда не выберется.

Откуда в этой женщине появилось столько решительности?

Она наняла проводника из местных. Тот подготовил к дороге две лошади. На одну с горем пополам помогли усесться Зине. В этом процессе участвовала вся семья проводника. Привязали к седлу лошади мешки с передачами для ссыльного политкаторжанина и отправились в путь.

На другую лошадь вскочил проводник, но вскоре он понял, что идти ему придется пешком и вести лошадь, на которой пыталась усидеть Зина.

Вместо суток до кишлака добирались почти двое. К концу пути Зина кое-как приноровилась к верховой езде и уже не соскальзывала с седла.

В кишлаке проводник узнал, где живет Лейб, и они подъехали к дому. Пока проводник привязывал лошадей, Зина влетела внутрь и встала, как вкопанная. Ее муж, ее Лейб, который умел только говорить умные слова, обнимал другую женщину.

Возможно, они вели политический спор или штудировали чьи-то труды, поскольку женщина тоже была из каторжан, но рука Лейба лежала у нее на плече.

Зине этого зрелища было достаточно.

Она выбежала из дома, вскочила верхом на лошадь, благо, с нее еще не успели снять амуницию. Причем вскочила в седло с такой легкостью, как будто всю жизнь была наездницей. И понеслась прочь от дома, где застала мужа, обнимающего не ее, а другую женщину.

Проводник, ничего не понимая, кричал вслед по-узбекски:

– Верни лошадь.

Во-первых, – думал он, – зачем она меня обманывала? Болталась, как куль в седле. Он вел лошадь, сбил ноги. А сейчас, как джигит, понеслась.

А во-вторых, у него три жены, сейчас он собирается взять четвертую. И никто не устраивает побегов. А эта женщина что-то увидела и с ума сошла.

Следом на крыльцо выбежал Лейб:

– Эта была моя жена? – он спрашивал это так громко, что лошадь проводника встала на дыбы и заржала в ответ.

– Дайте мне лошадь, я должен ее догнать и все объяснить, – еще громче кричал Лейб.

Здесь проводник понял, что он может лишиться второй лошади. Вскочил в седло и поскакал вслед за Зиной.

Лейб обреченно сел на землю, закрыл лицо руками, и его плечи медленно затряслись.

Только сейчас, убедившись, что рядом нет жены Лейба, во двор вышла его подруга каторжанка. Теперь она участливо положила руку на плечо Лейба и тихо на ухо сказала ему:

– Во всем виноваты левые эсеры. Они поддержали большевиков в октябре 1917. Видишь, к чему это привело…