Мишпоха №29 | Давид СИМАНОВИЧ * David SIMANOVICH. ТЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ РЯДОМ, МОЙ ДРУГ… * YOU ARE STILL BY MY SIDE, MY FRIEND |
ТЫ ПО-ПРЕЖНЕМУ РЯДОМ, МОЙ ДРУГ… Давид СИМАНОВИЧ ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() |
Звонок из Чикаго, которого я не ждал. И
услыхал страшные эти слова: «Умер Рем... – сказала Зоя, уже не жена его, а
вдова. – Вчера мы похоронили...» И
я зарыдал... Жестокой
судьбы ненасытная власть с болезнями, от которых спасения нет... Как-то
темней и грустней стало вокруг... Но пока я живу, ты по-прежнему рядом, мой
друг. И жизни твоей продолжается добрый и ласковый перезвон… Ты
был талантлив, красив и умен. И когда познакомились мы с тобой, девушки за
тобой ходили гурьбой, словно были в твоем плену. А ты не успел еще выбрать из
них ни одну… 1952-ой. Ты – на первом курсе. Я – на третьем. И оба мы –
на филфаке в Белгосуниверситете. Твой
отец – Валерьян Иванович – директор 42-й Минской школы, строгий и веселый. И
мама – Анна с улыбкой встречает меня постоянно. И младший братишка – Гришка. В
общем, дружная белорусско-еврейская семья, в которой бываю часто и я... И
имя тебе придумали необычное совсем – Ванкарем. Такое было время: соединили два
имени – Иван и Авремл... А
еще, как гласила легенда семьи, Ванкарем – это мыс Чукотской земли, база, с
которой отважные летчики наши взлетали и челюскинцев из беды выручали… Студенческие
наши времена. И мы живем, как живет страна. Мы – дети ее. И как дети – в ней.
Взрослеем. Становимся старше. Переживаем «дело врачей». И я на вечере
Сталинской конституция, на нашем студенческом меридиане читаю стихи о художнике
Левитане, где есть перекличка с тем, что происходит в наши вовсе не безоблачные
годы. И ты поддерживаешь меня на исходе того декабрьского дня... И мы поддерживаем друг друга, когда солнце сияет и когда
вьюга. А солнце нам тоже, конечно, сияло. И радостей было не так уж и мало. Учеба.
Театры. Концерты. И песни на вольном просторе. Ты пел. И твой голос звучал в
студенческом хоре. И
роли готовил в драмкружке на белорусском родном языке. А второго родного –
идиша ты не знал и только от бабушки, маминой мамы, что-то слыхал... Конечно,
в студенческие года, как у всех всегда, были дружбы, влюбленности, вечеринки. И
все, что для нас имело значенье. И
когда у меня было распределение, и был выбор из многих школ, ты по карте нашел
и выбрал мне, как добрую в жизни тропинку – школу на станции Крынки. И рядом
был и меня проводил августовским днем, когда мы простились на Минском вокзале и
ласковые слова друг другу сказали. А
потом ты ко мне приехал. И целую библиотеку книг привез. И нашей дружбы доброе
эхо слышали школа и весь колхоз. А для меня, как из тумана, засветился альбом
Левитана… И
так сложилось в твоей судьбе, что среди темноты и света после университета в
издательстве место предложили тебе. Такие в жизни бывают
прекрасные миги на рассвете или закате! Ты стал редактором первой моей книги,
которая вышла в «Белгосиздате». А после: редактором и второй, и третьей. И многие
белорусские писатели двадцатого столетья проходили через руки твои. Сколько
труда и любви отдал ты сложному редакторскому делу, которое вершил талантливо и
умело. И
взялся сам за переводы, чтобы другие народы вблизи или вдалеке заговорили на
белорусском языке. И
первой большой – и навсегда! – любовью на земном полушарии стала для тебя
братская Болгария. Ты переводил – и по-белорусски зазвучала болгарская
мелодия. И тебе вручили орден Кирилла и Мефодия. И ты в Софии принял его
скромно и гордо – мало у кого был тогда такой орден! И
первой книгой, которую ты задумал, был искрометный габровский юмор. Ты в
Габрове сначала пожил. И со знаньем и уменьем габровцев переводил. И когда
выступал – и в Белоруссии звучало габровское веселое эхо, слушатели чуть не
валились от смеха. И ты издал в минуты
веселой работы габровские анекдоты. И зазвучали среди белорусских лесов и полей
«Габровские улыбки» болгарских друзей. Из книги «Габровские улыбки» в переводе
Ванкарема Никифоровича. О
ГАБРОВЦАХ РАССКАЗЫВАЮТ, ЧТО... –
Они ночью останавливают часы, чтобы не изнашивался механизм… – Они отрезают хвосты у кошек, чтобы быстрее закрывалась
за ними дверь и не остывала комната... –
Когда были в моде веера, габровки не махали ими, а для того, чтобы они служили
подольше, сами кивали головами перед веером... Книгу
болгарского юмора «Отдых с баснописцем» ты подписал мне: «С мечтой об отдыхе с
тобой». Мы тогда не поехали отдыхать, а поехали вместе выступать по райцентрам
и колхозам – и это было весело и серьезно... И
книгу Стефана Поптонева, как отогретую ветку с мороза, привез и подарил мне –
«Беларусь – белая береза. И вместе с ним и другими другарями-болгарами, как
добрыми болгарскими молодцами, мы выступали в Витебске, Ушачах и Полоцке. Книги «Всему миру – свой дар» и «Дороги в широкий мир» ты
посвятил литературным взаимосвязям белорусской литературы с литературами других
народов и на каждой странице писал, что это мост, который сближает народы – так
было в ушедшие годы и будет всегда, когда народам грозит беда. А
какие письма ты мне присылал! И в них сквозила и твоя добрая ирония и улыбка,
которой бывали окрашены письменные листы. Вот
так однажды отразил ты свой отдых в Коктебеле: «…Из
моря я почти не вылазил. Вылазил только для того, чтобы играть в шахматы с
Игорем Моисеевым и в преферанс обыгрывать Сергея Герасимова и Вадима
Кожевникова... Жил по соседству с первой женой Бориса Пастернака, так что это
тебе не просто что-нибудь...» Ты
работал редактором на белорусском телевидении – вел передачи – и тебя на экране
многие видели. А потом еще после разных склок и обид ушел и в Купаловском
театре работал – завлитом… А
я посылал тебе веселые телеграммы: «Живи,
наш Рем, на радость всем! Тебя прославят сто поэм!» «Поздравительные
речи сберегу до нашей встречи и произнесу потом на столетии твоем!» «Проносятся
года; но это ерунда. Еще остался крем. И торт остался, Рем!» «Телеграфы
торопя, потому что поздно, поздравляю я тебя и земно и звездно!» «Собранье
Джека Лондона тебе навеки отдано, я вовсе не шучу: Ники-форо-вичу!» Прошумели-пробежали
года-скороходы… Но
какой бы черный ветер ни дунул, какая бы ни грозила беда – с тобою были Быков и
Бородулин, и с ними ты был рядом всегда. С
Василем и Рыгором ты дружил. И вместе в Витебск вы приезжали. И выступали о
Короткевиче и о Шагале. И я вас встречал и провожал на шумном Витебском
вокзале; и с вами, друзьями, рядом был... На
страницах моих дневников о тебе есть много ласковых слов. Они и в книге
«Дневник осенних вечеров»: «От
Витебска до Чикаго осень развесила рыжие флаги. Яркие краски природы – как
отблески звездных систем. А
в Чикаго, где в свои осенние годы живет мой друг Ванкарем, в центре города
возносится, сверкая, гордая, небесная и земная, шагаловская работа – «Времена
года». И на ней – в красках разных осенних дней – природы вечный круговорот,
где весна цветет, а осень не увядает, и ярок ее приход. И
на фоне ее и сливаясь с ней, Шагалом вдохновленный опять, мой друг отмечает
свой юбилей – свои особые 75…» Твои
последние годы были освещены добрым светом Зои – жены, дочери Оли, внуков и
друзей, с которыми ты отмечал юбилей... …
Когда в далекие дали с Зоей вы улетали, я в дневнике записал: «Заедет Рем... Он
дорог был и мил... А в небесах, забыв, что сам в высоком ранге, архангел
расставанье протрубил, и от печали зарыдал архангел... На пепелище у родных
могил с тобой я попрощаюсь и расстанусь. И вот уже один, как перст, останусь, и
белый свет покажется не мил... Ты дорог был. И я тебя любил. Кого любить и с
кем дружить я буду?.. Архангел расставанье протрубил и никакому не свершиться
чуду...» Я
успел тебе прочитать эти строки. Но мне кажется, что написал их вовсе не перед
твоим отъездом в Чикаго, а только что, в минуту, когда мне позвонила Зоя... Давид СИМАНОВИЧ |
© Мишпоха-А. 1995-2012 г. Историко-публицистический журнал. |