ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №13 2003год
Живу и надеюсь на чудо
Лев СЛОБИН
Сколь скоротечно время, осознать можно, увы, лишь прожив жизнь. Отнюдь
не новая мысль. Очевидно, поэтому из-за невозможности что-либо повторить
или изменить так часто посещают меня воспоминания о давно минувшем времени,
как стоп-кадры в кино.
…Спускаюсь
по крутой лестнице, что рядом с домом в конце переулка. Перехожу улицу…
Впереди справа остатки дома из красного кирпича – корпуса тонкосуконного
комбината. Улица, как река в каньоне, течет дальше, в центр города. Впрочем,
здесь после войны, как я помню, и была река. В жару мелкая, как пересыхающий
ручей, а в половодье бурливая – некогда известная Немига. Вдоль ее русла
на высоком берегу стояли частные деревянные дома, одноэтажные, с огородами
и садами, отделенные друг от друга деревянными заборами, вдоль которых
стелились дощатые тротуары. Мне и сейчас временами чудится, как звонко
звучат они под ногами людей, спешащих на работу.
Над всем этим пышными кронами красовались большие старые деревья – липы,
клены, дубы. В полукилометре отсюда Немига впадала в Свислочь, теперь
единственную реку в Минске. Немигу давно загнали в трубу – ливневый коллектор,
тянущийся тем же маршрутом, но уже под землей. Название реки досталось
по наследству улице и прилегающему к ней району с современными разностильными
домами.
Нещадно стираются с лица земли остатки района Немиги – старой исторической
части города Минска.
Какая история, историческая архитектура, традиции и национальная культура?..
Нынешним нужны новые торговые дома, паркинги, бутики и “потемкинские деревни”
в стиле “псевдоретро” – Троецкое предместье и Верхний город, так мало
похожие на старый Минск, довоенный.
…Моя
жизнь прошла в старом деревянном доме деда в Северном переулке, построенном
еще до первой мировой войны, в нем до второй – Великой Отечественной войны
– жили мой дед, бабушка, отец, мать, сестра и я – шестеро. После войны
осталось трое. Элементарная арифметика, правда?.. Троих поглотила ВОЙНА…
Район Минска по обе стороны железной дороги от улицы Клары Цеткин до улицы
Матвеевской назывался (теперь это мало кто знает) “Лютеранская Слобода”.
Название ей, очевидно, дало старое немецкое кладбище с кирхой. Теперь
оно превращено в сквер, где пенсионеры выгуливают по дорожкам, насыпанным
поверх могил, своих внуков и собак. Еще до первой мировой в этом районе
жили служащие, ремесленники и рабочие Либаво-Роменской железной дороги.
По другую сторону от железной дороги Лютеранская Слобода окаймлялась очень
старым еврейским кладбищем, вдоль которого стояли преимущественно деревянные
одноэтажные дома. Это были скорбно известные улицы: Перекопская, Мебельная,
Шорная, Сухая, Коллекторная (б. Еврейская) – горькая память… ЕВРЕЙСКОЕ
ГЕТТО.
…Теперь здесь вместо старого еврейского кладбища – захламленный пустырь
с беспорядочно посаженными деревьями. Дорожки с выбоинами пересекают кладбище,
поломанные фонари, мусор... С могил давно уже вырваны памятники и надгробные
плиты. Частью из них в 1950-х годах были устланы грязные, неасфальтированные
улицы, часть использовали как материал для фундаментов, а на тех, что
получше, выбивали новые имена усопших уже после войны, в мирное время.
После сильных дождей из-под земли, также насыпанной поверх могил, кое-где
проглядывают, пробиваясь, как грибы, старые надмогильные, неубранные ранее
камни. Теперь их стаскивают, собирают в одно место – в верхнюю часть кладбища
к памятнику погибшим в Минском гетто гамбургским и другим евреям, вывезенным
из Европы.
Вандализм и беспамятство, подогретые государственным антисемитизмом и
воинствующим атеизмом прежних лет, дают о себе знать и сегодня. Процесс
пошел вглубь, пустил корни, как раковые метастазы.
…После
войны я мальчонкой, едва научившись читать по-русски, часами мог ходить
и ходить среди холмиков-могил и удивительно красивых памятников, тщетно
пытаясь прочесть замысловатую вязь таинственных, как мне казалось, надписей.
Наивно искал я имена своих предков. Все не верилось и не укладывалось
в детской головке, что дедушка, бабушка и сестра, да и другие родственники
могли просто так уйти из жизни, не оставив на земле и следа. Расспрашивать
родителей об этом было выше моих сил, когда я видел их слезы и страдания
при любом упоминании о войне. У нас дома это была закрытая тема. Так и
живу я до сих пор в неведении.
…Лишь лет 30 назад в доме появилась довоенная фотография, единственная,
а поэтому особенно дорогая реликвия. На ней документально запечатлена
старшая группа детского сада вместе с воспитательницей. 13 детей шестилетнего
возраста, опаленные вскоре трагической военной судьбой. Среди них – моя
сестра Татьяна Наумовна Слобина-Елина, 1935 года рождения, пропавшая во
время войны. Сегодня у меня нет возможности установить, родители какого
ребенка на этой фотографии передали ее моей маме – Елиной Дине Евновне,
1915 года рождения, уроженке местечка Грозово Слуцкого района, проживавшей
до войны в г. Минске.
Душевная
рана моих родителей, потерявших свою дочь в начале войны, опять была растревожена.
Угасшая надежда найти дочь, как тлеющий уголек, вспыхнула снова. Кто-то,
не слишком задумываясь, сказал маме, что сведения о ее дочери надо искать
где-то в Подмосковье. По неточным данным, она якобы оказалась в детском
доме, закончила строительное ФЗУ (фабрично-заводское училище) и могла
работать в г. Москве. О поездке матери в Москву, о ее безуспешных поисках
в архивах я узнал значительно позже, когда вернулся домой из длительной
командировки. Войдя в дом, я застал ее совершенно разбитой, усталой и
мгновенно постаревшей, потерявшей надежду.
…Минск стали бомбить в первые часы необъявленной войны…
Отец не мог убедить своих старых родителей, моих деда и бабушку, в необходимости
срочно перебираться вглубь России. Имея опыт боевых действий в Бессарабии
и Финляндии, он знал реальное состояние нашей армии. Иллюзий он не питал.
Стремительно развивавшиеся события требовали быстрых и скоординированных
решений от всех.
…Мой отец – Слобин Наум Семенович, уроженец местечка Сенно Витебской области,
1907 года рождения – в первый же день войны явился в военкомат, чтобы
идти на фронт.
До
войны он работал в стройтресте № 1 г. Минска, там и была выделена грузовая
машина, полуторка, для эвакуации детей детского сада в тыл, в Москву.
Срочно были собраны вещи, питание, одежда и деньги для отправки детей
с воспитательницей. Мои родители, пытаясь спасти меня и сестру, решили,
что надежнее будет отправить шестилетнюю Танечку с эвакуируемой группой
детского сада. Я же, будучи тогда еще беспомощным младенцем, оставался
с матерью. Эвакуировать мать с двумя детьми оказалось невозможным.
…Московское шоссе, проходящее через Борисов, было забито идущими навстречу
войсками и потоками беженцев, покидавшими город. В этой ситуации водителем
было принято решение пробираться на Москву в могилевском направлении,
но и там положение было трагичным. Та же паника, бомбардировки и обстрелы
немецкой авиацией, отсутствие организации отступления.
Как выяснилось позже, после войны, высшее руководство не удосужилось продумать
и организовать эвакуационные и мобилизационные планы населения. События,
по воспоминаниям многих очевидцев и участников той трагедии, развивались
стремительно, а действия с нашей стороны были хаотичными. Высокие чиновники
были больше озабочены эвакуацией собственных семей. Отсутствие реальной
информации о положении дел на фронтах и сведений о продвижении противника
стоило жизни сотням тысяч мирных жителей Белоруссии, включая и невинных
детей.
Теперь
выясняется, что пафосный оптимизм “шапкозакидательства” советской радиопропаганды
у нас в Минске сменился дезинформацией с целью якобы избежать паники,
а затем и вовсе иссяк; республиканское радиовещание на белорусском языке
по всей республике прекратилось на второй день от начала войны. Вскоре
растерянность сменилась ощущением реальной брошенности, необходимостью
самим решать, как спасаться. Начался массовый исход горожан из Минска.
Бегство и паника. Враг стремительно наступал.
К вечеру 28 июня 1941 года Минск был занят немцами. Это произошло после
массированного обстрела, бомбардировок и высадки воздушно-парашютного
десанта. Вскоре из брошенных студий и аппаратных радиокомитета зазвучала
музыка и немецкая речь…
…Грузовая полуторка с детьми добралась по могилевской дороге лишь до г.
п. Червень. Как я знаю со слов отца, а он после войны вместе с мамой долго
и упорно искал дочь, машина была брошена водителем и воспитательницей
вместе с детьми. Сами они благополучно пережили оккупацию в Минске, привлечь
их к ответственности родители брошенных детей так и не смогли. Они отказались
сообщить даже подробности, необходимые для поиска детей.
Часть детей вместе с беженцами, под обстрелами и бомбежкой немецкой авиации,
смогла вернуться в разрушенный и горящий Минск. Путь для детей был мучительным
и долгим – более 40 километров, из АДА в АД …
…У
моего деда Семена Исааковича было четверо сыновей: Лев, Наум, Николай
и Оскар. Все они ушли на фронт в первые же дни войны. Младший из них –
Оскар – исполнил наказ отца и старших братьев: помог отправить меня с
матерью и беременную жену брата Николая Марию в эвакуацию, посадив их
в один из последних эшелонов, уходивших на Восток, и последним из братьев
ушел на фронт.
Мать всю войну была со мной в г. Уральске Казахской ССР, работала в тылу.
Сразу же после освобождения Минска, в 1944 году, она привезла меня в чудом
сохранившийся родной дом, но бабушки, дедушки и сестренки Тани там уже
не было, очевидно погибли в гетто.
Отцу и его братьям повезло – после войны они вернулись непокалеченными,
все были орденоносцами. Последним демобилизовался Оскар, младший из братьев.
После войны, но не сразу, вдруг появилось известие о том, что моя шестилетняя
сестра Таня летом сорок первого года отыскала в разрушенном Минске нашу
улицу и наш дом, но там уже никого не было. Маленькую девочку, искавшую
своих родителей, деда и бабушку, видели многие, но никто из соседей не
приютил ее. Спустя еще какое-то время кто-то из знакомых моих родителей
сказал, что как будто видел ее с бабушкой в гетто, но так ли это?..
Так и прожили мои родители свою жизнь, оплакивая горечь потерь, теперь
и я несу эту ношу.
Очень прошу, если кто-то узнал на фотографии мою сестру Танечку и что-то
знает о ней, сообщите, буду благодарен за любое известие и память о ней.
Я все еще жду, живу и надеюсь…
Выбор
профессии должен быть осознанным у каждого. Для меня профессия – это еще
и способ выражения своей жизненной позиции. Конъюнктуру в ее худшем виде
я не приемлю, политическую – вдвойне. Поэтому снял фильмов столько, сколько
снял, при этом не вступал в спор со своей совестью. За них мне не стыдно,
а это не всем дано, согласитесь.
Мною снято около 100 сюжетов теле- и кинохроники, и более 50-ти документальных
фильмов. Среди них цикл о деятелях культуры Беларуси: писателях Я. Купале,
М. Богдановиче, М. Горецком, о художнике Н. Орде, композиторе М. К. Огинском,
фильм об одном из самых видных деятелей американской космонавтики Борисе
Ките, который жил в Беларуси, в Кареличах и Новогрудке. Судьба моих фильмов
вполне удачна. Греет то, что их могли видеть зрители как в нашей стране,
так и зарубежом. Некоторые были отмечены и имели большой общественный
резонанс.
Сейчас для кино, увы, не лучшее время. Из того, что мною снято, на “полках”
лежат до сих пор, как ни странно, два фильма чернобыльской тематики, фильм
“Тростинец”.
Фильм “Тростинец” для меня – это часть долга, неоплаченного членам моей
семьи, очевидно, погибшим в минском гетто или в Тростинце. Этот фильм
был снят на базе студии “Белвидеоцентр” в 1995 году в творческом содружестве
с председателем историко-мемориального фонда “Тростинец” Е. Цумаровым
и научным секретарем музея Великой Отечественной войны А. Ванькевич, с
режиссером В. Колосом. Это первый и единственный в Беларуси фильм о лагере
смерти “Тростинец”. Но он не дошел до зрителя.
Почти
60 лет прошло со дня освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков,
а в истории войны остаются еще белые пятна. Многое остается закрытым в
архивах, кое-что пытаются уничтожить, переписать или отредактировать.
В фильме “Тростинец” мы коснулись лишь некоторых фактов: это памятники,
установленные не на местах гибели жертв войны, сознательное искажение
в неточных исторических надписях, строительство домов на костях расстрелянных
в микрорайоне Шабаны, городская свалка рядом с Тростинцом на могилевском
шоссе, накрывшая мусором прах мирных людей, погибших в войне с фашизмом,
и акты современного вандализма. Но и этого оказалось достаточно, чтобы
фильму был закрыт путь к зрителям. Белорусское телевидение до сих пор
не показало его – фильм оказался на “полке”.
Пришло время рассказать правду о героическом подполье в гетто и участии
евреев в партизанском движении в Белоруссии, об их героизме в рядах действующей
армии. Нужно торопиться, пока живы еще современники и участники тех исторических
событий.
Фильмы о минском гетто и Тростинце должны дойти до
зрителя.
Ищу спонсоров и людей, способных помочь в реализации этого проекта.
Лев СЛОБИН,
член Союза кинематографистов, кинодокументалист
Пока верстался этот материал, выяснилось, что у моей матери Елиной Дины
Евновны был брат Зелик. Эта новость оказалась для меня полной неожиданностью.
Из архивных документов стало известно, что старший лейтенант Зелик Евнович
Елин, 1916 года рождения, командир роты 45-й танковой бригады, погиб от
ран. Захоронен в селе Огневка Ружинского района Житомирской области, могила
номер 5 (ЦАМО, оп. 11458, дело 305, л. 4).
Прошу откликнуться всех, кто знал его, имеет сведения о нем (была ли у
него семья? Как он погиб?).
© журнал Мишпоха