Звонок из Чикаго, которого я не ждал. И услыхал страшные эти слова: «Умер Рем... – сказала Зоя, уже не жена его, а вдова. – Вчера мы похоронили...»

И я зарыдал...

Жестокой судьбы ненасытная власть с болезнями, от которых спасения нет...

Как-то темней и грустней стало вокруг... Но пока я живу, ты по-прежнему рядом, мой друг. И жизни твоей продолжается добрый и ласковый перезвон…

Ты был талантлив, красив и умен. И когда познакомились мы с тобой, девушки за тобой ходили гурьбой, словно были в твоем плену. А ты не успел еще выбрать из них ни одну…

1952-ой. Ты – на первом курсе. Я – на третьем. И оба мы – на филфаке в Белгосуниверситете.

Твой отец – Валерьян Иванович – директор 42-й Минской школы, строгий и веселый. И мама – Анна с улыбкой встречает меня постоянно. И младший братишка – Гришка. В общем, дружная белорусско-еврейская семья, в которой бываю часто и я...

И имя тебе придумали необычное совсем – Ванкарем. Такое было время: соединили два имени – Иван и Авремл...

А еще, как гласила легенда семьи, Ванкарем – это мыс Чукотской земли, база, с которой отважные летчики наши взлетали и челюскинцев из беды выручали…

Студенческие наши времена. И мы живем, как живет страна. Мы – дети ее. И как дети – в ней. Взрослеем. Становимся старше. Переживаем «дело врачей». И я на вечере Сталинской конституция, на нашем студенческом меридиане читаю стихи о художнике Левитане, где есть перекличка с тем, что происходит в наши вовсе не безоблачные годы. И ты поддерживаешь меня на исходе того декабрьского дня...

И мы поддерживаем друг друга, когда солнце сияет и когда вьюга. А солнце нам тоже, конечно, сияло. И радостей было не так уж и мало.

Учеба. Театры. Концерты. И песни на вольном просторе. Ты пел. И твой голос звучал в студенческом хоре.

И роли готовил в драмкружке на белорусском родном языке. А второго родного – идиша ты не знал и только от бабушки, маминой мамы, что-то слыхал...

Конечно, в студенческие года, как у всех всегда, были дружбы, влюбленности, вечеринки. И все, что для нас имело значенье.

И когда у меня было распределение, и был выбор из многих школ, ты по карте нашел и выбрал мне, как добрую в жизни тропинку – школу на станции Крынки. И рядом был и меня проводил августовским днем, когда мы простились на Минском вокзале и ласковые слова друг другу сказали.

А потом ты ко мне приехал. И целую библиотеку книг привез. И нашей дружбы доброе эхо слышали школа и весь колхоз. А для меня, как из тумана, засветился альбом Левитана…

И так сложилось в твоей судьбе, что среди темноты и света после университета в издательстве место предложили тебе.

Такие в жизни бывают прекрасные миги на рассвете или закате! Ты стал редактором первой моей книги, которая вышла в «Белгосиздате».

А после: редактором и второй, и третьей. И многие белорусские писатели двадцатого столетья проходили через руки твои. Сколько труда и любви отдал ты сложному редакторскому делу, которое вершил талантливо и умело.

И взялся сам за переводы, чтобы другие народы вблизи или вдалеке заговорили на белорусском языке.

И первой большой – и навсегда! – любовью на земном полушарии стала для тебя братская Болгария.

Ты переводил – и по-белорусски зазвучала болгарская мелодия. И тебе вручили орден Кирилла и Мефодия. И ты в Софии принял его скромно и гордо – мало у кого был тогда такой орден!

И первой книгой, которую ты задумал, был искрометный габровский юмор. Ты в Габрове сначала пожил. И со знаньем и уменьем габровцев переводил. И когда выступал – и в Белоруссии звучало габровское веселое эхо, слушатели чуть не валились от смеха.

И ты издал в минуты веселой работы габровские анекдоты. И зазвучали среди белорусских лесов и полей «Габровские улыбки» болгарских друзей.

Из книги «Габровские улыбки» в переводе Ванкарема Никифоровича.

О ГАБРОВЦАХ РАССКАЗЫВАЮТ, ЧТО...

– Они ночью останавливают часы, чтобы не изнашивался механизм…

– Они отрезают хвосты у кошек, чтобы быстрее закрывалась за ними дверь и не остывала комната...

– Когда были в моде веера, габровки не махали ими, а для того, чтобы они служили подольше, сами кивали головами перед веером...

Книгу болгарского юмора «Отдых с баснописцем» ты подписал мне: «С мечтой об отдыхе с тобой». Мы тогда не поехали отдыхать, а поехали вместе выступать по райцентрам и колхозам – и это было весело и серьезно...

И книгу Стефана Поптонева, как отогретую ветку с мороза, привез и подарил мне – «Беларусь – белая береза. И вместе с ним и другими другарями-болгарами, как добрыми болгарскими молодцами, мы выступали в Витебске, Ушачах и Полоцке.

Книги «Всему миру – свой дар» и «Дороги в широкий мир» ты посвятил литературным взаимосвязям белорусской литературы с литературами других народов и на каждой странице писал, что это мост, который сближает народы – так было в ушедшие годы и будет всегда, когда народам грозит беда.

А какие письма ты мне присылал! И в них сквозила и твоя добрая ирония и улыбка, которой бывали окрашены письменные листы.

Вот так однажды отразил ты свой отдых в Коктебеле:

«…Из моря я почти не вылазил. Вылазил только для того, чтобы играть в шахматы с Игорем Моисеевым и в преферанс обыгрывать Сергея Герасимова и Вадима Кожевникова... Жил по соседству с первой женой Бориса Пастернака, так что это тебе не просто что-нибудь...»

Ты работал редактором на белорусском телевидении – вел передачи – и тебя на экране многие видели. А потом еще после разных склок и обид ушел и в Купаловском театре работал – завлитом…

А я посылал тебе веселые телеграммы:

«Живи, наш Рем, на радость всем! Тебя прославят сто поэм!»

«Поздравительные речи сберегу до нашей встречи и произнесу потом на столетии твоем!»

«Проносятся года; но это ерунда. Еще остался крем. И торт остался, Рем!»

«Телеграфы торопя, потому что поздно, поздравляю я тебя и земно и звездно!»

«Собранье Джека Лондона тебе навеки отдано, я вовсе не шучу: Ники-форо-вичу!»

Прошумели-пробежали года-скороходы…

Но какой бы черный ветер ни дунул, какая бы ни грозила беда – с тобою были Быков и Бородулин, и с ними ты был рядом всегда.

С Василем и Рыгором ты дружил. И вместе в Витебск вы приезжали. И выступали о Короткевиче и о Шагале. И я вас встречал и провожал на шумном Витебском вокзале; и с вами, друзьями, рядом был...

На страницах моих дневников о тебе есть много ласковых слов. Они и в книге «Дневник осенних вечеров»:

«От Витебска до Чикаго осень развесила рыжие флаги. Яркие краски природы – как отблески звездных систем.

А в Чикаго, где в свои осенние годы живет мой друг Ванкарем, в центре города возносится, сверкая, гордая, небесная и земная, шагаловская работа – «Времена года». И на ней – в красках разных осенних дней – природы вечный круговорот, где весна цветет, а осень не увядает, и ярок ее приход.

И на фоне ее и сливаясь с ней, Шагалом вдохновленный опять, мой друг отмечает свой юбилей – свои особые 75…»

 

Твои последние годы были освещены добрым светом Зои – жены, дочери Оли, внуков и друзей, с которыми ты отмечал юбилей...

… Когда в далекие дали с Зоей вы улетали, я в дневнике записал: «Заедет Рем... Он дорог был и мил... А в небесах, забыв, что сам в высоком ранге, архангел расставанье протрубил, и от печали зарыдал архангел... На пепелище у родных могил с тобой я попрощаюсь и расстанусь. И вот уже один, как перст, останусь, и белый свет покажется не мил... Ты дорог был. И я тебя любил. Кого любить и с кем дружить я буду?.. Архангел расставанье протрубил и никакому не свершиться чуду...»

Я успел тебе прочитать эти строки. Но мне кажется, что написал их вовсе не перед твоим отъездом в Чикаго, а только что, в минуту, когда мне позвонила Зоя...

Давид СИМАНОВИЧ