Приезжая на гастроли в Минск, артисты довоенного цирка – Мозель, Кантемиров, Милаев, Туганов, Осинский, – уже в силу возраста, в 70-е годы завершавшие карьеры, спрашивали у меня, тогда главного режиссёра Минского цирка: «А жив ли “Мировой”»?

Я поначалу не знал, о ком речь, хотя работал он рядом, а среди ветеранов цирка имел прозвище – «Мировой».

Наверное, это всё же черта национальная: организаторский дар. А в коллективах из сферы искусства евреям вообще принадлежали ключевые роли. Судите сами: в СССР директоры, заместители, главные администраторы известных мне коллективов и учреждений искусства во 2-й половине ХХ века – в основном, евреи.

Минский цирк: директор Борис Кабищер, администраторы Виктор Майзельс, Иннокентий Делятицкий.

Гомельский цирк: директор Яков Лобович.

Одесский цирк: администратор Березин, отец Ефима-«Штепселя» из дуэта с Тарапунькой.

Московский цирк на Цветном бульваре: администратор Маркиз.

«Беларусьфильм»: директоры картин Семён Тульман, Семён Рабинов, Михаил Фишкин, Леонид Щеглов.

Белгосфилармония: администратор Рафаил «Фоля» Быховский.

Дом офицеров: администратор Моня Яковлевич.

Русский театр: директор Оскар Гантман, администратор Давид Рубинчик.

Белорусский театр: директор Фаня Аллер.

Директоры у Олега Ефремова в «Современнике», у Аркадия Райкина в Ленинградском Театре миниатюр, у джаза Эдди Рознера.

Директоры картин «Мосфильма»…

Коллектив мог возглавлять кто угодно, но рангом ниже за его спиной непременно был, как говорили до революции: «умный еврей при губернаторе».

* * *

В июне 1941-го немецкие бомбы посыпались на Минск в первые дни войны.

Из парка «ПрофИнтерн» – ныне имени Горького, где стоял полустационарный цирк-шапито, артист Евгений Милаев кинулся в дом, куда его поселили на время гастролей: дом этот и сейчас стоит на Первомайской, в него через скверик упирается улица Янки Купалы.

Евгений Тимофеевич (кстати, будущий муж Галины, зять Генсека ЦК КПСС Леонида Брежнева) увидел, что дом его горит: попала бомба.

А в цирке паника: нужно уезжать! Но как? На чём?! Что делать с животными?

Поняв, что огромный бак с водой для вывоза морских львов не на чем везти, дрессировщик Тимофей Сидоркин просто выпустил животных в Свислочь. Ходили слухи, что потом видели их в Днепре…

Руководитель номера северокавказских джигитов Алибек Кантемиров пытался запрячь своих лошадей. Но не было ни повозок, ни сбруи, да и холёные скакуны не привыкли что-то тянуть. Наездники просто раскрыли ворота конюшни…

И всё же, главное, люди. Артистов кое-как спасли, вывезли из Минска директор цирка Борис Кабищер и администратор Виктор Майзельс. Каким-то чудом попали в тыловой Омск.

Кстати будет заметить, что из пылающей Одессы, куда бомбы также падали в первые часы войны, труппу гастролировавшего там Белорусского театра имени Я. Купалы вывезла в тыловой Томск директор Фаня Аллер.

* * *

Затевая в проекте «Обратный отсчёт» фильм о советском цирке – именно: о советском! – я не мог не отметить его отличительные черты, и прежде всего, патриотизм.

В июне 41-го года, в первые же дни войны, десятки мастеров манежа ушли добровольцами на фронт – естественное решение артистов советского цирка.

Артисты Донского казачьего ансамбля под руководством Михаила Туганова единодушно решили пойти добровольцами. Они стали 1-м взводом 1-го эскадрона корпуса генерала-кавалериста Льва Доватора. В войну погибли четверо наездников, были раненые.

Всю войну в действующем флоте жонглёр Николай Бауман.

Пилот тяжёлого бомбардировщика гвардии лейтенант, прыгун Владимир Довейко.

Командир взвода разведчиков, клоун Юрий Никулин.

Лейтенант Михаил Шуйдин – командир танковой роты; горел в танке, долго восстанавливался в госпитале.

Дошёл до Берлина гвардии рядовой, клоун Василий Мозель.

В числе 28 гвардейцев-панфиловцев, остановивших немецкие танки на подступах к Москве, циркач Иван Шепетков. Удостоен звания Героя Советского Союза.

Кинокадры запечатлели злободневные клоунады Карандаша: «Речь министра пропаганды Геббельса» и «Как фриц шёл на Москву и обратно».

Канатоходец Лев Осинский в 43-м лишился на фронте левой руки. Но жизни без цирка не представлял. Он придумал номер «Эквилибр на одной руке». Шест возносил белую фигуру артиста в стойке на 10-метровую высоту.

В 1956-м он стал лауреатом I Международного фестиваля циркового искусства в Варшаве. Так бы никто ничего и не узнал, но в гримёрку артиста заглянул досужий журналист и увидел, что перед ним – инвалид. Об этом написали – и скромный артист советского цирка стал кумиром фестиваля.

Погибли, сражаясь с врагом: в 30 лет жонглёр-наездник Николай Никитин, клоун-наездник Леонид Бондаренко, акробаты-танцоры Николай и Пётр Орловы. Все они были детьми и внуками легендарных советских циркачей, должны были продолжить славные династии.

Но это всё, так сказать, героическая составляющая советского цирка. А что же делалось в тылу? Оказывается, и тут выявились… чуть не сказал: герои. Нет, это были сердобольные организаторы, очень скромные, оставшиеся в тени, такие как тот, что получил кличку: «Мировой».

О том, что наши драматические артисты, эвакуированные из пылающей Одессы, в чём выбежали из гостиницы, неплохо были обеспечены в Томске и даже вернулись оттуда с шубами, известно из рассказов артистов-купаловцев довоенного поколения, – всё же они минчане, их можно было расспросить.

А цирковые… это ведь конвейер: приехал–уехал! Поэтому общую картину приходится воссоздавать из отдельных призабытых штрихов, разрозненных рассказов, из уже затуманенных воспоминаний.

* * *

Неизвестно и потому непонятно, как и когда этот «Мировой»: то ли пробился на приём, то ли перехватил где-то большого военачальника Ворошилова, убедил его, что на фронте «бойцом больше – бойцом меньше, а акробату или жонглёру нужны годы репетиций для достижения мастерства». Короче, получил от «первого красного офицера» бумагу, которая гарантировала мужчинам-циркачам бронь, – значит, оставаться в тылу.

И «Мировой» остановил отправлявшийся на фронт состав, за что, естественно, полагался неотложный расстрел на месте, и, размахивая «ворошиловской» бумагой, высадил из теплушки нескольких мобилизованных артистов цирка.

Конечно, кто мог, работал, выступал в тыловых мобилизационных пунктах, перед бойцами в госпиталях – это сольные или парные номера без большого реквизита, без громоздких или требовавших подвески аппаратов.

Но главная тыловая проблема была: голод.Если работавший циркач получал «тыловую» хлебную карточку, то иждивенцев – предков, жену, детей – не артистов цирка он должен был содержать сам.

Для заработка цирковой артист, едва закончив свой номер, набрасывал униформу и выходил в следующий, к коллеге: вынести реквизит, подержать лонжу, убрать за животными.

А днём и по ночам шли грузить вагоны. Так зарабатывать были вынуждены даже жонглёры, которым, как музыкантам, нужны руки, натренированные только для профессии.

И вот небольшого роста да ещё и сутуловатый, с яркой «местечковой» фонетикой, уже тогда наверняка лысый «Мировой» умел в Омске пробиваться к секретарям райкомов, обкомов, к начальникам военкоматов, к завбазами, к директорам мясо- и хладокомбинатов с требованиями корма для животных.

Мелкие дрессированные животные – их не съедят с голодухи артисты, как коз, зайцев, медвежат, – ежи, белки, дикобразы от бескормицы сканают с голода. Лошади, пони падут.

А голодный хищник – угроза: может броситься и загрызть дрессировщика.

Голодный слон страшен: может порвать цепь, которой прикован к бетонному полу стойла, способен пробить, развалить стену, он идёт напролом, орёт, трубит! В сутки ему для поддержания – даже не рабочего состояния, а просто для жизнедеятельности органов, – необходимо около ста килограммов разнообразной пищи. Но кто в войну им это даст?! И тут полуголодные опытные артисты выход нашли: махорка. Этот суррогат табака – его сухие крошеные стебли – администратор минской труппы доставал ещё сравнительно свободно. Махорку подмешивали в пищу и в периоды простоя слоны утихали, как говорится, «балдели», словно от снотворного. Но когда приходилось работать, накормить их становилось проблемой.

И вот «Мировой», добыв и привезя в цирк овощи, хлеб, свежую зелень, отруби – центнерами, тоннами! – выделял кому морковочку, кому свеклину, кому пару картофелин, от каждой буханки хлеба отрезался кусочек для семей артистов.

С костей, предназначавшихся хищникам, соскабливались кусочки мяса – и это тоже распределялось среди артистов работавших и неработавших.

Так выживали. Так родилась кличка «Мировой». А добро, оказывается, не забывается.

* * *

Выслушивая эти рассказы артистов-ветеранов, собиравшихся покинуть манеж и уйти на покой, я узнал, что «Мировой» – это наш главный администратор цирка Виктор Григорьевич Майзельс, с которым я ежедневно общался. В 30–50 годы определение «мировой» давало высшую оценку деловитости и порядочности человека. Ныне это определение заменено словом «классный».

Сейчас невозможно представить уровень нашего тотального дефицита, но в 60–70-е, сдавая очередной фильм в ГЛАВКе, я добывал в Москве пару килограммов апельсинов или мандаринов маленькому сыну Алесику. Это съедалось им довольно скоро.

А во время гастролей в Минске аттракциона Валентия Иванова, работавшего с забавными обезьянками, Майзельс даже тут – зимой! – умел добывать им эти экзотические фрукты. Пару мандаринок Виктор Григорьевич преподносил моему сыночку, когда я приводил его в цирк на новую программу.

Говорили, что доставал он для обезьянок и бананы, – вообще фрукт, известный тогда нашим детям только по песенке из мультфильма: «Жуй кокосы, ешь бананы – чунга-чанга!».

Директор цирка, стратег в области организации зрелищных мероприятий, Михаил Марусалов рассказывал, как Майзельс пробивал удовлетворение запросов цирка.

Он приходил в Совет министров, шёл прямо в кабинет председателя Тихона Яковлевича Киселёва. Секретарша испуганно преграждала вход, заявляя, что идёт заседание Совмина. А Виктор Григорьевич ей: «Я на минутку. Ты что, девочка, антисемитка? Не пустишь старого больного еврея?». Женщина не хотела прослыть антисемиткой и отступала.

Майзельс входил к заседавшим и прямо от двери стонал: «Цыхон (это к Тихону Киселёву), у меня вагоны с сеном второй день не разгружают – слоны голодные. Мне что: привезти их вот к нему, твоему главному по паровозам? (Это – о министре путей сообщения.) Извини, что побеспокоил… Плохо себя чувствую».

И уходил. Он ничего не просил лично для себя. Человек на своём месте.

* * *

Проводили Майзельса на пенсию. Без хлопот «вокруг манежа» было скучно, и он по-прежнему постоянно находился в цирке.

Звонок из Москвы директору Марусалову: «Михаил Михайлович, выручайте: в Бресте на товарной станции вагоны с аттракционом (называли аттракцион). Три дня не могут отправить в Варшаву, а там завтра премьера… Завтра! Критическая ситуация, скандал! Выручайте!».

Марусалов мог всё: он в те годы выписывал в Минске сугубо городскую газету «Вечерняя Москва», один из трёх экземпляров на всю республику журнала «Америка». У него в кабинете уже стоял телефон-«вертушка» для набора кода межгорода, чего ещё не было даже у министров. Но амбициозному директору Минского госцирка «гонять вагоны» – это не его уровень. «Позвоните пенсионеру Майзельсу. Он всё сделает».

Что было дальше, рассказывала завпост цирка Тамара Ефимовна Фельдман.

Майзельса той же ночью доставили в Брест. Он не подался ни к начальнику станции, ни к коменданту города, ни к секретарям обкома. Он поехал куда-то в пригород, остановил машину у двухэтажного деревянного дома, к концу подобранной тут же палки прикрепил 25-рублёвую купюру и постучал в окно второго этажа, – в какое, он знал.

Там зажёгся свет, выглянул сонный мужик в майке.

– Федя, это я, – сказал Виктор Григорьевич со своим неповторимым акцентом. – Вот тебе 25 рублей. Иди на свой паровоз сейчас. Отправишь цирковые вагоны на Варшаву, получишь ещё 25.

Премьера в Варшаве не сорвалась.

* * *

Конечно, сегодня никого из тех, кто называл Виктора Григорьевича «Мировой», уже нет. Я в проекте «Обратный отсчёт» снимал для фильма «Цирк по-советски. Гастроли без страховки» людей, слышавших рассказы о «подвигах» и «деяниях» Майзельса. И выяснилась странная деталь: нет его фото!

Каждую программу в цирке тех лет снимал штатный фотограф Изя Ароцкер, но на снимках – только артисты.

Необъятная цирковая фотолетопись у художника-фотографа Александра Лободы, там даже групповое фото 1-го Белорусского коллектива: руководитель Евгений Милаев, директор Борис Кабищер, инспектор манежа Михаил Кулыгин, артисты, персонал… Но нет «Мирового».

Нет его фото в Музее Минского еврейского общиного дома, как ни искал его директор Вадим Акопян.

Нет его фото в архиве «Мишпохи», как ни рылся в материалах журнала Аркадий Шульман – он даже пытался связаться с Израилем, с сыном «Мирового» – Гришей Майзельсом.

Вывесили объявление в Минском еврейском общинном доме Виктория Брумина – никто не откликнулся.

И вот: жива память о добром человеке, настоящем профессионале, а как он выглядел, помнят только те, уже немногие, кто общался с ним. Пусть этот материал станет цветком на могилу «Мирового».

Владимир ОРЛОВ,

 кинорежиссёр