А

ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №10 2001год

Журнал Мишпоха
№ 10 (2) 2001 год



Лет сорок назад я родился в Баку — в самую жару, 16 июля. Спустя пару лет я уже разгуливал по приморскому бульвару, подходил к людям и упорно молчал. Чужие мамаши бросали на мою маму сочувствующие взгляды. Думали, что сын — дебил. А я просто поздно начал говорить, зато рост имел на все четыре года. Когда мне исполнилось восемь, папа защитил диссертацию и увез семью в Смоленск, потому что в Баку проживало очень много жуликов. В России я услышал в речи детей и взрослых незнакомые слова. Сперва я принимал их за азербайджанские. Но это был мат. Мальчики в моем классе подобрались такие, что потом все поступили в Смоленский институт физкультуры. А я в пятнадцать лет свалил в Москву.

© Журнал "МИШПОХА"

Старые знакомые


Александр Черницкий
АВТОБИОГРАФИЯ, ИЛИ ВЗГЛЯД НА МИР ИЗ ЛИТЕРАТУРЫ
Как я стал детским писателем
Издатель привстал, протягивая руку:
- Работы, Саша, для тебя пока нет.
- Ну нет, так нет,– со вздохом ответил я, пожимая потную, вялую ладонь.
“Сволочь,– мелькнуло в голове.– Придется теперь сочинять очередной приключенческий роман для “ЭКСМО”…”.
Уже направляясь к двери, услышал:
- Впрочем, есть один проект. Только вряд ли он тебе подойдет.
Я вернулся:
- Почему не подойдет?
- Видишь ли, нужна азбука по арифметике,– глаза издателя бегали, как у карманного вора. – Азы математики для дошкольников, понимаешь? Но ведь ты гуманитарий…
Меня всегда принимают не за того, кто я на самом деле. Свой среди чужих, чужой среди своих. Помню, одна дура, прочитав мои очерки об Израиле, решила, что я не люблю евреев.
- Вообще-то я окончил лучший химико-технологический вуз СССР, Московский институт тонкой химической технологии,– сообщил я. – А потом четырнадцать лет проработал в цехе, где синильная кислота была не самым вредным продуктом.
У него даже вороватые глазки бегать перестали. “Плохо,– подумал я. – Опять вышло, что я умнее. Когда-нибудь он отомстит…”
- Ну что ж… Только учти, книга для самых маленьких,– предупредил издатель. – Поэтому она должна читаться как стихи. Хотя ты и будешь, понятное дело, писать прозу.
- Героев взять известных?
- Нет, придумай их сам. Не хватало нам еще проблем с авторскими правами на какого-нибудь Буратино. Только вот что, – глазки забегали, – лучше пусть это будут какие-нибудь зверушки.
- Почему не девочки с мальчиками?
- Видишь ли, Саша, зверушек легче будет рисовать. Между прочим, сюжеты всех рисунков тоже за тобой.
“Ну, не сволочь ли? – спросил я себя.– Художнику чем сложнее, тем лучше, тем он больше заработает. А этот кадр только и думает, как бы на авторах сэкономить…”
Выйдя из издательства и отхлебнув из походной фляги, я отправился ловить попутку до Полоцка. Не люблю я поездов и автобусов, поэтому быстрее меня только ветер и крылатые ракеты. Спустя месяц мои герои – щенок Клычок, котенок Усик, попугайчик Болтуша и обезьянка Лимпопо – уже изучили в песочнице четыре арифметических действия и даже получили представление о геометрии. В сентябре 1999-го я отвез рукопись в издательство, и за дело взялся художник-мультипликатор. Он проработал втрое дольше моего, ведь я “зашил” в текст свыше 300 сюжетов.
Через год учебник “Математика для дошкольников” продавался в книжных магазинах и в обычных супермаркетах. Однажды вечером раздался звонок из Израиля:
- Слушай, мы тут в “Литературке” рецензию на тебя прочитали! Твой учебник математики назван “одной из лучших книг для детей”. Ты, конечно, видел?
- К сожалению, я не успеваю читать газеты,– промямлил я.
Правда, в Интернете на рекламу своих книг иногда поглядываю. Дело в том, что на сайте одного книжного магазина указывается количество проданных экземпляров. Мой роман “Девушка из налоговой” раскупили в количестве 20 тысяч экземпляров. Но в выходных данных книги указан тираж 10 тысяч, и я твердо знаю, что дополнительной тираж не допечатывался.
Как же быть с этой математикой? Открою секрет: прелесть книжного бизнеса в том и заключается, что можно набомбить энное количество экземпляров, указав в выходных данных книги вдвое, впятеро, вдесятеро меньше. Когда вам захочется увидеть товар, созданный теневой экономикой, заверните к лотку с книгами.

Евреи в тундре
В приемной комиссии вуза посмотрели подозрительно: у всех абитуриентов паспорта, а у меня только свидетельство о рождении. Отец был уверен, что я не поступлю из-за “пятого пункта”, однако руководство МИТХТ было на удивление лояльно к евреям. Поступив, я обнаружил, что добрая половина студентов – евреи. Среди преподавателей их было гораздо меньше.
В институте я получал пятерки, а мой русский друг Серега – тройки. Жили мы у него в Мытищах. Утром выпивали бутылку водки и с песнями маршировали к электричке. А на лабораторках по физической химии зажевывали запах “Поморином”. После занятий мы распивали еще бутылочку в “Трех поросятах”. Пельменная носила свое некошерное название оттого, что стояла во дворе сразу трех вузов: МИТХТ, областного педагогического и 2-го медицинского. Эти три вуза составляли прежде 2-й МГУ, ведь до 1932 г. в Москве было сразу два госунивера.
Из “Трех поросят” мы убирались восвояси в Мытищи, где принимали на сон грядущий еще по двести пятьдесят. Нам с Серегой было тогда по 19-20 лет, сейчас моей старшей дочке Юльке столько же. Она изредка пьет только пиво и, кажется, даже не курит. Понятно, что при таких аппетитах ни стипендии, ни родительских переводов не хватало. Поэтому зимой и летом я подрабатывал в стройотрядах да на шабашках. В год смерти Высоцкого оказался на Чукотке бригадиром бетонщиков. И вот отчаянная картина: Сеня Портной из Кишинева и Саша Лейтман (то есть я) стоят наверху огромной кучи бетона и гребут штыковыми лопатами. В морду нам бьет мокрый снег с Тихого океана.
Вдруг Сеня – здоровый бык, кандидат в мастера по классической борьбе,— втыкает лопату в бетон, сбрасывает рукавицы и очень серьезно говорит:
- Послушай, тебе не кажется это странным?
- Что именно? – недовольно рычу я в ответ.
- Ну, что два еврея бетонируют тундру на берегу Амгуэмы? Кому рассказать — никто не поверит!
…В перестройку мы с Сеней потерялись – видно, он уехал в Израиль. Если вдруг этот журнал попадет к нему в руки, оставляю для связи адрес: senkevich@rambler.ru. Пиши, Сеня, письма! Не забудь рассказать, по-прежнему ли ты выдуваешь каждый день бутылку водки? В Земле Обетованной наш брат быстро становится малопьющим.

Авантюризм крепчает
Однажды я обнаглел и написал роман “Закон страха”, в котором США и Россия совместно противостоят исламскому терроризму. Издатель вернул мне рукопись со словами: “Слишком ты умный, драк у тебя мало!” Говорить что-либо в защиту своего текста бесполезно. Почему? Да потому что на самом деле единственным умным человеком на Земле издатель считает самого себя. Уж он-то твердо знает, какая книга сейчас нужна на рынке!
К этому времени описывать бессмысленные драки и изощряться в поисках крутого сюжета мне надоело. Еще больше надоело ходить с рукописями по издательствам: роман, который с порога отвергали в одном издательстве, в другом называли “блестящим” и тут же заключали со мной договор. И я тихо сам с собою заговорил: “Художественная литература составляет только десять процентов всех книг. Почему бы не писать те книги, названия которых уже болтаются в издательском портфеле? Пора хоть на время оставить беллетристику и поработать под заказ”.
Для начала мне, как автору крутых боевиков, заказали пособие для телохранителей. Это была самая настоящая авантюра, ведь в советские годы личная охрана полагалась лишь высокопоставленным функционерам партии и правительства, поэтому информация о работе телохранителей была засекречена… Пришлось перелопатить груды зарубежных источников. В общем, за два месяца удалось из разрозненных малограмотных обрывков и писательской фантазии склеить вполне связный текст. Еще через месяц, в октябре 1998-го, книга поступила в продажу. Разлетелся первый тираж, напечатали дополнительный, потом выпустили новое издание. В общем, “Телохранитель” стал бестселлером, его хвалили по НТВ, о нем писала “Литературка”. Один прохвост даже попытался присвоить себе мою книгу, выпустив ее под своим именем!
Тем временем издатели обнаружили, что в серии ЖЗЛ высоким спросом стали пользоваться книги о знаменитых женщинах XX века. Мне предложили написать либо биографию Евы Браун (жены Гитлера), либо биографию выдающейся израильтянки Голды Меир. У меня за плечами уже имелись многочисленные публикации об Израиле, однако градус авантюризма в данном случае был нисколько не ниже, чем в истории с “Телохранителем”. Ведь издатели поставили условие: через всю жизнь моей героини красной нитью должна проходить история любви.
Мир познакомился с Голдой Меир, когда она стала министром иностранных дел. Требовалось немалое воображение, чтобы увидеть в этой уже немолодой женщине очаровательную кибуцницу. До 50 лет ее вообще не сопровождали телохранители, секретари, референты, переводчики, послы. Некому рассказать, в каких городках она останавливалась, с кем встречалась и кого любила: ее интимная жизнь едва просматривается во мраке десятилетий. Не разыскать уже швейцаров, которые распахивали перед ней двери отелей. Не осталось в живых таксистов, которым молодая миссис Меерсон давала на чай.
Словом, биографам Голды Меир ничего не было известно о любовных похождениях своей патронессы. В Полоцком еврейском центре мне дали телефон Аркадия Шульмана – уж он-то, главный редактор “Мишпохи”, конечно, сумеет помочь.
- Нет, никакой литературой о Голде Меир я не располагаю,– сказал Аркадий и добавил: – А вы рисковый человек, раз беретесь на пустом месте создать такую книгу. Успехов вам.

Так мы и познакомились.
Спустя два месяца я эту книгу добил. Давид Ремез – вот как звали любовника моей героини. Именно этот человек, чье имя подзабыто в сегодняшнем Израиле, ввел Голду Меерсон в большую политику. Здесь нет никакой отсебятины: я не выдумал, а лишь реконструировал ее личную жизнь. Они земляки: Голда из Пинска, а Давид из Копыся, что под Оршей. Издательские редакторы-эксперты выставили книге “Любовь Голды Меир” высшие оценки. Отрывок из нее был напечатан в “Мишпохе” в прошлом году.
И тут я получил новый заказ – на научно-популярную книгу “Астральные битвы”. Вот так влип! Если о телохранителях и Голде Меир я знал хотя бы кое-что, то сейчас я даже не понимал смысла названия! За пару дней я с помощью друзей разобрался: оказывается, нужна книга о магии, чем прежде я никогда не увлекался. Я уехал в Израиль и там за месяц сделал черновик. Но в следующем, 1999 году, “Астральные битвы” вышли в свет и долго рекламировались на ОРТ, а “Литературка” опубликовала развеселую рецензию. Я же во время работы окончательно убедился, что весь астрал с его экстрасенсами, магией и телекинезом – полная чушь.
После этого я только успевал бросаться из одной авантюры в другую. Учебник “Математика для дошкольников”, приключенческая повесть для детей “Черепашки-ниндзя на Святой земле”, научно-популярные “Всемирная мифология”, “Тайны психологии”, “Увлекательная география”, детский детектив “Похищение”, книга будущего шпиона “Юный разведчик”, историческая повесть “Александр Невский”, сразу две повести о первой любви…
Часто авантюризм считают чем-то не очень хорошим, родственным аферизму, однако между этими понятиями нет ничего общего. Аферизм – это мошенничество, надувательство. Авантюризм – это выполнение работы, которая поначалу кажется невыполнимой.

Первый гонорар
О белорусском “городе большой химии” Новополоцке я услыхал от тещи – у нее там подруга живет. И я, пятикурсник, поехал вместе с женой на разведку. Сперва за окнами автобуса мелькали черные дома за покосившимися заборами – это был Полоцк. А потом вдруг на противоположном берегу реки вырос белый многоэтажный город – как мираж. Еще больше мне понравилось это место, когда начальник отдела кадров производственного объединения “Полимир” спросил, указывая на жену:
- Is she your wife?
- Yes, she is,– был мой гордый ответ.
И меня послали к главному инженеру. Едва тот узнал, где я учусь, воскликнул:
- МИТХТ? Выпускников этого вуза берем, не интересуясь их оценками. Мы направим запрос на вас в министерство и вашему ректору. И дадим вам квартиру…
Предчувствие писательской судьбы укореняется в подсознании в глубоком детстве. Но прозаик, прежде чем начать писать, должен набрать критическую массу жизненного опыта. Это поэтом можно стать хоть в восемнадцать. На Чукотку ведь я тоже забрался не только из-за денег, но и ради опыта. Потом я изучал жизнь рабочих и наркоманов, венерических больных и рок-музыкантов, алкоголиков и проституток. Но ничего не писал: не хотелось сочинять производственные романы. Сейчас модно рассуждать, что СССР был обречен, что он проигрывал гонку вооружений, что экономика разваливалась. Однако тоталитарное государство способно существовать сколь угодно долго независимо от благосостояния граждан. В Северной Корее люди от голода едят траву, на Кубе распределяются по карточкам бананы, в Ираке узаконенными наказаниями являются ампутации конечностей… Историю творят личности; если бы не Горбачев, мы с вами, читатель, и сегодня шептались бы на кухнях о КГБ и Большом терроре, слушали бы “Голос Америки” под вой сонных глушилок.
Накапливая опыт, я в 1986-1988 преподавал модную тогда инженерную психологию (human factors) в институте повышения квалификации руководящих работников химической промышленности. Отчет о своих исследованиях в этой области я опубликовал в “Изобретателе и рационализаторе”, авторитетном в ту пору московском журнале. Там сказали:
- Ваша статья открывает мало нового, но она… хорошо написана.
В октябре 1987-го Ельцин выступил с какой-то ничтожной критикой в адрес Горбачева на пленуме ЦК КПСС. Удивительное дело: Горбачев после этого оставил Ельцина в верхах, в ранге председателя Госстроя СССР. Вот когда мне стало ясно, что перестройка – это серьезно, больше тянуть резину нельзя. Я сразу начал писать в двух направлениях: рассказы для журналов и газетные статьи о рок-музыке. Рок в то время был знаменем борьбы с коммунизмом, его требовали запретить разные мракобесы, они же почему-то всякий раз оказывались антисемитами.
В 1989-м за свой первый рассказ “День рождения мамы” я получил премию Всесоюзного конкурса – сто пятьдесят рублей. Это рассказ о наркоманах, там герои одним шприцом делают друг другу внутривенные инъекции. Деньги из Москвы переслали в Витебск, где с меня старательно удержали 15 руб. подоходного налога. Остальное я принес на работу:
- Мужики, сегодня после смены мы беспощадно пропьем мой первый гонорар!
Мужикам потом даже пришлось еще сбрасываться, чтобы добавить. Когда расходились после той попойки, я – начальник смены! – всем нетвердо державшимся на ногах назначал поводырей потрезвее: чтобы довели коллег до квартир и сдали на руки женам.
Прототипом главного героя послужил мой друг Серега. К концу 1987-го он уже был конченный – высох, перестал бриться, только кололся, да целыми днями строгал и сверлил зачем-то длиннющие деревянные мундштуки. С работы, из НИИ АН СССР, Серегу выгнали, потому что он в своей лаборатории занимался только тем, что синтезировал наркотики. Я стал каждый вечер приезжать к Сереге в Беляево с водкой или портвейном. Сперва он высокомерно отказывался:
- У меня другой, настоящий кайф!
И он заряжал в вену очередную дозу. Мы даже чокались: он шприцом, я – стаканом. Но потихоньку Серега стал составлять мне компанию. И втянулся! В конце концов он завязал и выжил: сейчас мой друг нормальный московский алкаш.

Запор у террориста
Рок-журналистика – это особая песня. На рубеже 1990-х я носился по фестивалям, печатался от Хабаровска до Питера, от Москвы до Харькова. Выросшие на нудных советских газетах, молодые редакторы отбирали рукописи по принципу максимальной хлесткости. Именно в публикациях о рок-музыке – и не только моих, конечно,– сформировалась та самая стёбовая, насквозь все просмеивающая манера, какой пользуются сегодня “Комсомольская правда” и “Московский комсомолец”.
Но я хорошо знал читательскую рок-аудиторию: было ясно, что девиц и парней рок-музыка привлекает не сама по себе, а лишь как возможность потусоваться да обменяться телефонами. Тогда-то я и стал выпускать одно из первых “неформальных” изданий Белоруссии для широкого читателя — информбюллетень “Демократический форум”. А едва начались реформы, массовый интерес к року действительно резко угас. Журналисты перекочевали из “молодежек” и музыкальных изданий в обычные газеты. И принесли туда эту забойную, чумовую, все подмечающую и ничего не прощающую манеру.
Ну, а я забрал ее с собой в литературу, которая находилась тогда на перепутье. При советской власти уравниловка касалась даже читателей. И интеллектуалы, и работяги читали, в общем-то, одно и то же. Мои рабочие сдавали макулатуру ради “Мастера и Маргариты”. Но вот благодаря гласности и у читателя, и у издателя появилась возможность выбора.
Естественно, выбор был сделан в пользу простого, как мычание, чтива: боевики, фэнтези, любовный роман в духе сериала “Богатые тоже плачут”. Малочисленный интеллигентный читатель остался с Достоевским и Чеховым.
И уж совсем небольшая горстка авангардистов творила заумные тексты и издавала их для собственного же прочтения.
Мне же хотелось невозможного: быть массовым автором, одновременно оставаясь интересным для интеллектуалов. И я разработал истерн (от английского east – восток), жанр современной русской литературы и кино – интеллектуальный боевик, пропитанный тотальной иронией. Сегодня этим термином пользуются многие. Никита Михалков, говоря о своем фильме “Сибирский цирюльник”, восклицает:
- Да это же настоящий истерн! Рок-музыку я теперь слушаю только для души, по вечерам – так я подзаряжаю свои аккумуляторы. Все беседы на моей кухне проходят под психоделические гитарные навороты. Но вот что забавно: работая в рок-журналистике, я убедился, что сами музыканты, как бы ни была хороша их музыка, круглые идиоты. И надо же такому случиться: у моей старшей дочери появился друг, лидер скандальной израильской рок-группы. Можете представить, какие мы ведем разговоры?
- Юленька, он шизоид и всегда останется шизоидом, причем даже без университетского образования.
- А мне нравится музыка, которую исполняет его группа. Это очень круто, папа!
- Блэк-метл со славянскими напевами? Такая примитивщина могла родиться только в голове недоучки, который ностальгирует по счастливому застойному лихолетью…
- А мне, папа, все равно нравится. Между прочим, он сам пишет и музыку, и слова!
- Юля, этот нечленораздельный рев нельзя считать словами.
И так далее. Чертов гитарист трезвонит десять раз на дню. Юлька – на ней форма сержанта ЦаХаЛя – выхватывает из кармана пелефон с глупейшим выражением на лице. Бумеранг вернулся.
Порвав с рок-журналистикой, я еще долго писал для обычных газет, к примеру, для московской “Независимой”, а в одной из местных газет подвизался в качестве экономического обозревателя. Выходили мои статьи и в тельавивских газетах “Время” и “Новости недели”. Лет 8 назад, мы, диаспора, открывали для себя Израиль, а “русские” израильтяне, пережив стресс абсорбции, заново открывали для себя географическую родину, на которой стремительно происходили перемены.

Книгоиздатель — что за зверь?
Первый в мире истерн “Мы можем всё” я опубликовал в “Новом мире” (Москва). Концепцию жанра я изложил в том же 1994 году в журнале “Урал” (Екатеринбург) в эссе под названием “Светит незнакомая дыра”. Я в ту пору был убежден, что пришло время истернов. “Литературная газета” отозвалась немедленно: “Это литература в степени N, где N стремится к бесконечности”.
Казалось, народ вот-вот наестся дешевого чтива и потянется к чему-то более высокому. Но российские и белорусские издатели так не думали. Они ходили пьяные от сверхприбылей первых постсоветских лет. Голод на книги был столь велик, что стотысячные тиражи разлетались в течение месяца. Вот почему моя первая книжка увидела свет… в Германии. Это истерн “Встреча с папой римским” в переводе на немецкий язык (“Begegnung Mit Dem Papst”, 1996).
В своем же отечестве пришлось брать издателей хитростью. Стал писать приключенческие тексты, которые на первый взгляд мало отличались от подобной продукции других авторов: мордобой, пальба, погони, эротика. Одни названия чего стоят: “Амулет смерти”, “Кровница”, “Черный амулет”, “Спецназ против ОМОНа”, “Боец”… Для интеллектуалов я осторожно, дабы не вспугнуть бдительных редакторов, вплетал в повествование вставки из истории и мифологии, географии и этнографии. Потихоньку совокупный тираж моих книг перевалил за сто тысяч, за двести…
Тем временем казавшийся бездонным книжный рынок переполнился продукцией литературных проходимцев, “негров”, которые писали под Сидни Шелдона, Шитова и прочие торговые марки. Читатель наконец раскусил, что его дурачат, и эта макулатура перестала раскупаться. Тиражи, а вместе с ними прибыли и гонорары покатились вниз. Более подходящий момент для августа 1998-го выбрать было невозможно. Кризис разом уничтожил тысячи мелких издательств, а крупные в течение последующих двух лет выживали в значительной степени благодаря складским запасам книг. К лету 2000-го и этот ресурс исчерпался. Среди издателей, да и среди редакторов газет, где публикуются мои интервью, встречаются люди, которые не верят, что все свои книги я пишу сам. Иные думают, что я выступаю в роли организатора бригады литературных “негров”. Да что там издатели с редакторами – их много раз обували литературные проходимцы, и поэтому они на каждом шагу ждут подвоха. Мой московский дядя осторожно поинтересовался, много ли я плачу своим подчиненным, ха-ха-ха. Секрет между тем ужасно прост: моя любимая книга та, над которой я в данный момент работаю. Это позволяет создавать тексты высокой читабельности независимо от жанра и тематики. Составление словаря – не менее увлекательное занятие, чем написание книги о магии или исторической повести. Литература должна создаваться яркими, остро мыслящими писателями, а не кодлой поденщиков, пишущих за Фридриха Незнанского (физическое лицо, проживающее в Германии) или Андрея Воронина (вымышленное лицо – торговая марка).

Конец “Всемирной истории”
Одно издательство решило выпустить восьмитомник “Всемирная история для детей”. Меня спросили:
- Будешь участвовать в этом проекте?
- История – моя слабость со школы,– кивнул я.
- Тогда бери государства Юго-Востока Азии. Перескажешь для школьников историю древних Китая, Индии, Японии, Цейлона… А вот еще кусок для тебя: Римская империя. …С большей легкостью мне не давалась еще ни одна книга – я на самом деле обожаю историю. На пятисотстраничный том ушло меньше двух месяцев. Потом были другие заказы, но я порой интересовался:
- Ну, как там “Всемирная история”? Что сказали редакторы о моей работе?
Издатель был отчего-то немногословен:
- Не знаю, Саша. Пока мне не докладывали.
Прошло немало времени, прежде чем он вдруг сам заговорил об этом:
- Редакторы прочитали все рукописи для “Всемирной истории”. Всё это никуда не годится, кроме двух кусков – тех, что написал ты. Они считают, что ты гений, а остальные наши авторы – полное говно.
Я пожал плечами:
- Я тебе не раз говорил: не подпускай к литературному труду проходимцев. Они работают с отвращением и только стараются тебя надуть. Читатель их и вовсе не заботит. Издателю следует иметь дело лишь с теми, кто пришел в литературу, образно говоря, не с улицы, а после публикаций в газетах, журналах, альманахах.
“К счастью, проходимцы сами бросают литературу, едва подворачивается работа проще, легче и прибыльней”, – подумал я.
- Проходимцы дешевле обходятся, – издатель смотрел на меня тяжелым взглядом. – А ты у нас чересчур дорогой.
- Но я пишу книги, которые читаются на одном дыхании, а твои “негры” путаются в причастных оборотах! Закажи мне весь восьмитомник по истории для детей, – попросил я, прикидывая в уме сроки. – Я напишу оставшиеся семь томов за четырнадцать месяцев.
“Это будут прекраснейшие месяцы, потому что я буду писать книги по любимому предмету”, – мелькнула мысль.
Он покачал головой:
- Нет, Саша. Мы решили закрыть этот проект.
- Как? – поразился я. – Но вы полностью рассчитались со всеми авторами!
- Да, но мы ведь не требуем от тебя и от других вернуть гонорары. Мы смирились с потерей этих денег.
- Попробовали бы потребовать, – усмехнулся я. – Всё давно проедено…
Больше мы к этому разговору не возвращались: “Всемирная история для детей” накрылась медным тазом. По истечении срока действия договора я объединил свои фрагменты в книгу под названием “Исчезнувшие государства” и отнес в другое издательство.
Почему, несмотря на мнение редакторов, тот издатель не дал мне выполнить весь проект в одиночку? Тут есть секрет, и секрет ошеломляющий. Этот человек сам считает себя литератором и даже издает за собственный счет свои сочинения. Зачем? Чтобы раздаривать друзьям и знакомым, хотя никто эту муру потом не читает. Когда он пихал мне свои книжечки, я доносил их ровно до ближайшей мусорной урны.
И душит мужика черная жаба, и воображает он меня в роли единственного автора восьмитомника, и думает: “Черницкий интервью станет налево и направо раздавать, о его работе рецензии будут печатать, на его семинары учителей истории будут со всей страны возить, телевидение сюжет о нем покажет…” И решает издатель: легче не выпустить восьмитомник вовсе, чем страдать потом от чужой славы!
Вот это, читатель, самое для литературы ужасное: когда графоман становится издателем. Такой человек чувствует себя комфортно только с проходимцами, рядом с ними он – король.

Профессионалы и любители
Узкотемных профи в литературе не так уж мало. Кто-то сочиняет одну за другой книжки о самолечении (целительстве), потому что рынок требует. Кто-то том за томом “строгает” советы огороднику или рыболову. Но мне с детства хотелось стать универсальным интеллектуалом. Необходимым условием тут является техническое образование: если ты не представляешь на молекулярном уровне кипение воды в чайнике, нечего и лезть в профессиональную литературу. Естественные и точные науки – вот базис, на который опираются гуманитарные дисциплины. Такое образование помогает точно формулировать мысли. Другая опора универсальности – языки: английский, иврит, древнегреческий, латынь. И, наконец, компьютер. Нет большего заблуждения, чем считать его модернизированной пишущей машинкой. Компьютерные программы позволяют создавать тексты качественно иным образом, нежели прежде. Ну, а уж интернет с электронной почтой сегодня для профессионала такие же обыденные вещи, как зубная щетка или пылесос.
Литература – вот громадное пространство, в удаленных друг от друга частях которого я чувствую себя одинаково комфортно. К тому же жанры взаимно обогащают друг друга. В “Математике для дошкольников” есть моменты, когда от сюжетных поворотов дух захватывает. Этого удалось добиться благодаря опыту написания боевиков для взрослых. Работа над “Астральными битвами” обогатила познаниями в магии. Потом это пригодилось в работе над “Всемирной мифологией”, да и над повестью “Спецназ против ОМОНа”. Из работы над “Телохранителем” я вынес немало того, что использовал позже в приключенческих книжках. Чем шире кругозор, тем удобней действовать на новых направлениях.
В любом деле профессионал не вправе выбирать себе клиента, иначе это уже не профессионал. Так служебная собака по команде “фас” бросается на любого противника. Мне предлагают написать книгу, и в ответ я могу сказать только “да”. Перед работой над “Астральными битвами” я сказал себе: “Если хочешь, чтобы книжка получилась увлекательной, признай, что магия существует”. Это как в театре или кино. Часто актер вынужден изображать героев, которые ему не нравятся. Однако если актер начнет халтурить, в другой раз он вообще может остаться без роли. К написанию книги профессиональный писатель относится как к игре.
Правда, однажды и я отказался от очередного заказа: мне предложили перевести на русский язык Бодлера. Дело не в том, что я не владею французским, прозу я переведу хоть с китайского, был бы подстрочник. Но Бодлер поэт. При необходимости я пишу стихи, однако делаю это путем мозгового штурма, усилиями воли и интеллекта – точно так, как прозу. И в “Математике…” есть несколько стишков, а в “Спецназе…” даже частушка собственного сочинения. Но прирожденные поэты черпают свои размеры и рифмы из подсознания – это несравненно быстрее.
Ну, а кто же такие писатели-любители? Это авторы, пишущие о том, что сами любят, что их самих волнует. Захотел написать рассказ, поэму, роман – взял, да и написал. Некогда я сам был любителем, печатался в “Неве”, “Октябре”, “Новом мире”, “Крынiце”, “Урале” и других “высокопробных” журналах. Любитель ждет некоего вдохновения – так оправдывается нежелание вкалывать по десять часов ежедневно без выходных. Еще одна проблема любителей — неумение сочинить острый сюжет. Тоже, между прочим, из-за лени: лень мозги напрягать! Так родился миф: дескать, современная литература вообще не нуждается в сюжете. Но без напряженного, закрученного действия незачем и соваться к широкому читателю. Вот почему любители творят другой миф: дескать, читатель – дурак, а мы – непонятые гении.
В 2001 г. в продажу поступил самый объемный мой труд – тысячестраничный “Новейший словарь иностранных слов и выражений”. Им убить можно – если по голове. Но это не просто наиболее полное собрание иностранных заимствований русского языка. Там целая куча инноваций, которые отличают его от прочих книг такого рода. В частности, я возродил древнегреческий язык, изгнанный из русской массовой литературы после Октябрьской революции. Договор на “Словарь…” заключен на три года, и я потихоньку готовлю 2-е издание, ведь новые слова непрерывно проникают в наш язык из других языков. Наряду с кириллицей, греческим и латинским я стал использовать ивритский шрифт – очень красиво получается. Вот так, например:
ШАЛО’М 1) здравствуй (еврейское приветствие); 2) до свидания (еврейское прощание); 3) мир (как согласие, отсутствие вражды).
Меня часто спрашивают: если бы издатели заказали мне книгу на собственное усмотрение, о чем бы я стал писать? Но я и так нередко пишу на свое усмотрение. Это бывает, когда издатели соглашаются с моим выбором темы. К примеру, я сам предложил написать и тот же “Словарь…”, и научно-популярные книжки “Тайны психологии”, “Увлекательная география”… Великолепную возможность выговориться предоставляет остросюжетная литература. В романах “Боец” и “Девушка из налоговой” я простебал правивших Россией дуроломов так, как это не мог себе позволить даже едкий “Московский комсомолец”. Но если издавать и, соответственно, читать книгу заведомо никто не станет, зачем её писать? Это же болезнь, графомания.
И вот еще о чем меня спрашивают перед публичными выступлениями: “Как вас представить, Александр Михайлович? Вы писатель еврейский или русский? Белорусский или российский?”
Черт его знает. Галахический еврей, живу в Белоруссии, пишу по-русски, книги продаются главным образом в России. Главное, что я писатель универсальный и других таких не знаю. Оттого на каждом шагу сталкиваюсь, говоря словами Бориса Пастернака, с “ревностью, местью и завистью”.
…Сейчас я занят установкой памятников: пишу для серии “Наши выдающиеся современники”. Книги этой единственной в СНГ серии прижизненных биографий создаются подобно остросюжетным романам – с драками, разлуками, погонями, объяснениями в любви, падениями и взлетами. Да-да, я так и говорю людям: “Книга с вашим портретом на обложке будет отлично смотреться в офисе и дома, в библиотеке и книжном магазине, пригодится во время Вашей избирательной кампании”.
Для того я и придумал серию “Наши выдающиеся современники”, чтобы не зависеть от коммерческих издательств. Время истернов еще не пришло.

Моя слабость
История – и в самом деле моя слабость. На досуге я люблю порассуждать о наивном управленческом гении императора Диоклетиана или о полиандрии (многомужестве) в среде гуннов-эфталитов. Но одна часть безбрежной истории человечества пользуется моей особой любовью. Это история моего народа, сионизма и государства Израиль. Здесь я остановлюсь только на одном вопросе – но вопросе головокружительном. Как евреи догадались, что Бог один?
Подобно всем древним людям, палестинские бедуины верили поначалу в целые сонмы духов. На их языке дух обозначался словом ЭЛУХ. Свой дух имелся у каждой скалы и таился под каждым кустом. Если случалась засуха, гневался, понятное дело, дух солнца. Пища, победы, горе, смерть – всё ниспосылалось свыше. Однако бедуины, в отличие от других народов, не стали давать имя каждому из своих духов и говорили обо всех сразу, во множественном числе: ЭЛОХИМ. В бедном языке кочевников попросту не хватало слов для создания громадной компании богов и героев, как в древнегреческом языке, например.
Постепенно слово ЭЛОХИМ утратило первоначальный смысл множественного числа и стало обозначать одного-единственного духа, который отвечал в этом мире абсолютно за всё. Иногда его называли ЯХВЕ (Сущий). Но чаще говорили “ЭЛОХЕЙНУ” – наш Бог. Так зародилась первая неязыческая религия – иудаизм. Древнееврейский язык был не только скупым, но и выразительным. Его сравнивали с резкими звуками боевой трубы. Эта труба требовала лишь одного: верить в единого Бога.
Еврейская мифология – продукт творчества наших предков в разные эпохи. В первую очередь это библейская мифология, затем талмудическая, каббалистическая и хасидская.
Специально для журнала “Мишпоха” я пересказал несколько преданий – столь же старинных, сколь и захватывающих.
Приятного чтения!

© журнал Мишпоха