РАДЖ КАПУР И ЙОМ КИПУР

Лева Рабинович в детстве всегда догадывался, что он еврей. Во-первых, это у него было написано на лице. Он был характерной внешности, которая ни у кого не вызывала сомнения. А во-вторых, его бабушка Фаня даже на улице говорила на каком-то жутком языке, причем с русскими соседями тоже, и Лева Рабинович краснел, как рак за кружкой пива. Но самое стыдное, это когда была еврейская Пасха. На русскую все выносили крашеные яйца и устраивали зажигательные бои носиками и попками. Лева тоже участвовал в этих боях, так как ему дарили много пасхальных яиц.

А что мог вынести Лева на еврейскую Пасху?

На еврейскую Пасху его бабушка Фаня варила бульон с клецками из мацовой муки, фаршировала два больших карпа и еще делала форшмак. Карпы празднично лежали в двух больших блюдах, находясь по ватерлинию в прозрачном желе. А в местной синагоге, в довершении всего, они покупали мацу, которую синагоге бесплатно присылали от евреев Америки. Выносить фаршированного карпа на улицу было так же смешно, как выносить клецки в бульоне. Поэтому Лева не был в восторге, что он еврей.

Соседи, которые праздновали русскую Пасху, еврейскую тоже не любили, но антисемитизма в этом не было. Просто они были уверены, что на еврейскую Пасху обязательно будет сильный дождь, и они боялись стирать белье.

Что же касается еврейского Нового года, тут Рабинович никак не мог взять в толк, что он не как у людей, а в сентябре или вообще в октябре. Еще его возмущало, что Новый год проходит без Деда Мороза и Снегурочки и без новогоднего подарка с двумя замечательными мандаринками.

Но особенно Лева Рабинович не мог понять самый важный день для всех евреев, который назывался ни с того, ни с сего именем индийского артиста Радж Капура. Это потом он понял, что речь идет о судном дне Йом Кипур, который очень был созвучен звезде слезоточивого кинематографа.

А потом Леве в паспорте написали на чисто русском: еврей. Сказать, что он гордился своим паспортом, было бы преувеличением. Он никогда не вынимал его дубликатом бесценного груза!

А еще Рабинович долго не мог взять в толк, почему надо целовать в дверях мезузу и кто она такая, что с ней все так любезничают. Еще большее разочарование его постигло, когда он эту мезузу увидел!

А когда Рабинович первый раз попал в синагогу, он был жутко разочарован. Вместо роскоши, золота и головокружительной высоты была приземленность, будничность и молитвы, которые бормотались на разные голоса. Тут с Б-гом говорили тихо и просто, как со своим.

Первый раз Рабинович был очень горд, что он еврей, когда в их городе был концерт Эмиля Горовца. И он открыто пел на том языке, который когда-то Леве казался жутким. Зал был набит битком. И почти все были евреями. Одновременно столько аплодирующих евреев Рабинович видел впервые, и его сердце вдруг переполнилось гордостью. А язык этот, конечно, был идиш, и он был очень мелодичным, как и сами песни.

Потом Лева Рабинович узнал, что с его национальностью соваться на юридический было просто глупо! И хотя он не собирался на юридический, но это было очень унизительно.

В армии Лева Рабинович надел однажды темные очки от солнца. Это было неслыханной наглостью, и замполит сказал, что Лева разводит в армии сионизм! И Лева спросил в ответ, а что тогда разводит Коля Зайцев, который продал армейскую радиостанцию и ушел в трехдневную самоволку пропивать выручку. Замполит ничего не ответил, но с этого момента Рабинович каждый день получал наряд вне очереди и шел на кухню чистить картошку.

…А потом Лева Рабинович уехал в Израиль. Нельзя сказать, чтоб это был зов предков. Просто взял и уехал! Как все, кто был тогда на концерте Эмиля Горовца. Это случилось как раз накануне дня, который, вы помните, назывался не Радж Капур, а Йом Кипур. И хотя Лева сильно не постился, но все равно чувствовал, что Б-г здесь к нему ближе, чем там.

А спустя какое-то время Рабинович впервые поехал в Иерусалим и пошел к Стене Плача. Чем ближе он подходил к ней, тем отчетливее ощущал, как что-то происходит у него внутри. Появилось ощущение, которое и раньше в нем было, но теперь стало совсем другим, похожим на то короткое, на концерте…

И тогда Лева отошел в сторону и на клочке бумаги быстро написал три коротких слова. А потом скрутил записку в трубочку, стал на цыпочки и засунул ее как можно выше, чтобы было поближе к Б-гу.

А позже, когда Б-гу попалась на глаза Левина записка, в которой было написано «Господи! Я – еврей!», Бог очень удивился, ведь Лева ни о чем его не просил. Б-г помолчал немного, еще раз перечитал записку, потом усмехнулся и сказал: «Я тоже!» и начал дальше просматривать почту.

ТРЕТЬЮ ПОПЫТКУ
ЗВАЛИ ЛЮСЕЙ…

...И сказал Г-сподь Б-г: «Нехорошо человеку быть одному; сделаю ему помощника под стать ему...» Поэтому оставит мужчина отца и мать и прилепится к жене своей, и станут они единой плотью (Брейшит, 2).

Что скрывать, Рабинович не был Нарциссом! Он себе вообще не нравился! Звезд с неба не хватал, семи пядей во лбу не был! Деньги лопатой он не загребал, за туманом не ездил и даже не любил запаха тайги! Анекдоты Рабинович рассказывал старые! Даже пел он хуже Паваротти!

Но он не был без царя в голове, не напивался до поросячьего визга и имел задатки хорошего семьянина!

«Я хоть деньги лопатой не загребаю, но и не транжирю налево и направо! У меня приличное высшее образование и своя жилплощадь с видом на семейную жизнь!» – написал Рабинович по объявлению одной брюнетке без вредных привычек. – «По характеру я не Мавр, по гороскопу Лев, и иногда читаю Бродского. По маме я еврей, а по папе – тоже!..»

Переписка длилась больше недели, и они решили съехаться навсегда! И хоть мама сказала: «Только через мой труп!», Вера уже в понедельник утром приехала с одним чемоданом, чтобы строить с Рабиновичем свое счастье.

Вы видели когда-нибудь сэра Эндрю Уайлса, который доказал теорему Ферма? Так, Вера была не намного глупее! Даже мама сказала, что «она, конечно, умная, приехать на все готовое!».

Вначале все было у них хорошо. Примерно, четыре дня. Но путь к сердцу мужчины идет, как известно, через обед из трех блюд со сложным овощным салатом и пудингом на третье. Вера сразу пошла другим путем, быстро заблудилась и не дошла. Она три раза в день виртуозно играла Рабиновичу на щипковых инструментах, которые привезла в том чемодане с приданым, и при этом красиво притопывала ножкой в такт. А так же таскала его за собой на скандальные премьеры и шумные бенефисы. Кроме этого, Вера сильно увлекалась спиритизмом, и по меткому выражению мамы, готовила, чтоб нашим врагам так готовили всю жизнь.

Через полгода Рабинович ненавидел щипковые инструменты больше, чем гада-соседа, который вытряхивал им сверху на голову ковровые дорожки. А при слове «бенефис» он покрывался одновременно мелкой дрожью и средней сыпью, и даже вынужден был принимать препараты от аллергии. А когда чаша терпения у него переполнилась, он на спиритическом сеансе обозвал ее кумира Распутина жирной свиньей. Этого Вера вынести не смогла и уехала вечерним поездом навсегда.

Вторую попытку Рабиновича звали Клавой. Она не играла на щипковых инструментах, и за это Рабинович ее полюбил. Клава была заботливой, как Арина Родионовна, и душевной, как послевоенные песни. А как она выбивала ковры! Люди ходили смотреть, как она выбивает! Клава окружила Рабиновича такой заботой, что даже его еврейская мама постепенно ушла в тень. Клава заставляла Рабиновича глубоко дышать по системе Бутейко, чтобы очистить легкие, есть не заправленный салат из крапивы, чтобы укрепить иммунную систему и, неизвестно для чего, натирала ему пятки настоем куриного помета на березовых пупырышках.

Через полгода Рабинович был замучен, как партизан в гестапо, и выглядел страшнее смерти. И тогда его мама вышла из тени и даже замахнулась на Клаву щипковым инструментом, который, как память, остался у них от Веры. И Клава была вынуждена сложить чемоданы, забрать настой и гордо уехать, как говорила мама, в свой Урюпинск, хотя она была из Махачкалы.

Третью попытку вместо Рабиновича решила совершить его мама, потому что у самого Рабиновича на женитьбу уже опустились руки. Он даже чуть было не разочаровался в женщинах. Но, к счастью, он был не очень современным человеком, и поэтому у него не было альтернативы.

А мама уже через месяц, через хороших знакомых, лично нашла ему Люсю из очень приличной семьи. И хотя Люся ей не нравилась по определению, это было лучшее, что маячило в данный момент на горизонте. За Люсей, мама тысячу раз все перепроверила, не было плохого прошлого, а было только хорошее будущее.

На первом свидании Люся и Рабинович молчали и краснели, как отпетый интеллигент, по ошибке заглянувший в женскую баню. У Люси были на щечках ямочки, и ее грудь трепетно вздымалась, когда она украдкой поглядывала на Рабиновича. А сердце Рабиновича замирало, потому что он чувствовал, что между ними есть химия, а науку не обманешь.

…И через три месяца мама Рабиновича уже рыдала на свадьбе горькими слезами, но от счастья! И молодые под марш Мендельсона пошли под хупу. А прогрессивный рав Мордехай, который специально приехал к ним из Херсона, прочитал семь свадебных благословений… А потом Рабинович под овации гостей с первого раза растоптал ногой стеклянный бокал, который для безопасности положили в прозрачный полиэтиленовый пакет. Тогда еще Рабинович не знал, что топчет его в память о разрушенном Храме.

А впереди была целая жизнь, которая, как известно, не сахар, но и не редька с хреном, как любила говорить про жизнь мама Рабиновича...

НАША ШАНА – ОЧЕНЬ ТОВА!
Практически, новогодний тост

На первый взгляд, у нас страна – шиворот навыворот!

Даже Новый год у нас не как у всех! И живем мы, слава Богу, не по-людски! Потому что по-людски сегодня жить – не дай Бог! Люди везде сегодня так себе живут! Почти всегда ходят злыми, запыхались сильно и не верят в завтрашний день! А у нас стреляют, и война может начаться в любую секунду, и вокруг нас океан ненависти, а мы живем, будто тише места на земле не бывает! Хотя, конечно, тоже порядком запыхались.

Мы живем по-своему, не так, как многие! Мы любим свою крохотную страну! И ощущаем ее громадность! Наши дети не косят от Армии, это просто тут неприлично. Хотя, есть, конечно, кто немного косит.

У нас самая горячая точка! И при этом есть ощущение безопасности! Потому что мы верим в Бога и в тех ребят, которые не косят…

Мы умеем жить. В Израиле это называется «ляасот хаим» – делать жизнь. Не знаю, кто умеет это делать лучше израильтян! «Ляасот хаим» всегда, когда выпадает свободная минута!

Мы умеем улыбаться. Просто так, всем подряд. Здешние лица так настроены – на улыбку.

Я рад, что мои дети растут именно тут. Они не стали циниками, и не стали злыми и обозленными. Они видят свет, и он светит сейчас, а не в конце туннеля!

Мне нравится, что у нас перед законом почти все равны. И даже самого неподсудного могут судить, как простого смертного, даже суровее!

Я не осуждаю Израиль, что отдал за одного нашего солдата тысячу бандитов. С арифметической точки зрения это абсурд, но разве до математики, когда разговор про жизнь нашего парня… Многим этого не понять, но я горжусь страной, для которой даже одна жизнь так важна!

У нас тысяча и один недостаток и еще большая тележка! И можно с утра до ночи чихвостить Израиль, но если прислушаться к своим ощущениям, начинаешь понимать, что это страна, где тебе хочется жить, даже если жить тебе очень не просто!

Поэтому всех, кому Израиль симпатичен, даже если Вы живете далеко от нас, – Шана това! Сладкого года!

И только хороших новостей! Лехаим!