Неизвестный ранее портрет кисти легендарного витебского художника, первого учителя Марка Шагала, Юделя Пэна (1854–1937 гг.) находится в Израиле, куда был перевезен десять лет назад из Украины как семейная реликвия…

История не терпит сослагательного наклонения. И, тем не менее, если бы не приезд в Витебск историка, редактора по Израилю и СНГ русскоязычной газеты, издающейся в США, «Форум Daily» Шимона Бримана и его интерес к музейной коллекции Юделя Пэна в Художественном музее, мы бы так и не узнали, что жива еще одна картина нашего живописца-академика. Судьба этого полотна так же непроста, как и жизнь человека, изображенного на нем.

– Я много лет изучаю творчество Пэна, видел его работы в альбомах и, наконец, – в музее Витебска, где летом 2014 года имел возможность посмотреть оригиналы. Портрет моего деда Семена Бримана по манере письма действительно схож с другими пэновскими портретами: освещенное задумчивое лицо, выступающее из темноты. Мне понравился витебский музей, и в зале, где экспонируется Пэн, я как будто увидел что-то родное и знакомое, – поделился Шимон.

Как известно, портретная живопись в творчестве основателя первой школы рисования в Витебске занимала одно из центральных мест. Герои – не вымысел, они все были реальными жителями города первой трети XX века. К сожалению, не все прототипы созданных художником образов известны, и тем более интересны сведения Шимона Бримана, который также прислал для публикации фотографию портрета, хранящегося в семье почти столетие. А история такова.

– Мой дед Семен Яковлевич Бриман и его жена Софья Моисеевна приехали в Витебск из Украины, из-под Киева, в конце 1920-х годов, – рассказал собеседник. – Их сын и мой родной дядя Моисей Бриман вспоминал, что они жили по соседству с домом Пэна (квартира и школа-студия находились на улице Гоголевской, в районе Соборной площади). Дед Семен по-соседски помогал старику-художнику, рубил для него дрова, топил печь. В знак благодарности Юдель Пэн предложил написать портрет. Так появилась эта картина. На ней Семену Бриману, 1903 года рождения, примерно 30 лет, портрет, пожалуй, можно датировать 1932–1935 годами.

– Шимон, судя по благородству облика, костюму, в который одет Семен Яковлевич, принадлежал к интеллигентским кругам. Чем же занимался ваш дед?

– Насколько знаю по рассказам родных, он был служащим или мастером на одном из заводов или в крупной артели в Витебске. Семен играл в городском духовом оркестре, это было хобби. Близкие вспоминают его, как остроумного человека. Кстати, за это он и поплатился. Перед началом войны в 1940–1941 годах деда арестовали за анекдоты о политике, а на момент немецкого вторжения этапировали из Витебска…

В начале войны наша семья бежала из города буквально в последнем эшелоне. Бабушка Софья вывозила старшее поколение и своих детей Моисея и Беллу, 1928 и 1937 годов рождения. Семейное предание гласит о том, что, когда решали остаться в Витебске или уезжать в эвакуацию, аргумент в пользу первого был такой: «Как же все тут бросим, мы ж недавно купили новый кожаный диван». (Шимон улыбается.) Конечно, выбор между жизнью и диваном был сделан в пользу жизни. Из немногих вещей, которые бабушка успела взять с собой, главная и самая большая семейная ценность – портрет арестованного мужа.

Картина пережила все переезды и бедствия, она напоминала о Семене, который к тому времени уже находился в армии, на войне. Портрет побывал в эвакуации и в уральской деревне, и в Баку, где в 1944 году в госпитале после ранения лечился Семен Яковлевич. Здесь и соединились бабушка с дедушкой, в Баку в июле 1945-го родился мой отец Яков.

Можно допустить, что в то время для Софьи, ждавшей мужа, сначала канувшего в неизвестность, потом подхваченного огненным вихрем войны, портрет был сродни талисману, символом воссоединения семьи. Эта святыня, пережившая лихолетье, на многие десятки лет вновь заняла свое место в семейном гнезде, но уже в Харькове, куда приехали Бриманы жить после войны.

– Кстати, я родился в Харькове, меня хотели назвать Шимоном в честь деда Семена… Официально я взял себе это имя, приехав в 1996 году в Израиль, – продолжил рассказ собеседник. – К его портрету, сохранившему следы сворачивания в трубку, в семье всегда было трогательное отношение. Подпись Пэна, к сожалению, затерлась, по крайней мере, невооруженным глазом ее сейчас не видно, хотя в начале 1990-х годов мы отдавали картину на реставрацию в Харьковский художественный музей. После отъезда моих родителей в 1994 году в Израиль портрет хранился у наших друзей в Харькове. И только в 2005-м я смог оформить разрешение на вывоз полотна Пэна. Живописный образ деда, созданный легендарным витебским художником, вот уже десять лет живет в квартире моих родителей в Хайфе.

Шимон-внук удивительно похож на своего деда. Не сложно предположить, что это разительное сходство подогрело любопытство историка и журналиста к творчеству художника, а также подтолкнуло к поездке в те места, где в первой трети прошлого века жили родные люди. По словам Шимона, контраст между шагаловско-пэновским Витебском в его представлении и современными улицами оказался велик, и, тем не менее, город, где побывал впервые, приятно поразил чистотой и уютом. А главное, вызвал в душе желание вновь приехать сюда, чтобы еще раз посмотреть выставку Пэна, а также его работы в запасниках музея.

 

Фото предоставил Шимон Бриман