ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №13 2003год

Журнал Мишпоха
№ 13 2003 год

Мамино замужество

Борис БИХМАН

Семейный альбом

Моя мама, Бихман Маня Львовна, родилась в семье Нахшина Льва Самуиловича и Хаит Цили Вольфовны. Если вы знаете, как дают имена в еврейских семьях, то легко поймете, что старшего сына называли Самуилом, второго – Вольфом, в память о дедушках. Считается, что имена надо давать в память об ушедших в мир иной родственниках, чтобы имена эти звучали в речи ныне живущих. Так в еврейских семьях веками сохранялись библейские имена.
В семье деда Левы и его жены Цили было восемь детей: четыре сына – Самуил, Вольф, Иосиф и Дмитрий (или по-еврейски Мотл), и четыре дочери – Фаня, Клара, Маня и Фира (в честь библейской героини Эсфири). Семья дедушки и бабушки не считалась многодетной. В нашем дворе жила семья некоего Якира, где родились и выросли тринадцать детей, причем эта семья тоже не считалась многодетной.
Семья деда и бабушки жила почти в центре мира, а именно в городе Житомире, всего в сорока верстах от Бердичева. Проходившая всего через два двора от нашего улица называлась Бердичевской и была центральной, а параллельная ей улица называлась Мало-Бердичевской, так что мы жили в центре города.
Я не зря назвал нашим двор, в котором родились мои дяди и тети, там же родился и я. Более того, там родился и вырос мой отец, по случайному совпадению названный, как и его тесть, мой дед, Львом. Не зря у нас говорили, что если разобраться в хитросплетениях родственных связей, то окажется, что все евреи, городские и местечковые, приходятся друг другу родственниками, только в различной, порой довольно далекой степени родства.
Мой дед Лев был по профессии маляром-альфрейщиком. Я опускаю слово “альфрейщик” как вышедшее из употребления, а вот маляры и ныне в почете, особенно хорошие. А дед был одним из лучших в городе. Он работал, как рассказывала мама, на собственном подряде, что было по тем временам характеристикой весьма похвальной. Значило это, что опытный и авторитетный среди коллег мастер собирал бригаду маляров, договаривался с заказчиками, покупал материалы и распределял работу. Ремонт в те годы каждый делал летом, а кушать маляры и их семьи хотели каждый день, так что работать приходилось не просто, а в высшей степени мастерски, а бригадиру приходилось быть большим дипломатом.
В Житомире в те годы действовало филармоническое общество, в котором принимали активное участие меломаны, в числе их был мой дед Лев. Сам не получивший музыкального образования, он всех своих детей обучал музыке – сыновей на скрипке, а дочерей на пианино. И двое из сыновей стали впоследствии профессиональными музыкантами – Самуил и Дмитрий окончили музыкальное училище и стали капельмейстерами, дирижерами военных оркестров. И все дети деда и бабушки учили своих детей музыке.
Мама рассказывала мне много случаев из жизни Житомира. В городе был театр, арендовавшийся группой антрепренеров (предпринимателей, привозивших из других городов театральные труппы, в том числе и оперные, из Киева, Харькова и Одессы). Однажды совпало так, что городской театр был занят драматической труппой, а импрессарио, специализировавшийся на гастролях сольных исполнителей, мог привезти очень популярного в то время певца Антона Цесевича. В подобных случаях из затруднительного положения выходили, арендуя зал Благородного собрания дворянского общества. А на этот раз предводитель дворянства заупрямился – не давал зал в аренду. С ним и так и этак беседовали руководители филармонического общества, но безуспешно. Оставался только мой дед. Его попросили поговорить с предводителем дворянства, и попытка деда оказалась успешной. Дело в том, что недавно маляры деда провели ремонт зала Благородного собрания, и этой работой очень дорожил предводитель. Дед заверил его своим честным словом, что он за свои деньги повторит весь ремонт зала, если после концерта хоть одна деталь отделки будет повреждена. Концерт прошел с большим успехом, и авторитет деда возрос еще больше, а отделка зала не пострадала.
Общее образование в те годы начинали с хедера – начальной школы при синагоге. Грамоту (чтение и письмо на языке идиш) преподавал меламед – учитель, получивший среднее образование в ешиве (религиозном училище), молитвы или исполнение обрядов преподавал раввин. Мальчики и девочки учились отдельно, ведь в синагоге мужчины и женщины молятся отдельно. Арифметику преподавали только в пределах четырех действий, да и то изучали ее те, кто готовился к купеческой карьере и к специальности “конторщика” (что-то вроде теперешнего клерка).
Тогда было принято учить детей в хедере год – два, потом начинали осваивать специальность, чтобы к тринадцати годам – бар-мицве, религиозному совершеннолетию, каждый мог овладеть профессией в пределах подмастерья. Дальше каждый осваивал специальность – как хотел или мог. Дяди Вольф и Иосиф поступили в ученики провизора. Самуил и Митя учились в музучилище. Девочки поступили учиться на швей. Жена полицмейстера организовала при своей мастерской что-то наподобие ремесленного училища с группами портных и белошвеек, а потом отдельно с группами закройщиц. Фаня и Маня окончили курсы портных и закройщиц, а Клара, учившаяся на белошвейку, оставила эту учебу и поступила в аптеку. К тому времени произошла Октябрьская революция, и перед девушками открылись новые горизонты. Поначалу поступок Клары вызвал подлинный фурор, она была первой девушкой в Житомире, решившей посягнуть на “исконно мужскую” профессию, и было немало серьезных людей, доказавших, что женщина не справится с таким серьезным делом, как приготовление лекарств. Она справилась, и все примирились, что лекарство готовит женщина. А сегодня аптечная специальность давно уже стала чисто женской профессией.
А жизнь между тем продолжалась, юноши увлекались девушками, а девушки не оставались равнодушными к юношам. Это я к тому, что один из соучеников Вольфа стал не на шутку увлекаться и ухаживать за Маней, а она не менее серьезно стала обращать внимание на Бориса Быка, друга Вольфа. Все дело кончилось тем, что Борис привел своих родителей просить руки Мани. Предложение было принято, и они стали официально помолвленными, женихом и невестой. Во-первых, в те времена свадьбу справляли не сразу, а выдержав определенный срок. Во-вторых, Маня еще не достигла возраста, когда можно было оформить брак.
А в то время началась Вторая мировая война, и Бориса призвали в армию. Он был направлен в военный госпиталь аптекарем. Армия, в составе которой находился его госпиталь, была дислоцирована в Галиции.
Маня и Борис регулярно переписывались. Но госпиталь попал под артиллерийский обстрел, и Борис погиб. Маня регулярно посещала родителей Бориса и продолжала навещать их и после его гибели. Когда в еврейской семье кто-то умер или погиб, в доме собираются евреи для поминальной молитвы. В последний день такого собрания раввин сказал Мане, что смерть Бориса освобождает ее от данного ему слова. Маня ответила, что она считает себя его вдовой и никакого освобождения ей не надо. Маня поступила сиделкой в больницу Красного Креста. Полдня она работала портнихой, а потом шла в больницу и вместе с православными монахинями бескорыстно дежурила, ухаживая за ранеными и тяжелобольными.
Маня от жизни не отказывалась, ходила в театр и в кино, только отказывала претендентам на руку и сердце, и претенденты потихоньку стали отсеиваться. Все очень удивились, когда она вдруг сообщила, что выходит замуж. Мне было уже лет, наверное, двадцать, когда я вдруг спросил маму: “А почему именно за папу ты решила выйти замуж?”. И мама рассказала, как она, в который раз отказав очередному претенденту на руку и сердце, услышала: “Конечно, хранить верность погибшему на войне – дело благородное. Но ведь ты же можешь выйти замуж, родить сына и назвать его Борисом. И тогда тот Борис, на том свете, будет каждый раз слышать, как ты будешь звать его по имени”.
Не знаю, то ли действительно ответ моего отца, точнее, кандидата в мои отцы, произвел такое впечатление на маму, то ли и правда возраст поджимал, но мама согласилась.

Борис БИХМАН

© журнал Мишпоха