ЖУРНАЛ "МИШПОХА" №14 2004год

Журнал Мишпоха
№ 14 2004 год

Поэзия еврейской души.

ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ВОЛОВИКА

Александр Баршай

На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло…
Осип Мандельштам

Когда умирает поэт, пронзительнее вглядываешься в его стихи и со щемящей остротой ощущаешь биенье его обнаженного сердца, обращенного к тебе – живому и еще, с Божьей помощью, живущему. Да, как и все смертные, поэты, увы, в определенный срок уходят из жизни. Но в отличие от прочих смертных, душа поэта, как мне кажется, не улетает в небеса, а, запечатленная в слове, в его стихах, остается с нами навсегда. В этом – горькое, выстраданное, но и счастливое преимущество поэтов перед остальными людьми. И хотя душа стихотворца всегда устремлена в объятия собеседника, слушателя, читателя, пишет поэт все-таки, прежде всего, о себе и для себя. Как говорил Пушкин: “В других землях пишут или для толпы, или для малого числа… должно писать для самого себя…”.
Вот и в стихах ушедшего из жизни в начале мая в Иерусалиме Александра Воловика предстает перед нами душевная и духовная исповедь большого поэта, который однажды сказал о себе с предельной, я бы сказал, интимной доверительностью:

Я – из довоенного теста,
Из тех незабвенных расей…
И плачу над глупостью текста,
А, может, над жизнью своей.

В другой раз – в стихотворении “Стоило” – Воловик, поддавшись минутному творческому сомнению, мучительно размышлял

:
Стоило ли распахивать
Тяжкой земли пласты?
Стоило ли распахивать
Руки, когда пусты?
Сколько себя ни обхватывай,
Этим объятьям не греть.
Стоило ли после Ахматовой
Рядом с великими – петь?
И не совсем уверенно заключал:
… Стоило? Может, не стоило…
Стоило, говорят.

И он еще спрашивал! Безусловно, стоило. Теперь это убежденно говорим мы – свидетели его последнего творческого взлета – десятой, увы, предсмертной книги стихов Александра Воловика, названной просто и конкретно – “200 стихотворений”. Стихи эти – и есть лучшее свидетельство того, что распахнутые руки поэта были отнюдь не пусты, и объятия его грели, греют и еще долго будут согревать многие поколения читателей.
Он будто предчувствовал, что скоро подводить итоги, и успел собрать избранные стихи из девяти своих предыдущих книг в эту – десятую. Она вышла в Иерусалиме в 2000-м году до обидного малым тиражом – всего 250 экземпляров. Увы, это вечная история: у поэта много стихов, но мало денег.
Впрочем, Воловик считал, что у него и стихов немного – всего-то две сотни, точнее, даже 199, ибо двухсотое было предпослано книге:

Двести стихов осталось,
Выжило, отобралось.
Все, что поземкой слалось,
Все, что добром казалось,
Все, что прошло сквозь злость.
Все, что виделось данью...
Двести – и вся недолга.
Взятые для оправданья
В райские Божьи луга.

Но по какому бы счету ни судить о поэзии Александра Воловика, мы с неизбежной гордостью должны признать, что это один из самых значительных современных еврейских поэтов, пишущих на русском языке (“… на русском языке – не русские стихи”). Поэт могучей, но сдержанной страсти, достигающий в своих лучших творениях подлинного волшебства и мудрого прозрения. Конечно, и у него есть “Русские стихи” и пленительные русские стихи без кавычек, и весь строй его поэтической речи вытекает из глубокого родника русской поэзии, и волнуют его темы универсальные, общечеловеческие. Но душа-то у поэта Воловика еврейская, да и ум иудейский тоже. И потому поэзия, рожденная движениями его сердца и разума, есть, конечно же, поэзия еврейской души. В самом естественном, органичном, не опошленном значении этого слова.
Много лет назад поэт сказал о себе:

Пророчествам не подлежу,
Суду мне подобных не внемлю.
Я просто мой путь прохожу
В обетованную землю.

Этот путь, физически начатый Воловиком почти тридцать лет назад в Свердловске, а метафизически, естественно, – намного раньше, он прошел достойно, без шума и суеты, без ложного пафоса и фальшивых сантиментов. Таков же его подход и к поэтическому делу:

Это ремесло сурово,
И возвысит нас всегда
Не возвышенное слово,
А простое – из гнезда.
Потому-то к поднебесью
На единственном крыле
Нас вздымает только песня,
Что сложили на земле.

Да, Александр Воловик – поэт земной, природный, естественный, а потому – возвышенный и вечный. Помните, у Мандельштама: “Не многие для вечности живут…”? Так вот, Воловик – один из этих немногих. Есть у него в книге “Судьба и Воля” небольшое, может быть, чуть ироничное стихотворение, которое заканчивается так: “Кому земля принадлежит? Тому, кто в ней не зря лежит”. Не о себе, конечно, говорил поэт. Но сегодня, когда, к невыносимой горечи нашей, пришел срок и ему лечь в землю, мы понимаем, что он был прав, когда утверждал, что тому “принадлежит земля”, кто с ней прожил не зря.
Вообще, Воловик часто обращался к этой вечной и непостижимой теме – жизни и смерти, подведению итогов, неизбежному уходу в небытие. И его отношение к этой теме – мудрое, философское, без паники и истерии, но и без панибратства и эпатажа.

И мы когда-нибудь сгорим,
Оставив теплый след.
И мы когда-нибудь поймем,
Что этот срок ничей.
И мы когда-нибудь уйдем
В мерцании свечей.
Но не надо бояться этого, поскольку:
Нет ни бессмертия, ни смерти.
Есть жизнь. И миг, где жизни нет.

И только в стихотворении “Мои тысячелетья”, где поэт отождествляет себя с еврейством, он позволил себе воскликнуть, правда, не без горького оптимизма:

… Вокруг костры горят.
Но я иду. Но я живу. Я – вечен!
И я оставлю правнукам седым –
лишь только бы их возраст прерван не был! –
огонь и память, красоту и дым,
который – даже он! – ведет нас в небо.

Александр Воловик оставил после себя потрясающую любовную лирику, лучшие образцы которой войдут, я убежден, в сокровищницу мировой поэзии о любви.
В концентрированном виде эта лирика предстает перед читателем в сборнике “Тебе и о тебе”, вышедшем в Иерусалиме в 1999 году в том же самом количестве – 250 экземпляров. Все стихи этого поэтического венка посвящены Рине Левинзон – единственной Музе поэта, его поэтическому собрату, его подруге, его любимой, его жене.

И если сердце биться перестанет,
Что тяжба душ, что перевес в борьбе?!..
Дай счастья ей, когда меня не станет.
Пока я здесь, я помогу Тебе! –

сказал Саша в “Молении о жене”, не ведая, конечно, о том, как скоро эти сокровенные строки обретут щемящую реальность и станут вечным символом всепоглощающей любви Поэта, любви бескорыстной, до последнего вздоха…
– Увы, я не успела ответить Саше своей книгой любви, – с горечью и слезами на глазах призналась Рина Левинзон на вечере, посвященном памяти Александра Воловика. Но сам по себе этот неповторимый вечер, организованный и проведенный Риной в Иерусалимском общинном доме, стал волнующим венком поклонения и любви Александру Воловику...
Такого переполненного зала я не видел уже давно. Люди стояли в проходах, в дверях и даже на подступах к залу. Кого только здесь не было! Известные писатели и простые пенсионеры. Студенты и солдаты, музыканты и журналисты. Религиозные и светские. Люди, совсем не говорящие по-русски, и те, кто еще не овладел ивритом.
“Никогда при жизни Саши в зале не было столько людей, – заметила Рина Левинзон. – Я себя тоже виню в этом”.
Думаю, что Рина права лишь отчасти, и ей не стоит корить себя понапрасну. Ибо для того, чтобы стихи А. Воловика были услышаны, прочитаны, напечатаны, она сделала столько, сколько могла, и даже больше. Я вспоминаю в связи с этим организованный Риной вечер, посвященный 65-летию Александра. Как и в этот раз, зал был переполнен любителями поэзии, почитателями таланта Воловика, а он негромко читал свои новые стихи из “Книги молений”, которая только готовилась к печати в Екатеринбурге, городе, где когда-то жили Рина и Саша. “Книга молений”, кстати, стала одной из самых сильных и цельных поэтических книг Александра Воловика…
На вечере памяти люди, затаив дыхание, слушали голос Саши, запечатленный на магнитной пленке. Это было радиоинтервью с поэтом о творчестве их с Риной сына – Марка Воловика – в связи с выходом в свет его книги стихов на английском языке “Урожай”. Выступил на вечере и сам Марк, унаследовавший от родителей любовь к языкам и поэтический дар.
Многие говорили (и даже пели) об Александре Воловике проникновенные и нежные слова, запоздало сознавая, что все слова любви и восхищения надо говорить (и петь) поэтам при жизни.
Но что делать? Сейчас Александр Воловик на пути к вечности. Нам же остается только молить Всевышнего, чтобы все было так, как это представлял себе сам поэт

:
Я выйду один на дорогу,
Где путь, как известно, блестит.
И все, что я выскажу Богу,
Он мне, я надеюсь, простит.

Александр Баршай

© журнал Мишпоха