Анпилов Андрей – художник, прозаик, поэт, исполнитель авторской песни.

Член Союза писателей Москвы. Окончил факультет прикладного искусства Московского текстильного института.

 

Дедушка ветхую книгу читает,
Носом клюёт и глаза проедает.
Там под обложкой – пророки, цари,
Тайная тайных, и Бог жив внутри.

Младший в семье, сроду грамотный Елья
Век свой растратит на это безделье,
В лавочке сидя без сна под часами.

Детки, они заведутся и сами
Капнут копеечки струйкою манны,
Мерки и гирьки, щепотки и граммы.
Усики щёткой, глаза голубые,
Шелест страницы, библейские были.

Верно, за чтенье и шелест страницы
Взят был однажды огнём колесницы
К Богу живым Илия, невредимым.

Над Могилёвом развеялся дымом.

***

Чёрное с золотом, дёготь и мёд,
Хаос житейский.
Что ты ни делай, а Он своё гнёт,
Бог иудейский.

Семя – подушки распоротой пух –
Ветер развеет.
А вот, поди ж ты – опять во весь дух
Кровь розовеет.

Сами не знаем, что свято храним,
Сладость и мука.
Прадед мой был, оказалось, раввин,
Вот так ведь штука.

Дети уснули, кивают очки,
Голос бормочет,
В книге священные пляшут крючки
Вскачь среди ночи.

Справа налево летает зрачок,
Движется веко.
Ангел дверной поддевает крючок
Крыльями снега.

***

Печаль пройдёт и боль уймётся,
И всё вернётся на места –
Мне говорит, как сердце бьётся,
С небес незримая звезда.

Из глубины бесплотной ямы,
Сквозь тёмный холод мировой
Ты, Господи, глазами мамы
Глядишь, умершей и живой.

Когда мне радостно и больно,
Когда обида и беда,
Я на себе ловлю невольно
Твой взгляд, любимый навсегда.

Ну, мама, вынь из ранки жало,
Мне в одиночку тяжело.
Ты ничего не обещала,
А всё до свадьбы зажило.

***

ИМЯ

Оно не записано в паспорт
И в книгу судеб заодно,
Для входа в небесное царство
Ещё одно имя дано,

Земной не окутано пылью.
Хотя никому не секрет,
Что звали все маму Рахилью
Немного отпущенных лет.

Рахиль – это значит овечка,
Какая овечка, Бог весть.
Она не носила колечко,
Жила экономно, как есть.

Ведь денег всегда маловато,
А дети растут, теребя.
И Бог называл её Злата,
Что значит – все любят тебя.

Почти сорок лет нет Рахили,
Растёт на могиле трава,
Но мамы нет в этой могиле,
Бог знает, что Злата жива.

Написано имя другое
На камне и справке. Живи,
Все любят тебя, дорогое
Златое колечко любви.

***

Он жив и телесен,
в нём звёзды роятся,
Обрезанный воздух жилья,
Проснёшься во мраке,
не надо бояться
Молчанья и складок белья.

Вся тьма из крупинок
любви и печали,
Вся жизнь,
её каждый вершок,
Все вещи в конце,
в середине, в начале –
Спасенья живой корешок.

Однажды надрезана
песни уздечка
И в ней умещается Бог,
Как звёздное небо
в глухое местечко
И в стоптанный горем сапог.

***

КАМЕНЬ

Закатиться б монеткой под стенку,
Затаиться б навек в январе
Ниткой к нитке, оттенком к оттенку
На обоях и старом ковре,
Улететь бы на быстрых оленях
Вглубь рисунка, нырнуть с головой
В пруд заросший, на тёплых коленях
Стать вязаньем у мамы живой,
Навсегда под настольною лампой
Световым распластаться пятном,
За еловою праздничной лапой
Замереть бы, в альбоме цветном
Неподвижным застыть человечком,
Дотянуться б, на цыпочки встав,
И обвить обручальным колечком
Безымянного пальца сустав,
Или Марьину Рощу, как Трою,
Окружить неприступной зимой
Так, чтоб знали секрет только двое –
Бог и камень под райской стеной.

***

ДЯДЯ ЛЁВА

К старшим сёстрам прилепился,
Ремесло пошив-покрой,
Заикался, жить стыдился
Так, что вовсе позабылся,
Стал и в памяти дырой.

Красных девушек стеснялся
В Роще Марьиной Москвы,
Целый век краснел и мялся,
Только взглядом извинялся
И кивками головы.

Довоенный мальчик Лёва,
Мастер ножниц и иглы,
Дядя из-под Могилёва –
С сорок первого ни слова,
Ни могилки, ни золы.

Не оформленный приказом,
Позабытый наповал,
Словно пуговицу с мясом
Лёву Гитлер оборвал.

Как надел шинель досрочно,
Так и сгинул наотрез
И без всякой, вот уж точно,
Дядя без вести исчез.

Никому был не помеха,
И при жизни невесом,
А уж в смерти стал прореха,
А не Лев Ильич Харсон,
Черноглазый, безответный,
Кроткий, маленький, безвредный,
Жил на свете дядя бедный
Лейба Ельевич Харсон.

Посадил дыру на локоть,
За войною вытек вслед.
Нету Лёвы, чтоб заштопать,
Да таких и ниток нет.

***

Не отходи от материнских юбок,
От складок шороха, от песни колыбельной
И звёзд в саду вечернем.

От Витебска, от гетто в Амстердаме,
От Рощи Марьиной, Тарусы,
От Константиново, мерцания Оки.

Я пробуждён был песней колыбельной,
Заплаканною лампой в каплях света.
И смутных три лица клубились в небе

Домашнем – папы, матери, сестры –
Точь-в-точь, как в церкви: лица, песня, звёзды,
Вечерний шорох юбок материнских,
В дверях дорожный голос влажной пыли –

Был пробуждён – как вышептан молитвой
И вымолвлен из запаха травы.

***

МАРТ

Темно так и тихо в квартире,
Как будто накинут мешок.
Евреи не всё заплатили,
Остался за каждым должок.

Прихлопнута дверь в коридоре,
Соседки отводят глаза
На кухне. То горе – не горе,
Дымком унеслось в небеса.

А это – которое завтра –
Налязгивает в тупике
Вокзала – последняя жатва
Серпа в сухожилой руке.

Целуй фараонову руку,
Лежи у рябого в ногах,
Но надо собраться на муку
Заранее, не впопыхах.

Узлы, документы в платочке,
Для дочки носки и чулочки
Сгодятся, ещё на убой.
Вернулся с работы: «Ну, будет... –
Сказал он, – поеду с тобой...»

Она это век не забудет.

***

ТЁТЯ СОНЯ

Моя тётя Сара, моя тётя Соня,
Давайте под лампочкой Эдисона
Сегодня достанем у памяти с донца
Полчашечки чайной домашнего солнца,
Немецкую вазу с горячим печеньем
И щебет трамвая в квартале вечернем.

Какая вы маленькая, моя тётя Соня –
Пучок на заколке не больше фасоли,
Осенние боты времён послабленья,
По коврику – вот он! – гуляют олени –
Мне всё интересно, поскольку вещицы
Подчас откровеннее, чем очевидцы.

Моя тётя Соня, моя тётя Сарра…
Вот кресло скрипит кобурой комиссара –
Я с детства люблю этот воздух укромный!
Послушайте, как Вам жилось при Верховном?
Какие понятья заштопало время?
А Золушка плачет в углу тем не мене…

Хлопочете мышкой, на поясе – ключик...
Под окнами дождик московский канючит –
Куда он пропал, гимназист тот, ваш мальчик,
Лицо ободрав сквозняками Ламанчи?..
...Давайте пить кофе, с судьбою не споря...
Моя тётя Соня... Моя тётя Сарра...

1985

***

ВЕНИАМИН

Теперь я лучше понимаю старика –
Ни шагу за порог годами,
Клубилось вдохновение, пока
Земля горела под пятами,
Глядел в окно и шаркал вкруг стола,
Носил в штанах на брюхе грелку,
Жена курила тайно, чай пила,
Включив на кухне воду и горелку,
На папку папка высился архив
До потолка, завёрнутый в газеты,
Прах, документы, письма и стихи – –
Где что лежит, наощупь знал без света,
Как старых пальцев пять своих, носил
Длиннейший ноготь на сухом мизинце,
Как Пушкин; затворившись в Боге сил,
В берлоге зверя, в логове лисицы,
В домашней тьме у чистого огня
На кухне мироздания, творенья,
Притёрся за века, очаг храня,
Хребтом к руке хозяйской вдохновенья.