Об авторе:

Мильман Михаил Борисович. Родился в 1938 году в Витебске. Окончил Московский энергетический институт (1968). Почти 40 лет работал на Витебском заводе электроизмерительных приборов. Сейчас на пенсии.

 

...Я рассказываю о голоде, холоде и военном лихолетье свой дочке, учителю истории, кандидату педагогических наук.

Я все помню и никогда не воспринимаю свою благополучие как данность.

В эвакуации мама работала в паровозном депо Оренбургской области. Работа была адская. Представьте себе: сорокаградусный мороз, от паровоза идет пар, лед намерзает на воротах, а мама кайлом должна была его отбивать, чтобы паровоз мог выйти после ремонта. Когда мама меня гладила по голове уже много лет спустя, я ощущал эти мозоли: они так и не сошли с ее женских рук до самой смерти.

Я же должен был заготавливать кизяк (коровий навоз, перемешенный с соломой). Мешать его надо было ногами. Кизяк был единственным топливом. Ноги были в ципках и все время ужасно чесались, но я не жаловался, потому что видел, как мама устает.

Я помню, как летом 1944 года, возвращаясь из эвакуации, наш поезд попал под обстрел на станции Гжатск (ныне Гагарин): с одной стороны стреляли немцы, с другой – наши. А поезд стоял… Мама затащила меня под вагон и накрыла своим телом. Когда разорвался снаряд, маму, всю в крови, поднял в вагон солдат с автоматом. Мама очнулась и сказала: «Коля?». Я подумал: «Заговаривается…» Как выяснилось, это был Николай Котнев – машинист депо станции Витебск, который работал с моим отцом, был другом и соседом, жил в одном флигеле с нами. Я помню, как дядя Коля отдал нам все содержимое своего вещмешка, там были консервы, сало, хлеб и мыло.

Я помню, как мы приехали из эвакуации (г. Абдулино Чкаловской, ныне Оренбургской области) в июле 1944 года и сошли на грузовой платформе. Мама плакала, потому что наш дом сгорел. С платформы было видно место, где стоял наш дом до войны. К нам подошла незнакомая женщина, которая встречала свою сестру, но так ее и не дождалась. Она пригласила нас к себе. Мы спали на полу, рядом с ее детьми: мальчиком и девочкой. Мы ходили весной, да-да, весной перекапывать мерзлую картошку за десять километров. Если пойти на поле осенью, чтобы запастись картошкой, то можно было загреметь в тюрьму. «За все в ответе ваши родители» – гласил закон.

Отец мой Мильман Борис Яковлевич воевал и погиб на Ленинградском фронте. Похоронен на Пискаревском кладбище (братская могила № 3). Я помню, как мама получила похоронку, там же в конверте с сургучными печатями лежали медали отца. Я помню, как мама плакала и кричала…

Я помню… Сколько помню свое детство – помню его голодным. За погибшего отца мы получали пенсию 235 рублей, а буханка хлеба стоила 150. Уже после войны мама лежала, опухшая от голода. Я думал: «Как это, есть нечего, а она такая толстая».

Я помню, как мама от отчаяния бездомности (жили мы в кладовке) и голода, взяла меня в Москву на прием к министру путей сообщения Бещеву. Как добилась? Отдельный разговор... Когда мы с мамой зашли к нему в кабинет, она вынула из конверта с сургучными печатями награды отца, похоронку и заплакала. Я тоже заплакал. Министр спросил: «Чем я могу помочь?».

Мама проронила одно слово: «Квартира». Так появилась у нас комната в коммуналке на общей кухне! А начальник политотдела железной дороги Витебского узла Плясунов хотел отправить маму в сумасшедший дом, за то, что она, без его ведома, попала на прием к министру. Ему было дано 24 часа на решение нашего квартирного вопроса. Он встретил нас на перроне, затолкал маму в машину и повез бы в сумасшедший дом, но я начал кричать и плакать, помогли незнакомые люди – отбили.

Мама до конца жизни практически никогда ничего не покупала впрок. Я думаю, что подсознательно боялась «обрастать барахлом». Часто говорила: «В саване карманов нет». Ведь после возвращения в Витебск она, тридцатидвухлетняя вдова, осталась без дома, вещей, с двумя детьми на руках.

Мама отдала то, что помогло мне выжить: любовь, нежность, ласку, а часто и свой кусок хлеба. Она смогла нас сберечь среди голода, вдовьих слез, адского труда. Низкий поклон и вечная ей память, ей и таким же вдовам, вынесших все женщинам. Я очень хочу, чтобы о ней помнил и мой единственный внук, ее правнук.

Да, нищета – это тяжело и унизительно. Но после войны так жили почти все. Мы были голодными, но не злыми, а еще удивительно живучими. На долю моего поколения выпали недетские испытания, у нас война украла детство. Вот почему я жизнелюб и всегда помню и о войне, и о людях, самых разных, которые дали мне возможность выжить: кто ржаной лепешкой, как хозяйка, принявшая нас в городе Абдулино, как дядя Коля Котнев в Гжатске, отдавший нам весь свой солдатский паек, как женщина, приютившая нас в Витебске, когда мы с мамой стояли на пепелище своего дома в 1944 году.

Я помню, как мы с мамой в 1946 году поехали в Ленинград на Пискаревское кладбище, на могилу к отцу. Никакого мемориала тогда не было. Кругом были одни земляные бугры. Работавшая на кладбище женщина рассказывала, как привозили покойников из военного госпиталя в одном нижнем белье и на правой ноге на большом пальце прикреплялась бирка с фамилией именем и отчеством, годом рождения и датой смерти. Эти обескровленные голодом женщины вели записи всю войну. Это их труд в адских условиях блокады лег в основу мемориальной книги Пискаревского кладбища.

***

Я помню, как Яков Спринсон, участник Великой Отечественной войны, мой учитель игры на теноре (духовой инструмент), пригласил меня вместе с ним пойти на вокзал. Было лето 1947 года. Яков встретил на перроне мужчину, и они о чем-то говорили. Незнакомец погладил меня по голове. Позже я узнал, Яков разговаривал на перроне с мировой знаменитостью, писателем Ильей Эренбургом. Дело в том, что брат моего учителя, Герой Советского Союза, был героем военного очерка Ильи Эренбурга. Но после войны поднялась новая волна сталинских репрессий, и брат Якова попал в лагеря. Может быть, учитель надеялся, что писателю удастся отстоять фронтовика-героя… Не знаю, чем закончилась эта история и знает ли кто-нибудь кроме меня об этом кратком приезде Эренбурга в Витебск...

***

Я помню, как мама работала проводницей. Она уезжала всегда ненадолго. Мне, маленькому, казалось, что это время было вечностью. Но в это время приходилось выживать. Я воровал уголь на складе зимой, чтобы не замерзнуть. Боялся не за то, что получу от сторожа по шее, а то и пристрелить могут, боялся, что сторож отберет мешок… С чем идти следующий раз?

Круглая печь, которая называлась «бурак», обогревала несколько комнат. В одной из них жил дядя Вася – фронтовик, потерявший ногу на войне. Он тачал сапоги. К нему всегда была очередь. Я ему помогал нарезать деревянные гвозди и получал за это хлеб и кружку сладкого чая. Но когда дядя Вася уходил в запой, то говорил мне: «Миша, ты покури, есть не будешь хотеть». И я покуривал….

Я помню, как у меня, 10-летнего пацана, украли хлебные карточки. Мы жили у железной дороги. Я ушел из дома, а через четверо суток меня нашли без сознания в колодце, сделанном из шпал.

***

Немного о брате: Мильман Ефим Борисович, во время учебы в ПТУ города Абдулино, в 1944 году, исчез из дома со своим другом Иваном Носиком. Добрались до Москвы. На Белорусском вокзале его окликнул мужчина: «Мильманенок, ты как оказался в Москве?». Оказалось, это Дмитрий Майоров – друг отца. Так они попали в колонну МПС кочегарами. На фронт возили снаряды, а с фронта раненых под бомбежками.

Майоров до войны работал начальником паровозной службы Витебского отделения железной дороги, во время войны – начальником колонны МПС.

В это же время в Витебском депо работал впоследствии Герой Советского Союза, легендарный Константин Заслонов, до перехода на повышения в депо города Орша. Я помню, как к нам приехала дочь Заслонова и попросила у мамы фотографию, на которой были мой отец и Заслонов, обещала вернуть. Но...

Это небольшое отступление

Руки брата были в каменных мозолях от лопаты, а кожа пронизана угольной пылью. Когда он на медицинской комиссии прибавил себе год (документы были утеряны), его признали годным к службе. Он дошел бы до Берлина, но был остановлен его поход под Варшавой. Мама написала Наркому МПС Когановичу Л.М., что задействуют несовершеннолетнего на войне, и Ефим был возвращен в Витебск с медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». Прошел от кочегара до машиниста паровоза, тепловоза, закончил вечернюю школу и заочно железнодорожный техникум.

Он был скромным человеком, и многие люди не знали, что он участник войны, но в день Победы всегда прикреплял маленькую орденскую планку с медалями «50 лет Победы над Германией» и «60 лет Победы над Германией», «Георгий Жуков», медаль участника Великой Отечественной войны.

***

Спасибо всем тем, кто завоевал нам возможность просто жить, строя свою жизнь...

Когда сегодня бывает тяжело, я вспоминаю детство и свое умение выживать. Думаю, я выжил не с проста, ведь сколько моих сверстников умерло после войны. Вот почему моим девизом стали слова Бориса Стругацкого: «Терпение, настойчивость и кусочек Божьей милости».