Новая книга Аркадия Шульмана «Это будет недавно, это будет давно…» – вторая, вышедшая в серии «Записки редактора журнала “Мишпоха”». Первая книга этой серии «Место его уже не узнает его…» вышла в 2007 году. Новое издание рассказывает о неизвестных и малоизвестных страницах истории евреев Беларуси.

 

Я НАШЁЛ У ВАС ОШИБКУ

У меня иногда спрашивают:

– Вы внимательно читаете все журнальные материалы?

– Стараюсь, – отвечаю я.

– А вы замечаете, что у вас иногда начинается материал на одну тему, в середине пишется про другое, третье, четвёртое, и дай бог, если, в конце концов, вы вспомните то, с чего начинали.

Обычно я ничего не отвечаю на такие замечания, а про себя радуюсь, что журнал читают.

Как сказал один знакомый писатель, увидев, что его книги сдают в букинистический магазин:

– Раз сдают, значит читают.

А если серьёзно, то страсть к детальному описанию всех эпизодов, три, как минимум, лирических отступления в одном предложении, да плюс к этому пару уточнений, – это не только традиции нашей литературы, это черта нашего характера.

Хотите, я расскажу национальный анекдот.

Тогда слушайте. Потому что умение не слушать – тоже черта нашего характера.

– Скажите, господин Рабинович, вы умеете играть на скрипке?

– Вы знаете, – ответил Рабинович, – у меня был брат, который старше меня на пятнадцать лет. Как-то летом он отправился на отдых в город Житомир, где поселился в одной из лучших гостиниц, где он провел чудное время, имел бассейн и сытый обед, за которым познакомился с одной красоткой, которую страстно полюбил и которая от него забеременела и сделала аборт. Так вот она умела играть на скрипке.

Можете себе представить, каково редактору вычитывать такие материалы. Когда в конце предложения не помнишь, с чего оно начиналось.

Но это еще не всё. Жаловаться на свою судьбу, так по полной программе.

Я вспоминаю такой эпизод. Когда я был маленьким, к нам домой приходил Пиня – папин друг. Одинокий человек, контуженный во время войны. Он приходил, и мама или бабушка его кормили. Готовить они умели великолепно, до сих пор вспоминаю, какие латкес они доставали из печки, а какой был куриный суп с клёцками – у нас дома этот суп называли по-еврейски – мит кнейдлех: наверху янтарного моря с белыми фарфоровыми берегами тарелки плавали островки жира. С тех пор, мне кажется, я никогда так вкусно не ел.

Но я отвлёкся. Так вот, о чём бы ни шла речь, Пиня обязательно должен был внести маленькую поправку. Если папа говорил, что до озера 42 километра, а папа был страстным рыбаком, то Пиня, который никогда в жизни не был на рыбалке, тут же включался в разговор:

– Правильно, правильно, правильно, – быстро-быстро повторял он одно и тоже слово и тут же уточнял: – 42 километра и 186 метров.

Мы ждали этих уточнений. Как мне кажется, папа специально провоцировал их, и все смеялись. Тогда я думал: какой странный человек Пиня, обязательно всё должен поправить. Теперь, когда я стал редактировать еврейский журнал, я понял: это не Пиня странный человек, это мы все вместе взятые – странные люди. Понимаете, странный народ. Во-первых, всё знаем, и, во-вторых, всё обязательно должны уточнить. Спать не будем, если не найдём ошибку и не внесём поправку.

Я как-то спросил у редактора одного республиканского  издания:

– Много приходит писем с уточнениями, поправками?

Он странно посмотрел на меня и сказал:

– У нас грамотная газета. Конечно, бывают ошибки, но кто их замечает...

– А у нас, даже если нет ошибок, всё равно их все видят.

Так что у нашего журнала не только еврейское название «Мишпоха», не только статьи на еврейские темы. Он национальный по своему характеру.

Я прожил век.
Дай Бог вам столько!

Нам есть чем гордиться. Нас не только читают люди от мала до велика, нам пишут и дети, и почтенные мудрецы. Я, откровенно говоря, не знаю, сколько лет самому юному автору, а вот самому почтенному было уже за сто. Его звали Семён Левин. В детстве родители называли Шлёмка. Какие красивые имена! Каждая буква поёт. Недавно Семёна Борисовича не стало…

Он писал воспоминания о еврейском местечке Щедрин под Бобруйском, где прошли его детство и юность. Однажды Семён Борисович позвонил мне:

– Хотите напечатать в «Мишпохе» мои воспоминания, приходите.

Мне стало любопытно, и я пошёл к Левину в гости. Жил он в старом доме, без лифта, на третьем этаже. Каждый день, хотя бы раз, несмотря на погоду, выходил на улицу. Ему было уже хорошо за девяносто, но он ещё участвовал в концертах, которые организовывали ветеранские организации, выходил на сцену, читал стихи.

Семён Борисович уступил мне место за письменным столом, и я принялся читать рукопись. Почерк у него был неразборчивый. Такой почерк я встречал у людей, которые с детства учились писать на еврейском, а потом уже взрослыми перешли на русский язык. Русские буквы по-прежнему пишут справа налево, и получаются они у них очень похожими на еврейские.

Я надел очки. И тут же услышал за спиной голос Семёна Борисовича:

– Молодой человек, сколько вам лет?

Тогда мне было пятьдесят пять.

– Как рано вы надели очки. А что Вы будете делать в девяносто восемь? Я вот только недавно стал читать в очках.

Воспоминания Семёна Левина – это предпоследний день еврейского местечка в восточной Беларуси. Ещё не разверзлась земля и в образовавшуюся бездну не канула целая цивилизация, но стрелки часов уже начали свой последний круг.

«В Щедрине было восемь синагог. Самая старая синагога так и называлась – ди алте шул. Она сгорела. Отстроили новую, и всё равно по-прежнему её называли – ди алте шул,.. – вспоминал Семён Борисович. – Правила в местечке были строгие. Однажды одного из бохеров (учащихся ешивы) увидели с девушкой. Они гуляли в кустарнике. Всё местечко шумело: “Что за нравы”. Парня изгнали из ешивы…

В синагоге торжественно отмечалось 300-летие дома Романовых. На биму поднялись урядник, стражник. Сабли наголо. Дядя Алконе что-то зачитал из Торы. Синагогальный староста-габай произнёс речь. Хор с кантором спели “Боже, царя храни” на идише… Многие жители окрестных деревень знали идиш. А местечковые умели говорить по-белорусски, по-русски. Но иногда в разговорах местечковых с деревенскими была целая мешанина из разных слов».

Семён Борисович вспоминал такой эпизод.

Тётя Двойра говорила крестьянину:

– Фир мир а голц.

Фир – это глагол в повелительном наклонении «вези» и числительное «четыре».

Крестьянин не расслышал, и тётя Двойра повторила, как она считала, на русском языке:

– Человек, четыре мне дровы.

Смешно и грустно. Вот уж действительно еврейский юмор – смех сквозь слёзы. Читаешь смешные вещи и понимаешь, что этот рассказ, как свеча, зажжённая в день поминовения.

После выхода очередного номера «Мишпохи» мы встретились с Семёном Борисовичем в кафе, где собрались авторы журнала. Левин тихим, слегка дрожащим голосом читал свои стихи. Делал большие паузы между словами. Я подумал – возраст. Но где-то через полгода имел возможность на собственном опыте убедиться, что голос у Семёна Борисовича по-прежнему твёрдый и в прошлый раз он просто волновался.

Семён Борисович позвонил мне и сказал, что хочет издать собственную книгу. Не возьмёмся ли мы за её издание в библиотечке журнала «Мишпоха»? Я посмотрел рукопись. Это были стихи. Стихи Семён Борисович писал всю свою жизнь: и когда юношей уехал из местечка учиться в Москву, и когда служил в Красной армии, и когда праздновал победу над фашистами. Биография человека, прожившего долгую и интересную жизнь, в стихах. Есть удачные строфы, есть те, которые бы я редакторским правом удалил из рукописи.

Я посоветовал Левину издать книгу, в которой будут не только стихи, но и семейные фотографии, отрывки из воспоминаний, уже опубликованных в нашем журнале. Естественно, часть стихов сократится. Семён Борисович сказал, что подумает, и мы встретимся. Он звонил мне пару раз, я говорил, что, конечно, приду, но был занят и выбрался только спустя месяц. И вот здесь я понял, что у Левина по-прежнему хороший, крепкий голос. Вычитывал он меня по всем правилам командирского искусства, которому, вероятно, научился в армии.

…Первая книга Семёна Борисовича Левина «Я прожил век. Дай Бог вам столько!» вышла в день его столетия. Наверное, это надо было занести в Книгу рекордов Гиннеса. На дне рождения, в кафе, где собрались дети, внуки, правнуки, праправнуки, состоялась презентация книги. Пишу и думаю, что слово «презентация» как будто прилетело в этот текст с другой планеты. Уж совсем не подходило оно ни к Семёну Борисовичу, ни к его стихам, которые появились на свет задолго до того, как это слово пересекло границу русского языка.

На столетний юбилей дети подарили Семёну Борисовичу «Parker». Настоящую ручку с золотым пером. Наверняка, знали семейную историю и не побоялись напомнить Семёну Борисовичу о грустных годах. В 1934 году Левину подарили «Parker» английские рабочие из делегации «ПрофИнтерна». А в 1937 году, когда его пришли арестовывать, ручку с золотым пером забрали как вещественное доказательство, что он американский шпион.

У Семёна Борисовича был друг Иван Иванович Иванков – красный комиссар. Они жили по соседству. Их дети играли в одной песочнице. В 1937 году Семёна Борисовича и Ивана Ивановича репрессировали почти в один день. Они сидели вместе. Семён Левин вышел на свободу, а Ивана Иванкова расстреляли, как врага народа. Портрет Ивана Иванкова все годы висел над кроватью у друга. Дети Левина и Иванкова, которым родители дали революционные имена Вилен и Нетта, выросли, стали мужем и женой. Сегодня у них растёт внук, которого зовут Иваном. Иван Левин. Человек с русским именем и еврейской фамилией.

Нет с нами Семёна Борисовича. Но в редакцию по-прежнему приходят письма с просьбой дать его адрес, телефон. Пишут дети, внуки тех, кто когда-то жил в местечке Щедрин.

Нескучная книжка
 на вырост

Издавали мы новую книгу Аркадия Крумера, которая так и называется «Нескучная книжка на вырост». Это была уже третья книга Аркадия, которую мы издавали. Потом появилась четвёртая. Не сомневаюсь, будет и пятая. Все книги нашли своего читателя и заслуживают того, чтобы быть переизданными большими тиражами.

«Нескучная книжка на вырост» больше адресована детям. Я прочитал её, наверное, раз шесть, пока что-то редактировал, вычитывал. Признаюсь, ни разу не устал от чтения. А это уже признак хорошей литературы.

Но книга – это не только рукопись писателя. Это ещё и дизайн, и вёрстка, и типография... Сложные взаимоотношения у Крумера с художниками. Поскольку они не всегда понимают, что он от них хочет, и начинают делать на свой вкус, который редко совпадает со вкусом писателя.

Слава богу, для «Нескучной книжки на вырост» художника нашли в Германии – молодую женщину из Витебска Ладу Могучую, которая тогда училась в немецком университете. Когда-то она оформляла мою книгу.

Писатель с художницей лично ни разу не общался. Это спасало дело. Как ни парадоксально, но порой недостаток общения помогает найти общий язык.

По всем понятиям, книга должна была быть отменной, оставалось её только сдать в типографию. Печатали книгу в Израиле, в типографии, где нет ни одного русскоговорящего (это фантастика, но такое иногда случается) работника. 

Компьютеры преподносят порой разные сюрпризы. Они, как женщины, требуют к себе внимания, и за ними, как за детьми, глаз да глаз нужен. Но Аркадий, сдав диск с книгой в типографию, решил, что дело сделано. И даже получив из типографии контрольную распечатку, посмотрел на обложку, она ему понравилась, а всё остальное пролистал за несколько минут.

Не стану вдаваться в подробности, дабы снова не щекотать нервы автора, но во всём тираже книги вылетели чёрточки и переносы.

Представляете себе такую книгу? И я сначала опешил. А потом понял, что в этом есть своя соль. Во-первых, издание может войти в Книгу рекордов Гиннеса. Во-вторых, читатели думают, что так и надо. Кто ж признается, что не понял, как сейчас выражаются, такого креативного подхода. Кстати, неплохое слово прибилось к русскому языку. На него можно списать всё, что угодно. А в-третьих, на обложке книги появилась наклейка, которая объясняла, что «книжка так спешила к читателю, что чёрточки и переносы просто за ней не успели и отстали по дороге».

Когда мы работали над новыми книгами Аркадия Крумера, чёрточки и переносы собрались вместе (мы проследили за этим) и больше не отставали от напечатанных страниц.

свяжись с ВАМИ...

В начале 20-х годов прошлого, то есть XX века, художники С. Юдовин и М. Малкин выпустили альбом «Еврейский народный орнамент». Юдовин ездил в этнографические экспедиции со своим родственником С. Ан-ским, делал там зарисовки, и потом они легли в основу этого альбома. Иудаизм запрещал изображать людей.

«Не сотвори себе кумира ни на небе, ни на земле», – гласят священные книги. И еврейские художники, чаще всего это были ремесленники, мастеровые люди, веками разрабатывали орнаменты, которыми они украшали Арон-кодеши, то есть синагогальные шкафы, в которых хранились свитки Торы, или выбивали их на надгробных камнях – мацейвах. Еврейский орнамент растительный, но в него вписывались изображения птиц, животных. Знающий человек читал такой орнамент, мог сказать, в память о ком, например, поставлен надгробный камень. Если на нём изображён олень, значит, человека звали Григорий, Гирш, Цви, лань обозначала добродетель, лев – герб колена Леви, и в тоже время человека звали Арье, птица, сидящая на шестирожковом подсвечнике, означала, что здесь погребена мать, оставившая шестерых сирот. Список можно продолжать долго.

Мы с увлечением читаем книги о том, как расшифровывали надписи на египетских пирамидах или в древних городах майя, но даже не слышали о том, что есть такой еврейский орнамент и он хранит немало тайн.

В начале 20-х годов, в голодное и неспокойное время, альбом был издан мизерным тиражом, на плохой бумаге, все тексты написаны на языке идише. Бумага с годами и вовсе стала ветхой, шрифт выцвел, от тиража сохранилось буквально несколько экземпляров, а на идише сегодня читают редкие знатоки этого языка. Мы решили переиздать альбом. На хорошей бумаге, с переводами на русский и английский языки, с комментариями, фотографиями авторов.

Я выпустил немало книг и альбомов, но считаю это самым полезным и ценным делом, которое я сделал на издательском поприще. Первый тираж разошёлся в считанные дни, мы издали повторный. Нужна была реклама, чтобы и он попал к людям, интересующимся этой темой. Я поехал по республике. Выступал в еврейских общинах, встречался с работниками библиотек, художниками. Однажды после встречи ко мне подошли люди и сказали, что к ним уже попал этот альбом. И более того, у них на фабрике художественных изделий решили выпустить коврик на основе этого орнамента. Этот коврик, например, можно было бы повесить в детской комнате над кроваткой или положить на пол у дивана.

Меня почему-то насторожило такое предложение, и я спросил:

– Могу ли увидеть эскиз этого коврика?

– Конечно, – тут же согласились мои собеседники. – Для этого мы к вам и подошли.

Они развернули лист мелованной бумаги, и я увидел точь-в-точь перерисованный один из листов альбома. Вероятно, его просто отсканировали, а затем добавили цвет и распечатали в новом формате. Даже наверху сохранились ивритские буквы, которые в переводе на русский обозначают аббревиатуру слов «здесь лежит», «здесь покоится».

– А вы знаете, откуда этот орнамент? – спросил я.

– Красивый, – с предчувствием чего-то недоброго осторожно ответили мне.

– Этот орнамент был на надгробном памятнике. А вы его на коврик...

Повисла пауза, а потом один из моих собеседников, признаваясь в своей оплошности, сказал: «Ну вот, свяжись с вами...»

МУДРЫЙ ЕВРЕЙ

Исаак Семёнович Верховской много лет преподавал в театральном институте актёрское мастерство. И между делом считался большим философом. Однажды Исаак Семёнович принимал вступительные экзамены. Конкурс на актёрский факультет, как известно, очень большой. В том году – сорок человек на место. Ректор вызвал Исаака Семёновича и предупредил его:

– Вы проводите первый тур творческого конкурса. Надо сделать так, чтобы три четверти абитуриентов его не прошли. А остальным объясните, что актёрская жизнь – это не сахар. Пускай подумают как следует, прежде чем поступать к нам.

Исаак Семёнович понял задание правильно. Он пришёл в аудиторию, где проходил творческий конкурс, и сказал:

– Сейчас мы посмотрим, на что вы способны. Вот стоит стул. Вас сорок человек. Попробуйте все усесться на него. Кто не сумеет это сделать, тот с первым заданием не справился.

Абитуриенты стали штурмовать стул. Человек пять уселось на сиденье, кто-то залез на спинку, остальные взгромоздились им на колени, плечи, головы. Всё равно, мест хватило человек на пятнадцать.

– Вы свободны, – сказал Исаак Семёнович тем, кому не хватило или места на стуле, или сообразительности устроиться около него. Потом он повернулся к счастливчикам и спросил:

– Удобно?

Кто-то кряхтел, кому-то не хватало воздуха, ещё одному прищемили ягодицу. Но все терпели, не произносили ни слова и цеплялись за драгоценный стул.

Тогда, выдержав хорошую паузу, Исаак Семёнович сказал:

– Те, кто станут актёрами, будут так себя чувствовать всю жизнь. Место вы займёте. А удовольствия от жизни никакого иметь не будете. Запомните это.

Говорят, что после первого тура конкурс в театральный институт резко сократился.

Нос как нос

Витебляне 50-х – 80-х годов хорошо помнят руководителя духового оркестра Цейтлина. Ни одно значительное событие не обходилось без этого оркестра. От открывал демонстрации трудящихся, играл на площадях и улицах во время массовых гуляний, при проведении торжественных акций.

Оркестр Цейтлина провожал людей в последний путь.

Каждый знал, что Цейтлин – настоящий мастер своего дела. Кроме этого, среди других он выделялся своим носом, уникальным по размерам, форме и цвету. В народе ходили в связи с этим разные анекдоты.

Один из них мне рассказала Галина Дудкина: «Идёт по городу оркестр во главе со своим руководителем. За ним бежит ватага мальчишек, смеясь и крича: “Ну и нос! Ну и нос!..” Цейтлин убеждает лидеров этой ватаги больше так не кричать, даёт деньги на мороженое, конфеты. Пацаны соглашаются. И держат своё слово. В следующий раз, когда снова идёт по улице оркестр, они бегут рядом с дирижёром и кричат: “Ну и что? Нос как нос! Нос как нос! Дай на мороженое”».

В Америке евреи жили всегда

Из Америки приезжали Гинзбурги. Главе большой семьи – Барри под восемьдесят. И жене близко к тому. И вот на старости лет они решили показать своим детям, внукам, внучатым племянникам – всей мишпохе – родину предков. Не историческую родину, а именно – предков.

У американских евреев три родины: историческая, предков и нынешняя. У всех одна, в крайнем случае – две, а эти самые хитрые – у них три. Привезли человек сорок: из Америки, Израиля, Европы. И все такие разные, даже представить трудно, что они из одного корня.

Дедушка и бабушка Барри Гинзбурга из Лепеля, Уллы, их родственники из Кублич. Гостей опекают, выполняют любое желание. Ещё бы! Они – серьёзные спонсоры. И мне от этого пирога перепало. Дали деньги на издание книги.

И я старался, как мог. Но не все желания гостей сумели выполнить. Например, они просят показать им в местечках оставшиеся еврейские кварталы. Да, когда-то в городах выделялись еврейские кварталы, но потом всё так перемешалось в доме… А местечки и вовсе были одним большим еврейским кварталом.

Один из родственников Барри Гинзбурга как-то спросил у меня:

– А когда евреи появились в Беларуси?

Я сказал ему, что приблизительно четыреста лет назад, стал рассказывать про разделы Польши и говорить, что каждым разделом к Беларуси отходили земли, густонаселённые евреями.

Американцы не любят, когда им долго о чём-то рассказывают. Они любят диалог, в котором сами принимают активное участие.

И тогда я спросил:

– А когда евреи появились в Америке? – хотя хорошо знал ответ на этот вопрос.

Мой собеседник на несколько секунд задумался, а потом,  уверенный в своей правоте, ответил:

– В Америке евреи жили всегда!