Фрейдин Макс Залмонович, заведующий кафедрой агробизнеса УО «Белорусская государственная орденов Октябрьской Революции и Трудового Красного Знамени сельскохозяйственная академия», г. Горки. Кандидат экономических наук, заслуженный экономист БССР, профессор. Награжден орденом «Знак Почета» (1966), Почетными грамотами Совета министров Республики Беларусь (2002), Национального собрания Республики Беларусь (2005), Государственного комитета по науке и технологиям Республики Беларусь (2010), нагрудным знаком «Юбилейная медаль 80-летия Национальной академии наук Беларуси» (2011), медалью «Франциск Скорина» (2012).

В том, что этого человека знают все и в академии, и в Горках вообще, я убедился довольно быстро. Разыскивая улицу и дом, где живет наш герой, вразумительного ответа получить не мог, но где живет Макс Залмонович Фрейдин, знал каждый. И это не удивительно. Уже то, что Макс Фрейдин руководит одной из кафедр Академии 44 года, говорит само за себя. Сотни научных работ, доклады на научных конференциях и симпозиумах, сотни учеников по всему миру, почетные грамоты, медали и ордена, но, главное, уважение и искренняя любовь окружающих. Имея за спиной все это, человек может спокойно почивать на лаврах, но Макс Залмонович по-прежнему нацелен в будущее.

У каждого есть семейная история, и для ее обозрения без взгляда в прошлое никак не обойтись.

Слово Максу Залмоновичу Фрейдину.

– Я родился 25 апреля 1932 г. в Горках. Так уж получилось, что при смене паспорта мне день рождения поменяли на 24 апреля, а в отчестве заменили букву «а» на «о». Вот с тех пор я Залмоновичем и стал.

Со слов родителей, мои предки родом из местечка Романова (сейчас Ленино). Это было имение княжны Дондуковой-Корсаковой, фрейлины его Императорского величества. В местечке были синагога и церковь, проживало примерно поровну евреев и белорусов. Был священник, и был раввин, жили все довольно мирно. Отец говорил, что священник с раввином могли встретиться, посидеть, да и по рюмке выпить.

Мама Гинеся Мордуховна Рыскина, 1904 г.р., папа Залман Лейзерович Фрейдин, 1893 г.р. Где-то в 1930–1931 г. они переехали из Романово в Горки.

Знаю, что мамин отец и мой дед Мордух Рыскин был мельником. Он и погиб на мельнице, когда руку в жернова затянуло. Его Мордух-хлебодавец называли. Не от слова «давить», а от «давать» – очень был добрый человек. Он был крупный человек, высокого роста. Родители говорили, что я в него пошел. В один несчастливый день он остался вдовцом с тремя сыновьями Залманом, Хаимом и Ичей, а когда женился на Саре Либкинд, у них родилось еще шестеро: один сын и пятеро дочерей.

Сын Яков закончил Горную академию в Москве, был горным инженером. В 1935 году Серго Орджоникидзе направлял его в Америку изучать технологию производства алюминия. Моя бабушка Сара с большой гордостью вспоминала, как ее сын Яков на легковом автомобиле показывал ей до войны Москву, когда он там работал и она была у него в гостях

Одна из дочерей, Елена Марковна (Мордуховна), была врачом еще до войны. В начале войны она спасла раненых из Горецкого госпиталя, смогла вывезти их в тот день, когда немцы в Горки вступили. Довезла всех до Курска, и ни один не погиб. Ведь организованной эвакуации из Горок не было. Кто как мог, так и уходил. После войны она работала врачом в Горках в академической больнице. Ее сестра Броня Марковна, тоже врач по образованию, жила в Ленинграде. Пережила с мужем Лазарем Ицковым блокаду. Эстер Марковна до войны работала в артели инвалидов. Сын ее Яков Симкин был членом Союза художников СССР. Всю Великую Отечественную войну служил мотористом и авиамехаником. После войны жил в Москве и Минске, окончил филологический факультет МГУ, но в итоге стал прекрасным художником. Фрада Марковна работала в Горках в одной из артелей. Во время войны в эвакуации она трудилась в Чкалове на трикотажной фабрике 8 Марта, которая была вывезена из Гомеля. Уже после войны жила с детьми в Гомеле и работала на спичечной фабрике. Муж ее Лейба Столяров погиб во время войны под Харьковом.

Еще одной дочерью Мордуха Рыскина была моя мама.

Предки отца занимались кузнечным делом. Деда Лейзера я помню лет с трех-четырех, когда он жил уже в Горках. Мы с отцом к нему ходили. Еще в царское время он владел русским языком и писал прошения за все местечко, и за крестьян тоже, и всегда эти прошения выполнялись. В семье из поколения в поколение передавалась легенда о том, что дед Лейзер в молодости избил полицейского и отсидел на каторге.

Княжна Дондукова-Корсакова помогала талантливым евреям получать образование и преодолевать «черту оседлости». Я помню, у отца было такое удостоверение, где ему разрешалось в течение 10 дней оставаться в Санкт-Петербурге и участвовать во Всемирном конгрессе пожарных. Дело в том, что у княжны была пожарная команда, и, конечно, в ней состояли еврейские молодые люди наряду с белорусами.

Папа любил говорить, что из кузнецов дети пошли в музыканты. Не все, конечно…

Один его брат, Лев, фармацевтом был, вначале жил в Киеве, затем в Днепропетровске. У него было две дочери. Тамара – кандидат технических наук, доцент Днепропетровского института транспорта, и Нюся – врач. Двоюродный брат играл в оркестре киевского оперного театра. Владимир, самый старший, получил через княжну разрешение, окончил строительный институт и жил в Москве. Еще у папы было три сестры: Юдифь, Фрейда и Эсфирь.

Родной брат папы Лева, фармацевт, тогда жил в Киеве. К нему, еще до революции, уехал папа. Там он окончил бухгалтерские курсы в 1917 году. Потом вернулся в Романово. Было это, наверное, уже после революции. Он заседал в Комбеде, был активистом, но в партию не вступил. После переезда в Горки работал бухгалтером в артели «Пищевкус».

Мама в 1923 г. окончила (как записано в свидетельстве) полный курс наук в Ленинской Единой Трудовой Советской 2-й ступени школе с пятилетним курсом обучения. Она работала счетным работником, а потом оставила службу и воспитывала двоих детей. Во время войны была санитаркой в военном госпитале, где врачом работала ее сестра Елена Марковна Рыскина.

Помню, как услышал о начале войны. Я шел к тете Елене, и на площади на высоком столбе висел черный громкоговоритель, стояло несколько человек – слушали выступление Молотова.

6 июля 1941 года папа, уходя в армию, сказал, чтобы мы никуда из Горок не уезжали, потому что немцев разобьют за два месяца. Я помню, как мы собрали вещи в сундук и зарыли в сарае во дворе. Думали, заберем, когда вернемся, но к нашему возвращению все было разграблено. Оказалось, полицаи потом искали, штыками землю протыкали. Да и дом наш сгорел.

Помню, как через Горки шли колонны наших солдат в сторону Орши. Из строя выбежал горецкий еврей по фамилии Бандель, обнялся с молодой женщиной и побежал своих догонять. А после войны хромой Бандель работал поваром в академической столовой.

Родная сестра отца Юдифь (еще одна папина сестра Фрейда жила в Ленинграде, другая, Эсфирь, – в Горках) работала заведующей аптекой в Горах, недалеко от Горок. Жила с сыном. Они там и были расстреляны немцами. К ней мы и поехали на телеге, когда Горки начали бомбить. Хотели спрятаться на некоторое время. Помню, тогда в Горах я видел белорусского поэта Янку Купалу. Как-то мы, мальчишки, играли возле дороги, остановилась машина «Эмка». Из нее вышли полная женщина и мужчина с усами. Женщина говорит: «Глядзіце, хлопчыкі, гэта жывы Янка Купала». Это у меня осталось в памяти. Потом выяснилось, что он переночевал в Горах у директора льнозавода – еврея (там, в Горах еврейский колхоз был до войны), и они отправились дальше в Москву.

Потом мы снова вернулись в Горки. 12 июля мама пошла в артель «Пищевкус», и председатель Тищенко дала ей телегу и лошадь (эта женщина после войны жила в Горках, заправляла сифоны газированной водой. Мы ей и по сей день благодарны), куда мы погрузили какие-то пожитки. И большой группой – я, мама, младшая сестра Ася – на телеге, мамина сестра Фрада с сыном Мотей (он сейчас в Ульяновске – Заслуженный железнодорожник СССР), дочерью Броней и мужем Лейбой Столяровым, папиной сестрой Эсфирью (ее муж Еэл Цофнас был в армии), моей двоюродной сестрой Раей, студенткой Ленинградского мединститута (она была на практике в Горках) – пошли по «мстиславке» из Горок. Началась бомбежка, мы бросили лошадь с телегой и напролом, через забор, побежали в овраги. Там спрятались. Помню, на мне были короткие «пионерские» штанишки и через плечо противогазная сумка, в которую вместо противогаза мама положила кулек сахара и сухари. Я видел, как армада самолетов делилась: часть летела бомбить вокзал на станции Погодино (там горела нефтебаза), часть – бомбить район академии, часть – горскую дорогу, по которой наши войска отступали.

Потом муж тети Фрады увидел нашу телегу у одного мужчины. Тот отказываться не стал: «Это ваша лошадь? Забирайте…» Еще рассказал, что был в городе – там немцы. Танкетка бьет по академической библиотеке. Ему крикнули: «Хенде хох!», но он сбежал. После бомбежки установилась мертвая тишина. Большая часть людей из этих оврагов пошла назад в город. Но мой двоюродный брат Мотя Столяров возвращаться не хотел, говорил: «Вы, как хотите, а я домой не возвращаюсь». …И мы пошли в сторону Смоленщины. Все заботы о лошади и телеге взял на себя дядя Лева Столяров.

Так начался трудный путь нашего спасения. А немцы как будто шли за нами по пятам. Потихоньку мы добрались до деревни Захарьино, где встретили несколько семей еврейских, которые уходили из Горок, из Гор… Крестьяне дали немного муки, замесили хлеб… Тут десант немецкий, и мы снова драпаем из этого Захарьино…

Дошли до Рославля. Ночью должны были через мост перейти, но солдаты сказали, что мост может быть заминирован. Кто-то предложил колеса замотать травой и потихоньку ехать. Так и сделали… Дальше мы дошли до Брянска. Днем шли войска, ночью – беженцы. Или днем по обочине шли параллельно войскам. В брянском лесу я и Яша Бранзбург (его семья ушла из Гор) нашли лошадь с ранами от хомута. Ее оставили артиллеристы. Яша как сельский парень сел верхом и меня к себе взял. Мы какое-то время были обеспечены «личным транспортом».

Помню, когда мы в Брянск вошли, там все горело. Но задерживаться все равно некогда было. Так мы и до Орла дошли. Здесь мама сдала лошадь и телегу, получила справку об этом, и мы смогли сесть в эшелон. Перед нами один эшелон немцы разбомбили, но наш, к счастью, прошел. Завезли на станцию Филоново в станицу Новоанинскую Сталинградской области. Там в деревне остановились и какое-то время жили. Мама работала в колхозе. Мы тоже помогали, с двоюродным братом Матвеем на волах – «цоб-цобе!» – подвозили воду на полевой стан. Я не учился. Старшие ребята обозвали меня жидом, а я обиделся. Но относились к нам хорошо. Хозяин (у него была в сундуке казацкая форма, сабля) говорил: «Вы не уезжайте от нас…»

Немцы приближались к Сталинграду. Пришлось второй раз бежать.

В Бугуруслане была специальная организация, в помощью которой люди искали друг друга. И мы нашли мамину сестру Елену, которая раненых вывезла. Она находилась в Чкалове (ныне Оренбург), работала в госпитале. Вместе с ней была наша бабушка, муж Елены и старшая сестра Эстер. Решили к ней перебраться.

Нас с большим трудом посадили в эшелон, который шел с эвакуированными из Украины. Помог комендант, как семье военнослужащего. Так мы с муками до Чкалова добрались. Вышли в зиму, а эшелон дальше пошел, в Ташкент.

Нас поселили к одной женщине-мордовке.

Мама работала санитаркой, потом ее перевели в посудомойки на кухню. И нам стало жить веселей, поскольку какой-то приварок ей давали и можно было что-то съесть. Отца по возрасту демобилизовали. Он потом рассказывал, что участвовал в высылке немцев Поволжья из Саратовской области. Помню, что для нас его приезд в Чкалов был большим событием, тем более, что у него с собой была какая-то отварная свинина и кусочки сахара.

Отец устроился бухгалтером сельпо в село Пугачи (станция Меновой Двор) в пригороде. Нам там дали домик. У нас и коза была.

Относились к нам хорошо. Я там учебу продолжил. Помню, как, перебравшись на лодке через реку Урал, папа привез из Чкалова сообщение о Великой Победе. И в Пугачах, как и во всей стране, начался большой праздник.

Вернулись мы в Горки в 1945 году. Я пошел в пятый класс. Какое-то время жили на квартире в семье Цирлиных. Потом купили половину домика. Папа сначала работал бухгалтером, а потом до пенсии – главным бухгалтером строительного управления.

В войну мужчины воевали на фронте, а многие дети и женщины, кто оставался в Горках, погибли. С другой стороны, мужчины погибали на фронте, а женщины-вдовы возвращались из эвакуации. Так после войны создавались новые семьи. Помню, Геня Кац и Фаерман соединились. Или наши довоенные соседи, два брата-кузнеца Горонки. У одного долго не было детей. И буквально накануне войны жена родила двойню. Он ушел в армию, а ее с малютками здесь расстреляли. Оба Горонка вернулись и создали новые семьи. Была семья Черномордик. Он погиб, а она осталась в живых. Приехала и с каким-то еврейским человеком сошлась.

Помню, что в нашем доме на Красинской улице находили прибежище возвращающиеся после войны. У каждого своя история была. Какое-то время жил с нами Пейша Цофнас, портной (брат Евеля, мужа папиной сестры). Во время войны он попал в плен. В концлагере выдал себя за татарина, и никто из пленных его не выдал. Освободили их американцы. На левой руке у него были ампутированы первые фаланги пальцев. Его в Горках несколько раз вызывали в КГБ и выясняли, почему он жив остался. Семья его была расстреляна. Остался в живых сын, который учился в Москве в Институте нефти и газа и позже работал в Башкирии. Пейша женился на вдове Мане Лейкиной, муж которой на войне погиб. Отец Мани, как и Пейша, тоже портным был. Позже они всей семьей уехали в Молдавию.

Жил у нас после демобилизации участник войны Лева Бляхер. Его родители (отец сапожником был) жили по соседству еще в Романове. Он женился на Гале, дочери Миндлина. Был участковым милиционером в Ленинском сельсовете, потом директором магазина. Сейчас с семьей живет в Израиле. Несколько недель жила Фаня – сестра Лёвы. Она убежала из-под расстрела, выдала себя за белоруску, скиталась по деревням, пока ее не угнали в Германию. Вернулась в Горки. От нас уехала к родственникам в Москву. Еще некоторое время жила у нас вернувшаяся в Горки семья Зобиных.

У нас была дальняя родственница Елена Абрамовна Гинзбург, которая до революции жила в местечке Ляды. У нее отец раввином был. Она против воли своих родителей по большой любви вышла замуж за белоруса и убежала из дома. Мужа ее звали Андрей Окуневич. Он во время войны возил ее из деревни в деревню, прятал, тем и спас. Им тогда лет по тридцать было. Андрей работал после войны механиком на консервном заводе. После войны они жили на Красинской улице, у них двое детей было, дочка Надя и сын Николай. Сын работал потом прокурором в Полоцке и Орше. Надя – заведующей детским садом в Горках. Их обоих уже в живых нет. Живут в их доме внуки и правнуки.

После войны на нашей Красинской улице жила семья Черняк. Ольга Сергеевна, Михаил Ефимович и двое детей: дочь Алла и сын Геннадий. Во время войны они жили на Оршанке в своем доме, и в погребе Ольга Сергеевна прятала своего мужа еврея. Потом его переправила в партизанский отряд. Он демобилизовался в 1947 году и работал в Горецком районо, а Ольга Сергеевна – учителем. Алла закончила пединститут и работала в Новосибирске. Геннадий после экфака академии по направлению работал в Казахстане. Сейчас живет в Витебске.

Родители часто разговаривали на еврейском. Традиции строго не соблюдались. Когда еврейские блюда мама готовила: и кнейделах, и фаршированную рыбу, и тейгелах, и кисло-сладкое мясо, значит был йонтеф (праздник).

До войны помню синагогу на Красинской улице, и помню, как из нее сделали клуб. Накануне войны там уже крутили фильмы. Помню, как бабушка зажигала вечером лампу и нам, внукам, читала Тору.

После войны у нашего соседа Нохема Альтшуллера собирался минин. И, когда не хватало десятого, приглашали моего папу. Молитвы читал сам Нохем. До войны он был председателем еврейского колхоза в Горах, а после войны – председателем артели инвалидов.

Когда пекли мацу, мама тоже участвовала в подряде, а мне разрешали катать колесико. Потом люди завязывали мацу в белые простыни и на коромысле несли домой.

Помню, как хамец выгоняли на Песах, на Хануку монетки нам давали, а в йомкипер папа крутил над головой петуха или курицу. Это воспоминания довоенного и, немножко, послевоенного времени.

В 1951 году я окончил школу с серебряной медалью, поступил в Белорусский государственный университет на биолого-почвенный факультет. Жил у родственников. Муж двоюродной сестры Розы Давид Яковлевич Шахнович был управляющим строительного треста, восстанавливал Минск, строил заводы. Отучился я один семестр и разочаровался. Приехал на пару дней в Горки, и мой товарищ Леонид Дыленок, сказал, что у них есть место на экономическом факультете. Так я перешел в Академию.

В 1956 г. окончил ее и по распределению работал председателем районной плановой комиссии. Потом поступил в аспирантуру. В 1962 г. были созданы территориальные колхозные управления. Тогда меня пригласили в райком партии и сказали, что проверяется верность делу партии. Из любой должности комплектовался аппарат управления сельского хозяйства. Вот меня и перевели в заочную аспирантуру и назначили начальником планово-финансового отдела управления сельского хозяйства. Защитил кандидатскую диссертацию я в 1965 г., а в следующем году перешел на работу в Академию. Так началась моя академическая эпопея. В общей сложности, около 45 лет я работаю заведующим кафедрой».

Записал Александр ЛИТИН