Журнал Мишпоха
№ 12 (2) 2002 год
Пэновский “Сват” сосватал еврейское, русское
и белорусское искусство
|
Новые книги
1996
год… Солнечный летний день… Здравнёво с печальным репинским домом после
пожара… Провожу экскурсию для группы французских студентов… Интерес вызывает
студентка, которая не очень настроена слушать рассказ о вряд ли известном
ей до того русском художнике и которая с гораздо большим удовольствием
резвится на придвинских просторах… Каково ж было моё удивление, когда
именно эту “стрекозу” через год я вновь встретил в Витебске. И она – Клер
Ле Фоль – с увлечением и упорством занималась историей Витебской художественной
школы и расспрашивала меня о связях Репина с Пэном.
Клер
попала в Белоруссию случайно – это было дешевле, чем поездка в манившую
её Африку. Но новая страна увлекла, а история белорусских евреев стала
темой научных интересов. На протяжении ряда лет аспирантка Высшей школы
социальных наук в Париже Клер Ле Фоль приезжала в Минск, Витебск, работала
в архивах, библиотеках, наряду с русским, белорусским, изучала идиш. Потом
было выступление на Шагаловских чтениях 1999 года, ряд публикаций в белорусских
и французских изданиях.1
И вот объёмная монография, посвященная Витебской художественной школе.
Книга издана парижским издательством “јHarmattan” в серии “Collection
Biйlorussie” и ориентирована на французского читателя, мало знакомого
с историей Белоруссии и привыкшего относить имена Шагала и Цадкина к Парижской
художественной школе. На обложке издания красуется репродукция картины
Ю.Пэна “Сват (Менахем-Мендл)” (1926, Витебский художественный музей).
Работая над книгой автор сознавал, что на Западе главный интерес сосредоточился
на творчестве Марка Шагала, роль Ю.Пэна недооценивалась и Витебская школа
не изучалась, как таковая, а упоминалась как эпизод в биографии Шагала.
Отсюда и занимающие значительный объём книги экскурсы в историю и культуру
Белоруссии, Витебска и их еврейского населения. Отметим, что автор – историк
по образованию, и методология истории и привлечение многочисленных белорусских,
российских публикаций и архивных документов, малодоступных исследователям
на Западе, помогло Ле Фоль глубже понять и донести до франкоязычной аудитории
ту канву, на фоне которой происходило становление и развитие Витебской
художественной школы.
Монография делится на три больших части, имеющих сложную внутреннюю структуру,
и в каждой части рассмотрению периода в развитии школы или её сущности
предшествует обстоятельная “историческая заставка”. В основной своей части
хронологические рамки книги охватывают период с 1897 по 1923 год, который
делится на два этапа: 1897-1918 и 1918-1923 г.
Главным героем на первом этапе стал Юдель Пэн (1854-1937) – создатель
частной Школы живописи и рисования в Витебске, которая благодаря самоотверженности
своего создателя и вопреки отсутствию поддержки со стороны, за короткий
период времени смогла стать важным этапом в становлении многих художников,
получивших широкое признание.
Затем, главенство переходит к Марку Шагалу, трудами которого создается
в постреволюционном Витебске Народное художественное училище. Автор подробно
останавливается на деятельности Марка Шагала на посту уполномоченного
по делам искусств Витебской губернии, “революционной программе” художника,
рассказывает о круговерти событий и лиц, которые принесли Витебску славу
столицы авангарда. Увы, к 1923 г. “авангардные” тенденции, затухают, отступая
перед материальными трудностями и противодействием властей. На этом Клер
Ле Фоль обрывает повествование о развитии Витебской художественной школы
и переходит к анализу роли школы в движении еврейского художественного
возрождения, чему посвящена третья часть монографии.
Вопрос о содержании понятия “Витебская художественная школа” давно обсуждается
в кругах белорусских и российских исследователей.2
И здесь, при всем многообразии мнений, выделяются три основных трактовки
этого термина: некая совокупность художественных традиций, художников,
связанных с Витебском; определение школы как “системы художественных учебных
заведений”, основой для которой явилась частная школа Ю.Пэна, и далее,
вплоть до современного художественно-графического факультета Витебского
госуниверситета.3 И третье, Г.Казовский
выделяет “Витебскую школу” в “сложной картине еврейского искусства в России
первой половины XX в.”4 , таким
образом замыкая определённые явления художественной жизни Витебска в рамках
еврейской культуры и не соотнося их с другими культурами.
На наш взгляд, Ле Фоль склоняется скорее к первому пониманию термина.
Аналогом столь же “эмоционально-географического” понимания может быть
достаточно широкое распространение термина “Парижская школа” – понятия,
которое также сложно вписать в некие рамки (кроме географических).
Французская
исследовательница задается вопросом о месте Витебской художественной школы
в русском, белорусском и еврейском искусстве, о том влиянии, которое оказывали
на школу столь различные культуры. И здесь важно отметить, что если о
школе Ю.Пэна уже говорилось как о “первом еврейском художественном учебном
заведении”5 , хотя таковой она
была скорее де-факто, но не де-юре, то вопрос об соотнесении созданного
Шагалом художественного училища с еврейской художественной программой
не рассматривался (если все же выйти за рамки, очерченные “Витебской школе”
Казовским). Ле Фоль пытается ответить на этот вопрос, выдвигая доводы
в пользу этого: преобладание евреев среди преподавателей и учащихся и
присутствие еврейской тематики в творчестве. Исследовательница не даёт
окончательного ответа, оставляя вопрос открытым и для себя, подчеркивая
при этом многогранность школы и её плюралистический характер. На наш взгляд,
всё же доводы в пользу “еврейского” компонента не достаточны, чтобы определять
ими характер училища, как национального учебного заведения, при всём значении
и той выдающейся роли, которую сыграли Шагал и другие витебские художники-евреи
в деле еврейского художественного возрождения. Де-факто национальный характер
школы-училища-института-техникума не определялся, как, например “еврейский
педагогический техникум”, а де-юре, в отличии от школы Ю.Пэна, – пёстрая
картина течений, национальностей, целей. Хотя определённые стремления
к “художественному самоопределению” можно отметить позже – в попытках
в конце 1920-х открыть в художественном техникуме еврейское отделение.
Несмотря на отдельные неточности и спорность некоторых положений, появление
книги стало важным событием – монография впервые столь громко заявила
о существовании такого явления как “Витебская художественная школа” в
европейской историографии, и если осуществятся планы Посольства Франции
в Республике Беларусь о переводе книги на русский язык, она может стать
своеобразным введением не только в историю “Витебской художественной школы”,
но и истории евреев в Белоруссии.
Благодаря помощи Посольства Франции в Республике Беларусь в Минске и Витебске
прошли презентации книги. В Витебске она состоялась в Музее Марка Шагала
и вызвала оживлённую дискуссию, итоги которой подвел поэт Давид Симанович,
пошутив, что пэновский “Сват” с обложки книги Ле Фоль сосватал русское,
белорусское и еврейское искусство. Но, наверно, нам ещё долго предстоит
спорить, о том, что скрывается за хитроватым прищуром глаз и таинственной
полуулыбкой героя картины Пэна.
1 См. напр.: Ле Фоль
Клер. Віцебская мастацкая школа: спроба дэфініцыі// Віцебскі сшытак. 2000.
№4. С.186-194.
2 См.: Лисов А.Г. О содержании понятия «Витебская художественная
школа»// Веснік Віцебскага дзяржаўнага універсітэта. 1999. №3. С.33-36.
3 Исаков Г.П. К юбилею Витебской художественной школы//
Диалог. Карнавал. Хронотоп. 1994. №4. С.116-121.
4 Казовский Г. Художники Витебска. Иегуда Пэн и его ученики.
= Kasovsky G. Artists from Vitebsk. Yehuda Pen and his pupils. Москва:
«Имидж», 1992. Т.II. [Шедевры еврейского искусства= Masterpieces of Jewish
Art]. С.13.
5 Казовский Г. Шагал и еврейская художественная программа
в России// Вестник еврейского университета в Москве. 1992. №1. С.85.
|