- Дядя Давид, ну какой из тебя преступник? За что ты сидел в тюрьме?

– Я сидел в исправительно-трудовой колонии. В этой стране, Саша, совсем не нужно быть преступником, чтобы сесть в тюрьму. Здесь достаточно всего одной неосторожной фразы.

– Сейчас ведь другие времена, дядя Давид.

– Я в молодости был таким же доверчивым и восторженным придурком, как ты сейчас. После окончания университета, в двадцатитрехлетнем возрасте, я работал корреспондентом областной газеты. Редактор постоянно поручал мне репортажи о передовиках производства. Как ты понимаешь,  подобное направление творчества не совсем соответствовало светлым мечтам выпускника самого престижного университета страны, но выбирать мне тогда не приходилось. Мои работы нравились редактору и представителям советской власти, курировавшим газету. К празднику Первого мая меня премировали отрезом американского костюмного материала, поступившего в нашу страну по послевоенной программе союзнической помощи. Я сразу заказал себе в пошивочном ателье первый в моей жизни костюм, в котором действительно стал походить на настоящего журналюгу.

В середине лета меня направили в один из колхозов области, чтобы собрать материал для статьи о передовой доярке. Я добирался до колхоза на трех видах транспорта, встретился с  отличницей труда прямо на ее рабочем месте, в коровнике, сделал несколько фотографий и побеседовал с председателем колхоза и односельчанами героини.

Добросовестно выполняя задание редакции, я незаметно пропустил наступление сумерек и опоздал на последний рейсовый автобус до райцентра. Меня устроили ночевать на колхозном сеновале, где я, как стоял, так и улегся спать в своем шикарном бостоновом костюме. На следующий день, когда я добрался до своей редакции и начал работать над статьей, одна из моих коллег, в присутствии других сотрудников, спросила, где и как я провел ночь в деревенских условиях. Я наивно ответил своей коллеге:

– Спал я отлично, на колхозном сеновале. Устал и, как был, прямо в новом костюме, повалился на сено и заснул. Ну, до чего же хорош американский материал – я проснулся, поднялся, а на нем ведь ни одной складочки и даже стрелки на брюках наводить не пришлось. Могу поспорить, что и сейчас, после целой ночи на сеновале, мои брюки – самые отглаженные штаны в редакции…

Этих трех хвалебных фраз об американском материале в 1950 году полностью хватило на статью «антисоветская пропаганда» и ровно на пять лет лагерей. Мне еще крупно повезло – я вышел раньше, по амнистии 1953 года. Я успел растерять на лесоповале половину здоровья  и так никогда больше не смог найти для себя работу журналиста. Меня, даже в самой глухой провинции, больше не брали на работу в газете, несмотря на полную реабилитацию и красный диплом московского университета.