Стоящее в самом центре Воложина здание бывшей ешивы хранит много тайн и загадок, скрытых от нас завесой времени и культурными барьерами. Уже несколько десятилетий никто в ближайших окрестностях не понимает ни идиша, ни иврита, а немногочисленные гости, интересующиеся еврейским прошлым, не задерживаются в Воложине на долго. Так что имена даже самых знаменитых преподавателей и учеников этого некогда знаменитого на весь мир учебного заведения, их громкие достижения остаются практически неизвестными в стране, в которой 100 лет назад евреем был каждый шестой.

И всё же постепенно голоса привидений начинают звучать через толщу времени. Один из таких голосов – поэта Хаима Нахмана Бялика, прожившего в Воложине всего три года, а впоследствии прославившегося на весь мир.

Хаим Бялик родился недалеко от Житомира в 1873 году в бедной еврейской семье и очень рано, в шесть лет, утратил родителей. Его воспитывал дед, человек глубоко религиозный, убеждённый хасид – представитель более «духовного» направления в иудаизме, делавшего ставку на чувственное познание Бога, в том числе через музыку и даже танцы, более соответствовавшее мироощущению простых, малообразованных людей. Этому направлению противостояли «литваки», называшиеся ещё «митнагдим» («противящиеся») – более рациональные, тяготевшие к букве Писания, его тщательному изучению и толкованию, тратившие годы жизни на изнурительное погружение в тексты Торы и Талмуда.

И именно воложинская ешива была, пожалуй, самой знаменитой и авторитетной в мире религиозной академией «противящихся». В разное время её выпускники занимали посты главных раввинов около 30 стран мира. Ученики изучали священные тексты по 14 часов в день. Некоторые, говорят, заучивали не только тексты, но и расположение слов на странице настолько точно, что могли вслепую сказать, какая буква находится на любой странице Торы, если проткнуть какую-то букву булавкой за несколько десятков страниц до неё. Само слово «ешива» происходит от ивритского глагола «сидеть», недвусмысленно указывая, чем в основном занимались её студенты. Хасиды считали литваков бессердечными «сухарями» и слагали про них язвительные анекдоты, а те своих противников – людьми простодушными и недалёкими.

К 16 годам дед юного Хаима столкнулся с извечной проблемой подросткового становления. От шалостей внука приходилось всё время хвататься за сердце.

«Если бы только был жив твой отец!» – наверняка не раз кричал дед в сердцах. В конце концов, устав от безуспешных попыток обуздать молодую кровь внука, он пришёл к довольно неожиданному решению: отправить непокорного внука учиться к идейным противникам, к литвакам, в далёкий, холодный во всех смыслах, но слывущий своей непревзойдённой учёностью и строгой дисциплиной Воложин. “Там из тебя сделают человека!“».

Как ни странно, Хаим не противился. Дело в том, что в подростковой еврейской среде о Воложине ходили свои легенды, совсем не похожие на то, что рассказывали о нём взрослые. Будто бы там изучают не только Писание, но и всевозможные светские науки – одних языков аж семьдесят! Определённо, это шанс вырваться из душного мира еврейского местечка, затерянного на бескрайних просторах. И юный Бялик отправился в далёкое по тогдашним меркам путешествие на север, навстречу неизведанному, навстречу судьбе.

По приезду его ждало сильнейшее разочарование. Никто и не думал преподавать ешиботникам никаких 70 языков, не говоря уж о каких-то там науках. Наоборот, с самого момента открытия в 1806 году руководство ешивы вело упорную борьбу с российским правительством, пытавшимся привести процес преподавания в ней в какие-то общепринятые рамки, чтобы студенты получали хотя бы азы знаний по математике и официальному русскому языку. Из-за категорических отказов идти на компромисы ешиву четыре раза закрывали, но всякий раз она продолжала работу, не обращая внимание за запреты. Вероятно, не без щедрых подношений полиции и покровительства владельцев местечка графов Тышкевичей, получавших от своих еврейских подданных немалый доход.

И тем не менее, слухи, на которые купился юный Хаим, не были совсем уж беспочвенными. К 1880-м годам подпольные неформальные кружки по изучению всякого рода наук, прежде всего гуманитарных, сложились в среде ешиботников вопреки желанию её руководства. И уж во всяком случае, писать грамотно по-русски и даже любить русскую поэзию Бялика научили студенты старших курсов, за стенами ешивы. Вскоре он понял, что решительно не хочет быть раввином. Впрочем, он не собирался и изменять собственному народу. Нет, он только решил, что сможет помочь ему догнать стремительно менявшийся мир, в котором вовсю строились железные дороги, прокладывали телеграфные кабели через океаны, открывали неизвестные острова и уже загорелись тысячи электрических лампочек, и выехал в первую поездку первый автомобиль, и впервые раздался телефонный звонок…

Всё это было невозможно скрыть от учащихся за толстыми стенами ешивы, как бы ни старалось её руководство. К тому же у некоторых самых отъявленных оптимистов появилась казавшаяся совершенно несбыточной надежда, что после 18 с лишним столетий изгнания рассеянный почти по всему свету еврейский народ скоро получит шанс вернуться на историческую родину. И тогда ему понадобятся не только раввины, лавочники и ремесленники, но также инженеры, врачи, машинисты, солдаты и даже… поэты! Да, такие, например, как Пушкин, Мицкевич или Лермонтов... А чем евреи хуже? Всё чаще в мечтах об этом прекрасном будущем Хаим Бялик бродил в окрестностях крошечного тогда Воложина, особенно охотно взбираясь на высокий холм к востоку от ешивы, откуда она была видна как на ладони, но как бы в совершенно другой перспективе.

…Отточенный за пару лет ученичества древний иврит Хаим стал применять не так, как его учили. Сначала неуклюже, а потом более уверенно, он начал подражать тем русским поэтам, книжки которых подпольно кружили в студенческой среде. Слагал стихи не о древних царях и пророках, а о своём времени. Впрочем, дух Притч и Псалмов из его текстов не выветрится никогда: еврейская Кровь и еврейская Книга не отпустят. И всё же, это была совсем новая, современная, светская поэзия на иврите. Немного наивная и юношеская, но – с рифмой и на злобу дня.

По преданию, в один из тёплых весенних дней месяца нисана (апреля) 1891 года, после долгой, изнурительной зимы, находясь на своём любимом холме, Бялик был так очарован щебетаньем вернувшихся с юга птиц, что слова для стихов вдруг не стало нужным подбирать долго и мучительно. Они пролились откуда-то сами – сверху, с Божественной высоты. Только успевай записывать прихваченным с собой карандашом на раздуваемых весенним ветром листках бумаги. «О прекрасная птица, ведь ты возвратилась на свою родину через далёкую и давно утраченную мою. Скажи мне, как она там живёт, все эти века, – без меня и моих братьев?».

Позднейшие критики безошибочно распознают в рождённом тогда стихотворении влияние «Ветки Палестины» Лермонтова, но, скорее всего, юный поэт тогда не помнил ни о каком влиянии, впав в своего рода мистический транс.

И тогда он окончательно решил, что не может больше оставаться в Воложине. Нет, эта бесконечная зубрёжка и сиденье взаперти не для него. И не для нового мира, заря которого уже видна всем, у кого в груди бьётся горячее сердце. Он поедет в Одессу, к морю, в один из самых больших городов Империи, поближе к утраченной родине. Туда, где по слухам, издаются еврейские журналы, кипит интеллектуальная жизнь, где рождается будущее.

Через пару месяцев он окончательно собирается с духом и покидает Воложин – навсегда. Забирая с собой лишь скудные пожитки и несколько первых стихотворных опытов. Впереди его ждут годы скитаний, нищеты, жизни на грани голодной смерти, трудной борьбы за выживание, – но и за славу.

Стихотворение «К птице» увидит свет в следующем, 1892 году, в Одессе, когда Бялик, на тот момент совершенно отчаявшись, вернётся в отцовский Житомир, где его знает хоть кто-то, где есть хоть какие-то зацепки за реальную жизнь. И хотя до настоящего положения признанного писателя ещё бесконечно далеко, но слава уже пришла.

Оказывается, на иврите может существовать современная светская поэзия!

А в это время выходец из белорусского местечка Лужки Лейзер-Ицхок Перельман, после переезда в древнюю Страну Израиль взявший себе новое имя – Элиэзер Бен-Йехуда, кропотливо работает над тем, чтобы древний язык Библии стал современным разговорным. И таких энтузиастов, решивших во что бы то ни стало вернуть жизнь «мёртвому», по мнению большинства, языку – становится всё больше. С годами фигура Бялика становится среди них всё заметнее.

К 50 годам, когда, после многолетних скитаний по Российской империи и Германии, он решится, наконец, переехать в Палестину, он уже – признанный общенациональный поэт номер один, гений и пророк. Несмотря на то, что его иврит уже признан устаревшим, «слишком славянским», – на так долго манившей его далёкой исторической родине принят совсем другой стандарт языка, восточный.

Ни с этим странным языком, ни с самой новой-старой родиной 50-летний писатель уже не успеет свыкнуться. Да и жить ему остаётся не так уж много. В 1934 году он умирает в Вене после неудачной операции на простате. Похоронен в Тель-Авиве, как настоящий национальный герой. Хотя до независимости Израиля остаётся ещё почти 15 лет, в которые ещё впишутся бесчисленные страдания, гибель миллионов человек и полное исчезновение тех еврейских общин, в которых родился и вырос Хаим Нахман Бялик.

Но возрождённый народ, его язык, его поэзию уже не остановить, не вернуть к сонным векам полунебытия.

А взлетела птица новой еврейской поэзии с того самого воложинского холма. С «горы Бялика», как стали её называть в 1920–1930-е годы ещё многочисленные тогда воложинские евреи. На карте межвоенного Воложина, составленной по воспоминаниям немногих уцелевших после страшной бойни, она обозначена на левом берегу Воложинки, между рекой и дорогой на Шаповалы (ул. Пушкина). Наверное, ошибочно. Разве там есть гора? Кажется, ей там даже негде уместиться. По-моему, единственная гора, которая в целом согласуется с картой, – это гора, на которой сейчас находится сельхозлицей. Кстати, с неё отлично видна ешива. В 1891 году эта местность за местечком не была ещё практически застроена.

В этом году стихотворению «К птице», сделавшему Бялика знаменитым и положившему началу новой еврейской поэзии, исполняется 125 лет…

Алесь Белый.