Мне выпала горькая радость вернуться в военное прошлое нашей семьи, прильнуть сердцем к миру радости и страданий моих самых близких - отца и мамы.
      На склоне лет, когда, по определению Тургенева, воспоминания похожи на сожаления, а сожаления - на воспоминания, перебираю чудом сохранившиеся письма и документы военных лет.
      В старой маминой довоенной сумочке несколько хрупких "треугольников", писем, проверенных военной цензурой, справка, написанная на тетрадном листке в военном эшелоне, справка о том, что Сафьян Софья Моисеевна следует в эвакуацию с детьми, а после устройства детей должна вернуться в Могилев для прохождения службы. (Мама была работником военного учреждения). А вот еще крохотная бумажка - пропуск, разрешающий Сафьян С.М. находиться на улицах Минска во время военной тревоги и дата: 23.06.1941 года.
      Письмо на четырех страницах от 22 сентября 1941 года. Это письмо мама написала отцу, когда узнала его адрес: воинская часть на Брянском фронте. Первое письмо после трех месяцев неизвестности:
      23 июня отец попрощался и ушел туда, куда уходили все мужчины, когда началась война. Западный, Брянский фронт, совершенно случайная встреча с маминым сослуживцем, который и сообщил адрес в Бузулуке Чкаловской (Оренбургской) области, куда были эвакуированы семьи сотрудников.
      "Родной и незабвенный мой: Время меня уже научило переносить горе и радость с выдержкой. Но сегодня я растерялась, увидев конверт, написанный твоей рукой.": Далее мама рассказывает, как 24 июня ее с двумя малышами - сыном и племянником - вывезли на машине из города, и она успела схватить только маленький чемоданчик с детскими вещами и ключи от квартиры. (Жили мы на Володарского, 7). Ночь в лесу, а потом эшелон. Вместо Москвы - Бузулук. Поиски работы, полуголодное существование. До войны мама работала машинисткой, а устроилась на работу помощником инспектора в городской санстанции. "Я поняла, какие у нас хорошие детишки, невзыскательные и не капризные:Самое главное, чтобы ты был жив и здоров, а о нас не беспокойся, нам бы только к зиме одеться, а мы в летнем гуляем: Я работаю честно, много. Ты прав, мой родной. Наше дело правое. Горевать не придется долго. Как хотелось бы быть там, где ты. В военкомате отказали. Что ж, буду растить сына и надеюсь найти дочь и взять к себе."
      Обо мне в письме несколько раз: "Дочку разыскиваю по всем областным городам страны, где предположительно она должна быть. Надеюсь в скором времени найти. Целую за сына и дочку. Узнаю о дочке и сразу тебе сообщу".
      А я в это время находилась в детском доме на Украине. Но по порядку. Судьбе было угодно разметать нашу семью: Брянский фронт, Оренбуржье, Ворошиловоградская область.
      20 июня 1941 года мама отвезла меня в детский санаторий в местечко Горваль Гомельской области. Было мне 10 лет. Из первых впечатлений: берег Днепра и мы, дети, переодетые в санаторные платья. Далее: нам объявляют, что началась война. Потом путь по проселкам на подводах, остановки в деревнях. С нами только женщины во главе с беременной женой главного врача. Теперь она и несколько воспитательниц в ответе за сотню детей. Все мужчины, работники санатория, были мобилизованы в первые два дня.
      Очень быстро появились вши в волосах, одежде. Я старалась, чтобы этого никто не увидел. А на подошвах, на ступнях сплошные гнойники. Мы в Гомеле. Ночуем в детском саду. Потом станция. Нас, детей, подсаживают в вагон красноармейцы. Вокруг обезумевшая толпа из тех, кто пытается пробраться в поезд. Вблизи огромный пожар. Говорили, что горит нефтебаза.
      Мы на Украине. Ворошиловоградская область, село Лозно, Александровский район, зерносовхоз "Красноармеец" (проверила свою память: заглянула в энциклопедию - есть в Луганской области Лозно-Александровка). Жили в школе. Нас объединили с другими детьми из Белоруссии. Нашу хрупкую заведующую сменил директор. Наш детский дом переехал в село Тимановку. Расположились в двухэтажном каменном здании школы. Несколько недель посещаем украинскую школу, расположенную в простой хате. Прочитала книгу на украинском языке: "У недiлю рано зiлля копала". Местные мальчишки обзывают нас жидами.
      Самое главное, чему научилась - "зажимать порцию", то есть ухватить лишнюю миску каши или супа. Постоянное сосущее чувство голода. Вши. Через деревню проходят войска. Останавливаются в центре села, у колодца. Я хожу туда, надеясь встретить папу.
      Самое главное впечатление: во время дежурства убираю кабинет директора. В мусорной корзине случайно увидела треугольник со знакомой фамилией на обратном адресе! Это мамино письмо из Бузулука. Мама разыскивала меня, отправляя письма по адресам, которые ей сообщали из города Куйбышева, куда сходилась вся информация о белорусских детях. В семейном архиве сохранилась одна такая открытка от 2.09.41 г. Обратный адрес: Куйбышевский ОБЛОНО. Сообщается адрес, где по неточным данным должен находиться детский санаторий "Горваль", и подпись инспектора детского адресного стола ОБЛОНО. Там работали святые люди. Мама на свои запросы получила много адресов. Она писала по всем адресам, отрывая от своего скудного рациона копейки на марки.
      В этом письме мама сообщала свой адрес, спрашивала также, находится ли в детдоме Марат Рубинчик, чья мама тоже в Бузулуке. Я успела написать письмо, и оно дошло!
      Потом переезд на станцию Солидарную, где сидим долго, так как нет паровоза, чтобы тянуть эшелон с детьми на восток. Живем в помещении вокзала, спим на полу. Читаю "Голубую чашку" Гайдара. Станцию часто бомбят, особенно когда проходят военные эшелоны или санитарные поезда. Голодаем. Во время одной из бомбежек, помню, мы, дети, бежим с насыпи, бегут и военные, местность безлесая, только какие-то кусты. Немецкий самолет совсем низко, строчит из пулемета по бегущим. Какой-то дядька толкает меня на землю и прикрывает шинелью: Вскоре после этой бомбежки наш эшелон цепляют к паровозу и мы двигаемся в путь.
      Вагоны дачные, такие, как теперь в электричках, только еще столики между скамейками. Вот там, под столиком, мое спальное место. В вагоне под потолком нары из досок, и там расположились мальчишки постарше. А мы, младшие, все свои вожделения связываем с котлом, в котором варят кашу, невероятно вкусную, перловую, на железной печке вроде буржуйки. Санаторные воспитательницы с нами. Директор с семьей и продуктами - в другом, товарном вагоне. В пути нас бомбят. Тогда поезд останавливается. Многие выбегают из вагона. А мы, младшие, налетаем на котел с кашей. Впрочем, помню, что иногда и мы выбирались из вагона на стоянках, чтобы покопаться в поле с неубранной свеклой. Помню, старшие говорили, что страшнее всего бомбят на станции Лиски. Проедем - будем живы.
      Октябрьские праздники встречаем в Куйбышеве, где стоим неделю. По пути некоторые дети, уже узнавшие адреса своих родственников, выходят. Приходит и наша с Маратом очередь. В Бузулук поезд приходит ночью. Директор выдал каждому из нас по сто рублей, и поезд отправился дальше, в Казахстан. До рассвета пытаемся что-то купить поесть. Но: Вокзал забит спящими людьми. Мороз. На мне летнее пальто, казенные ботинки, на голове сложенная вдвое фланелевая пеленка. Голова острижена пучками. Не лучше выглядит и Марат: Какие-то добрые люди на повозке привозят нас в город. Адрес я помню прекрасно: Кирова, 64. Но моя рассеянность меня подводит и нас высадили на : Куйбышева, 64. На мой вопрос дрожащим голосом, здесь ли живет Сафьян Софья Моисеевна, нам из-за запертой двери велели убираться прочь. И вот мы, двое замерзших, голодных детей, стоим ранним утром в незнакомом городке и громко ревем. Проходит мужчина в телогрейке, спрашивает нас, в чем дело. Потом говорит: "А может, ты, адрес перепутала?" И тут я вспоминаю: Кирова, а не Куйбышева! И этот добрый человек приводит нас к нужному дому.
      Помню, как колотилось сердце, когда стучались в дверь. Слава Богу! Там жили теперь наши родственники. Марата сразу усадили за стол, а я отказалась от еды, и моя тетя отвела меня туда, где жила мама с братишкой. Помню мамины радостные глаза и распахнутые руки. Помню, как меня стриг машинкой парикмахер, а вокруг стояли хозяйка, соседки, разглядывая меня и плакали, подперши подбородки руками. Так закончились мои странствия. Мама свято верила, что найдет меня: получив деньги по папиному командирскому аттестату, она заранее купила мне валенки и пальто. А мое барахлишко, вывешенное на двор, чтобы выморозить вшей, кто-то украл. Еще долго мама выводила у меня детдомовские хвори - чесотку, цингу, страх от любого громкого звука. Прятала от меня еду и давала маленькими порциями, боясь, что с непривычки объемся и заболею. И еще много-много лет я вжимала голову в плечи, если видела летящий самолет.
      А спустя месяц в Бузулук приехал из госпиталя раненый и контуженный отец, и мы отправились к месту его назначения, в Узбекистан.
      Ушли давно в мир иной мои родители, да и сама я уже в почтенном возрасте. Но ниспосланных нам Судьбой испытаний забыть не могу.
      Я вглядываюсь в старые, военных лет, фотографии, и они мне кажутся прекрасными, лица мамы и отца, на которых печать испытаний и - вера. Вера, которая спасла всех нас.
      Родные мои! Если вы где-то есть, простите меня за то, что в житейской суете не всегда находились у меня для вас время и теплое слово.
      Любовь к вам, память и благодарность - в моем сердце. Пока живу: