Мишпоха №15  
Местечко, в котором я никогда не была
Инна Соркина

Историк, кандидат исторических наук (1998), доцент (2003). Родилась в Гродно (1971), детские и школьные годы прошли в Копыле. Окончила Гродненский государственный университет имени Янки Купалы (1993) и работает в нем (с 1996). Исследует историю местечек Беларуси. Автор более 30 научных публикаций. Муж Владимир – кандидат юридических наук, доцент; сын Семен – ученик 2 класса.

Мои детские и школьные годы прошли в небольшом городке, районном центре Минской области – Копыле. В прошлом это было еврейское местечко, знаменитое тем, что здесь родился основатель новой еврейской литературы на языке идиш Менделе Мойхер-Сфорим (1836 – 1917). Евреи составляли значительную часть населения Копыля. В середине ХІХ века из 424 дворов 172 было еврейских, 244 христианских, 8 татарских1. По вероисповеданию мужчины Копыля в конце ХІХ в. распределялись следующим образом: православных – 1511, католиков – 73, иудеев – 868, мусульман - 1092. Как и многие другие местечки Беларуси, Копыль являлся местом встречи и сосуществования нескольких этносов, религий, языков и культур; а также средоточием еврейской истории региона, культурного творчества евреев, местом их собственной среды обитания – штетлом. К сожалению, сегодня заглянуть в этот своеобразный мир местечка (штетла), почувствовать его неповторимую атмосферу и колорит можно только с помощью мемуарной или художественной литературы. Уникальную возможность представить жизнь штетла Копыля в середине ХІХ в. дают воспоминания еврейского писателя Абрама Паперны3. Образ типичного еврейского местечка “черты оседлости” блестяще рисует и Шолом Алейхем4.
Фрагмент росписи синагоги в Могилеве. Фрески выполнены Хаимом Айзиком Сегалем.Штетл – это понятие, без которого невозможно представить себе жизнь евреев Восточной Европы. Само слово это для многих вызывает тысячи образов, каждый из которых является выражением самой сути еврейского существования. Эти образы всегда обращены к эмоциям, предполагают сопереживание, они ностальгичны и ироничны. Ведь практически все евреи России, Украины, Белоруссии – это дети и внуки обитателей штетлов. Исчезнув в своей первозданной форме, штетл сохранился как художественный, литературный образ благодаря творчеству Марка Шагала и Шмуеля Йосефа Агнона, живо чувствовавших связь с традиционной еврейской средой. Ряд историков, этнографов, искусствоведов, архитекторов работали и продолжают работать над осмыслением и созданием научного образа штетла.
Он сформировался в результате многовековой отчужденности от жизни неевреев, сложившегося экономического уклада с ограниченными возможностями для ремесла и торговли, давней и устойчивой приверженности традициям и местным общинным авторитетам. Этот образ жизни, базировавшийся на особом бытовом и духовном укладе, просуществовал несколько столетий, пережив многочисленные катаклизмы. Большинство штетлов вместе с обитателями было уничтожено нацистами в годы Холокоста.
Слово “штетл” или “штетлех” в переводе с языка идиш означает “городок”, “местечко”. Это могло быть местечко, состоящее как из 500, так и из 20000 жителей. Маленькие местечки назывались ласково “штетеле”.
Когда же местечки Беларуси стали преимущественно еврейскими по составу своего населения, превратились фактически в штетлы? В письменных источниках сведения о местечковых евреях встречаются с конца XVI в. Сначала их количество было незначительным и ограничивалось одним или несколькими лицами, обычно арендовавшими корчмы. Многочисленные войны, начавшиеся в середине XVII в., привели белорусский край к демографической и экономической катастрофе. Белорусское мещанство было практически уничтожено или вывезено в Россию, городские поселения опустели, и возникший вакуум начало заполнять еврейское население. В XVIII в. количество евреев в местечках заметно возросло, и они составляли значительную часть местечкового населения. Эти поселения стали преимущественно еврейскими после разделов Речи Посполитой в конце XVIII в., когда белорусские земли вошли в состав Российской империи. Царское правительство проводило политику насильственного выселения евреев из сельской местности в города и местечки. Удельный вес евреев среди населения городских поселений в XIX в. постепенно увеличивался.
Таким образом, Беларусь стала краем еврейских местечек, в каждом из которых была организованная община со своими традиционными институтами, регулировавшими повседневную общинную жизнь.
Последний еврей местечка Лукомль Чашникского района В еврейской местечковой среде ярко проявились и старательно хранились религиозная система образования, вековые традиции и ценности. Еврейская община жила своей замкнутой жизнью по законам Галахи. В то же время сам образ традиционной культуры постепенно претерпевал существенные изменения, связанные с зарождением и развитием религиозно-мистического направления в иудаизме – хасидизма, а также с распространением идей еврейского просвещения – гаскалы.
Тем не менее, местечко для евреев сыграло такую же роль в сохранении традиционной культуры, как деревня для белорусов. Местечко стало для евреев собственной средой обитания, превратилось в средоточие еврейской истории региона. Постепенно сформировалось представление о местечке как о малой еврейской родине, “Израиле в изгнании”.
Что представляла собой повседневная жизнь людей в штетле? Чем были наполнены будничные и праздничные дни?
Жизнь еврея в штетле в значительной степени ограничивалась домом (семьей), синагогой и рынком. Основной социальной единицей штетла была семья (патриархального типа, хотя и находившаяся во многих местах в стадии разрушения и формирования малой семьи). Семьи были многодетными и сплоченными. Какие-либо события в жизни семьи (рождение, свадьба и пр.), а также поступки, совершенные ее членами, становились событием в жизни всей общины, предметом одобрения или, напротив, порицания. Можно сказать, что жизнь местечка регулировалась общинным контролем и предписаниями Галахи. При этом обходились практически без органов принуждения и не прибегали к помощи полиции.
Огромную роль в жизни общины играла синагога. Она была не только домом молитвы, местом обучения мальчиков, изучения Торы и Талмуда, но и местом собрания общины, иными словами, ее духовным и социальным центром. Распределение мест в синагоге отражало социальную иерархию местечка: у восточной стены (ориентированной на Иерусалим) сидели наиболее уважаемые и богатые члены общины, у западной были места для бедняков. Большую роль в жизни штетла играла также благотворительность: различные братства брали на себя заботу о нуждающихся, больных и умерших.
Именно они стали центрами зарождения и распространения хасидизма. В расположенных в местечках бейт-мидрашах* и большинстве синагог молодые люди изучали Тору и Талмуд. В некоторых местечках имелись известные иешивы (высшие религиозные учебные заведения), куда стекались учащиеся послушать известных законоучителей. По местечкам разъезжали со своими проповедями маггиды (проповедники). Некоторые местечки становились настоящими дворами известных цаддиков (духовных вождей хасидских общин). В целом можно сказать, что многие местечки были центрами культуры Писания, или высокой культуры. В то же время местечки были также центрами обыденной, повседневной жизни народа, средоточием народной культуры.
Местечко Лужки, Шарковщинский район. В этом доме находилась школа, в которой учился Элиэзер Бен-Иегуда (Элиэзер Перельман).При всей замкнутости штетла внешние влияния проникали в него. Встреча с нееврейским окружением происходила на рыночной площади, которая также была местом заработка для ремесленника и торговца. Здесь происходила встреча двух культур, двух менталитетов, как правило, чуждых друг другу.
Особенностью штетлов были высокая плотность и непрерывность застройки. Скученность еврейских домов и еврейского населения поражала постороннего наблюдателя. О жуткой скученности населения местечек, которая являлась результатом правительственных мер по выселению евреев из сельской местности в города и местечки, свидетельствуют и многочисленные жалобы и прошения, которые сохранились в архивных документах. Так, евреи местечка Толочин в 1825 г. характеризовали свое положение следующим образом: “‹...› от большого стеснения в одном доме по два и более семейств крайнею бедностию наказаны так, что и дневного пропитания иметь не можем ‹...›”. У этом же году евреи местечка Шклов в прошении на имя императора отмечали: “Стеснение по городам и местечкам от переселения из деревень евреев, близкое к истреблению нас, дает нам смелость ‹...› просить себе спасения от предстоящей гибели еврейскому народу в белорусских губерниях”6.
Теснота физическая и социальная присутствовала почти в каждом местечке. Образ типичного местечка “черты оседлости” блестяще рисует Шолом Алейхем: “Вам хочется знать, как выглядит Касриловка? Хороша неописуемо! А уж если посмотреть издали – и того лучше! Издали город живо напоминает… Что мне вам такое, к примеру, назвать?.. Подсолнух, густо усаженный семечками, доску, покрытую мелко накрошенной лапшой. ‹...› скучилось множество лачужек, одна на другой, как могилы на старом кладбище, как ветхие черные накренившиеся памятники”7.
Шла ежедневная борьба за существование. Публицист Н. Останкович после поездки по Могилевской губернии в 1902 г. делился своими наблюдениями: “Торгуют евреи с раннего утра и до глубокой ночи, в особенности летом. Начинают запирать лавки в 11-12 часов, некоторые даже в час ночи. Вообще они народ крайне подвижный, мало спят, замечательно мало едят и постоянно находятся в движении… Здесь много еврейской бедноты, такой, что, когда посмотришь, где и как живут, то с непривычки приходишь в ужас…”8.
В силу сложившихся исторических обстоятельств каждая этническая группа населения заняла свою нишу в экономической системе края, в том числе и местечек. Христианское население (преимущественно крестьяне) занималось, как правило, земледелием, татары – огородничеством и выделкой кож. Евреи заняли монопольное положение в торгово-промышленном предпринимательстве местечек. “В небольших местечках, – писал В. Антонович, – евреи являются единственными купцами, лавочниками, ремесленниками и бог весть еще чем”9. Фактически евреи выступали во множестве различных ролей. Разнообразие их занятий просто удивляет. Например, евреи м. Городок Трокского уезда “промышляли продажею пьявок: летом они отправляются в Могилевскую губернию, в окрестности м.Гомеля, к зиме приносят несколько десятков тысяч пьявок, которые распродают в Виленской и соседних губерниях”10. Нельзя не вспомнить и о таком типичном занятии евреев, как факторство. Павел Шпилевский образно называл факторов вечными двигателями и всезнайками и сравнивал: “Еврей-фактор в западной России для проезжего то же, что для столичного жителя газета или для археолога архив редкостей. Он расскажет вам все достопримечательности города, познакомит на словах со всеми знаменитостями… и, вдобавок, возьмется исполнить все ваши поручения, как бы они не были трудны, и действительно исполнит. Но не думайте, чтоб это обошлось вам дорого: ничуть! За полтинник еврей-фактор будет бегать целый день”11.
Как и сто лет назад, аисты каждую весну возвращаются в Любавичи.Безусловно, случаи конфликтов на экономической почве имели место. Например, такой конфликт был между еврейскими и “христианскими” ткачами местечка Мир в середине 20-х г. XIX в. Разрешен он был не в пользу мирских евреев. Владельцы местечка – князья Радзивиллы – запретили евреям заниматься ткачеством12. Однако, в целом между представителями разных этносов существовало своеобразное разделение труда, и хозяйственная жизнь местечка протекала на основе взаимного сотрудничества. Это хорошо иллюстрируют воспоминания Абрама Паперны, которые рисуют жизнь местечка Копыль в середине ХІХ в.: “В описываемое время Копыль мог иметь около 3000 душ населения, состоявшего из трех различных по народности и вероисповеданию групп: евреев, белорусов и татар. Эти три группы, объединенные одною территорией и одним пекущимся о них начальством, были совершенно чужды одна другой по языку, обычаям, верованиям и историческим преданиям, были как по внешнему виду, так и по духу представителями трех различных миров и тем не менее жили между собой мирно. Сближали их неизбежные соседские и экономические интересы. Не было между ними зависти, потому что нечего было им друг другу завидовать: все с большим трудом снискивали себе скудное пропитание, а главное – потому, что не было между ними конкуренции, ибо каждая из этих групп, как бы по уговору, отмежевала себе особое от других поле деятельности, таким образом, они скорее дополняли друг друга, чем соперничали между собой”. Белорусы в Копыле помимо земледелия занимались ткачеством. Еврейские торговцы и белорусские ткачи работали в тандеме: “…мещане-белорусы ткали холст и тонкие белые покрывала, употреблявшиеся в то время еврейскими женщинами как часть головного убора. Работали они по заказам местных еврейских торговцев, которые давали им нужный сырой материал, платили еженедельно за исполненный труд и продавали этот товар на ярмарке в Зельве”13. Опыт городской жизни, знание экономических реалий, деловые и личные связи, предприимчивость делали евреев необходимым звеном в полноценном функционировании экономики местечек и всего белорусского края.
Общей особенностью почти всех штетлов была бедность. Остро стояла проблема поиска средств для существования. Жители упомянутой выше Касриловки, “…когда бы вы их ни встретили, мечутся как угорелые – этот сюда, тот туда, и вечно им некогда. “Куда вы бежите?” – “Бежим, все надеемся – не удастся ли что-нибудь урвать, чтобы достойно справить субботу…”. Достойно справить субботу – это предел их мечтаний. Всю неделю готовы они трудиться, работать до седьмого пота, ни есть, ни пить, грызть землю, почернеть от забот – только бы справить субботу.”
Шолом Алейхем гениально заметил и описал и предмет наивысшей гордости касриловцев – кладбище. “А уж чем Касриловка может похвастать – это своими кладбищами. Двумя роскошными кладбищами обладает этот благословенный город. Главным образом гордятся касриловские маленькие люди старым кладбищем. Его, хотя оно уже заросло травой, деревцами и нет на нем почти ни одного целого памятника, они считают тем не менее своим сокровищем, украшением города, жемчужиной… Это “святое место” – их единственная кроха собственности на этом свете, которой они единственные безраздельные хозяева, это их единственная пядь земли, их единственный клочок поля, где зеленеет травка, растет деревце, а воздух свеж, и дышится свободно… “А вы уже побывали на нашей “божьей ниве”?” – спросит у вас касриловец с такой важностью, как если бы он вас, к примеру, спросил, побывали ли вы в его родовом винограднике. Если вы там еще не были, доставьте ему удовольствие и пройдите на кладбище, прочитайте старые, почти стершиеся надписи на полуповалившихся памятниках, и вы найдете часть истории целого народа… И если вы человек, которому доступно изумление и вдохновение, то, обозрев этот бедный город с его богатыми кладбищами, вы не сможете удержаться, чтобы не повторить старое изречение: “Как хороши твои шатры, Иаков, места твоего покоя, Израиль!..”14
На съемках фильма о Марке Шагале в местечке Лиозно, где он часто бывал  у родственников.И все же сложные условия жизни не мешали оптимистическому настроению местечковцев и добрым отношениям между ними. Так, все те же касриловцы “славятся на свете как недюжинные выдумщики, как краснобаи, как неунывающие души, живые создания, убогие достатком, но веселые нравом”.
Впечатляет не только разнообразие занятий, но и увлечений, черт характера, которые могли быть даже противоположными, однако как-то гармонично сочетались, “уживались” в одном человеке. Ярким примером может служить банщик Пиньке, житель местечка Копыль, образ которого рисует в своих воспоминаниях А. Паперна. Баня в Копыле во все дни, кроме пятницы и субботы, выполняла функцию свечного “завода”, где Пиньке производил дешевые свечи. Более того, он сочетал в своем лице, кроме должностей банщика и руководителя свечного завода, еще две совсем противоположные должности: погребальщика и бадхана (шут-веселитель на свадьбах).
Каждый штетл жил своими традициями. Некоторые из них описываются А. Паперной. “Для созыва прихожан на молитву был особый священнослужитель Юдель, прозванный “шульклепер” потому, что на его обязанности лежало пред утреннею и вечернею молитвами обходить весь город с молотком в руке и в каждый еврейский дом дважды ударять молотком в знак того, что пора идти на молитву; в случае же, когда в городе кто-либо умирал, население извещалось об этом тремя ударами. В субботу, когда ни носить молоток, ни постукивать им нельзя, шульклепер, обходя город, звучным голосом выкрикивал: “Евреи, в синагогу!”. В пятницу, ровно в 12 часов дня, он тем же напевом призывал обывателей в баню: “Евреи, в баню!” Служба – вообще нелегкая, но особенно трудною она была в дни покаяния, когда молитва начиналась в 2 часа ночи – время самого крепкого сна; тогда Юдель не ограничивался положенным числом ударов, а стучал, рвал ставни и кричал до тех пор, пока не убеждался, что обыватель встал с постели. Собственно говоря, должность шульклепера была в Копыле совершенно излишняя: никакой копылец и так никогда бы не пропустил богослужения и не опоздал на молитву, существовала же эта должность только в силу обычая”15.
Когда-то на этом месте было еврейское сельскохозяйственное  поселение Слабодка (Бешенковичский район)Своеобразная и мудрая традиция Копыля была связана с благотворительностью в пользу бедных. “Ежедневно, особенно в неурожайные годы, можно было видеть целые десятки нищих, обходивших все без исключения дома за подаянием. Отказать беднякам нельзя, тем более, что еврейский нищий не просит милостыни, подобно своему христианскому собрату, стоя за дверью или у окна и низко кланяясь, а входит смело в дом, требуя подаяния, как причитающегося ему долга, и в случае отказа ругается, проклинает. Но так как давать каждому хотя бы по полушке (полкопейки) не всем было под силу, то копыльцы вынуждены были чеканить, или, выражаясь точнее, вырезать из картонной бумаги особую, так сказать, нищенскую монету низшего достоинства в 1/3 полушки. Эти монеты фабриковались шамешом клауза Довид-Иоселем и снабжались печатью клауза с обозначением их стоимости. Жители покупали у него эти монеты и раздавали бедным, которые затем по обходе города обменивали их у Довид-Иоселя на настоящие русские деньги”16.
Традиционный местечковый уклад жизни начал подрываться в последней трети ХІХ в. в результате воздействия целого комплекса политических, идеологических и социально-экономических факторов. После трагических событий Первой мировой войны, октябрьской революции и гражданской войны местечки вступили в последнюю стадию своего развития. В 20 - 30-е годы ХХ в. местечки и их жители познали на себе все эксперименты большевиков и повороты их политики.
К сожалению, этот необыкновенный мир местечка сегодня предстает перед нами только со страниц мемуарной литературы.
Трудно сказать, каким бы был дальнейший путь еврейских местечек, если бы они не были уничтожены нацистами. При сохранении всех действующих факторов и тенденций, скорее всего, еврейские общины ожидало бы дальнейшее уменьшение, полное принятие новой советской культуры, постепенное забытье идиш. Однако при этом чувство принадлежности к одному народу, уважение к семье, бытовые традиции могли бы жить именно в местечках, где с ними меньше в сравнении с развитыми индустриальными центрами конкурировали новая культура и быт и где евреи жили маленькими компактными группами18.
Судьба штетла Копыля была типична своей трагичностью. 23 июля 1942 г. узники копыльского гетто были расстреляны. Данные об их численности противоречивы: называются 800, 2500, 3500 человек19. Согласно данным последней переписи населения (1999 г.) в Копыле проживают 3 еврея20.

1 Главный архив древних актов в Варшаве (AGAD), AR, dz. XXV, sygn. 1761.
2 Национальный исторический архив Беларуси (далее НИАБ), ф. 242, оп. 5, д. 103, л. 268.
3 Паперна А. И. Из Николаевской эпохи. Воспоминания. // Пережитое. Сборник, посвященный общественной и культурной истории евреев в России. Т. 2. СПб., 1910; Т. 3. СПб., 1911
4 Шолом Алейхем. Город маленьких людей. // Собрание сочин. в 6 т. Т. 2. М., 1988.
5 Краткая еврейская энциклопедия. Т. 5. Иерусалим, 1990. С. 320.
* Бейт-мидраш – традиционное название еврейского религиозного заведения, где каждый желающий может в свободное время изучать религиозную и законоучительную литературу.
6 НИАБ, ф. 1297, оп. 1, д. 460, л. 6 – 8.
7 Шолом Алейхем. Город маленьких людей... С.250–251.
8 Останкович Н. Поездка в Могилевскую губернию. // Исторический вестник. 1902. №12. С. 1074.
9 Цит. по: Зеленский И. Материалы для географии и статистики Российской империи. Минская губерния. В 2 ч. СПб, 1864. Ч. 2. С. 378.
10 Корева А. Материалы для географии и статистики России. Виленская губерния. Спб., 1861. С. 530
11 Шпилевский П. Путешествие по Полесью и белорусскому краю // Современник. СПб., 1853 – 1955. – Мн., 1992. С. 43 – 44.
12 Российский государственный исторический архив, ф. 1286, оп. 5, д. 443, лл. 2–12.
13 Паперна А. И. Из Николаевской эпохи... Т. 2. СПб, 1910. С. 5–6.
14 Шолом Алейхем. Город маленьких людей… С. 248, 252–253.
15 Паперна А. Из Николаевской эпохи… С. 20.
16 Паперна А. Из Николаевской эпохи… С. 27.
17 Цит. по: Метельская Н. Мир еврейских местечек Беларуси вчера и сегодня. Проблемы изучения. // Дубновские чтения: Мат. 1-й Междунар. научн. конфер. Мн., 2001. С. 132.
18 Школьникова Э. Трансформация еврейского местечка в СССР в 30-е годы. М., 1998. С. 21.
19 Памятники геноцида евреев Беларуси. Мн., 2000. С. 42, 56, 67.
20 Национальный состав населения РБ. Статистический сборник. Т. 1. Мн., 2001. С. 178–179.