***
Есть у меня отец и мать, и дом
Родной имею, как другие дети.
Когда – нет-нет – один останусь в нем,
Седой отец встает в вечернем свете.
Всегда меня морозный сумрак звал,
Притягивал к отцу с какой-то силой…
За годы мук, в часы нужды постылой,
Так много ясности он потерял.
Лицо морщинистое. Взор, таящий
Тоску скитаний по большой стране…
Вот – старший сын его: на полотне
Он пишет красками рукой дрожащей.
Я, средний сын, я только лишь поэт.
И что ему стихи мои ответят?
Что у него рубахи часто нет
Или что небо голубое светит?
Проулок уже полон кутерьмой
Снежинок, сумеречной и горячей…
А третий – в армии, он самый младший,
И письма шлет бесплатные домой.
Едва сходясь, расходимся в пространстве
Тремя путями, каждый – сам с собой.
Просторен мир для поисков и странствий,
И тесен дом в тени вечеровой.
1929 г.
(Перевод Семена Липкина)

Из поэмы “ОСЕНЬ 1915” (БЕЖЕНЦЫ)

Измученная мать плетется на вокзал
И к поездам взывает о спасенье.
Бреду за нею, голоден и мал,
В ее слезах и вера, и терпенье.
Своих пожитков маме не собрать –
Раскидан по вагонам скарб убогий…
Зачем худые руки простирать
К безмолвной окровавленной дороге!
Куда-то убирают мертвеца,
Слепая пуля пролетает мимо.
Приговоренный вечер ждет конца
И дышит дымом…
………………………….
Только мы отъехали от Вильно –
Мать, не вскрикнув, родила ребенка.
Он ворочался в соломе пыльной
И кричал отчаянно и звонко.
Мы ведем дорожным знакам счет,
Повторяем городков названья…
Поезд замирает и встает.
Долгие минуты ожиданья.
Все тесней сбиваемся в кружок.
Замерзает месяц над дорогой.
Если бы нам кто-нибудь помог,
Приказал бы паровозу: “Трогай!”.

Беспросветна, бесконечна ночь.
Лишь кричит малыш неугомонный.
И никто не хочет нам помочь,
Сдвинуть с места сонные вагоны.
……………………………………
Молчание. День уходящий затих.
Солнце на нитях висит золотых.
Чтоб люди не плакали, не горевали,
Со всеми, как солнце, прощусь без печали.
И вот за окошком рассеялся дым,
Рукой помахал я и вновь недвижим.
Молчание. День уходящий затих.
Солнце на нитях висит золотых.
………………………….
Ночь долга. Покой. Дремота.
Плач колес. Шуршит солома.
Может быть, горюет кто-то,
Что меня давно нет дома…
Я потру стекло рукою –
Где же прячется рассвет?
И опять глаза закрою
И поникну – дня все нет…
Звездный свет во мраке тонет.
Неподвижен взгляд немой.
Просижу всю ночь в вагоне…
Возвратимся ли домой?
Ночь долга. Покой. Дремота.
Плач колес. Шуршит солома.
Может быть, горюет кто-то,
Что меня давно нет дома…
1923-1924 гг.

* * *
Чудесный миг, благословенным будь!
Ты путь передо мной открыл высокий.
Кровь понеслась в стремительном потоке,
И юной верой задышала грудь.
Мгновение, благословенным будь,
Когда великодушны и жестоки,
Друзья в мои неопытные строки,
Как в окна, попытались заглянуть.
Затихнул я в то самое мгновенье,
Когда ко мне явилось просветленье
И я, сосредоточась, зубы сжал.
Когда, вобрав всю радость, все печали,
Стихи во мне впервые зазвучали,
Мотив рожденной песни задрожал.
Переводы Елены Аксельрод

К МОЕЙ КРУЖКЕ
Воду пью из медной старой кружки,
Всякий раз мне та вода сладка.
Только прикоснусь к ее широкой ручке,
Вздрогнет узкая моя рука.
Кружка, я б давно с тобой завел беседу…
Как заговорить, когда ты все молчишь?
Шесть десятков лет ты прослужила деду,
А теперь меня водой поишь…
Помню: брал тебя я в детские ладони
И на камешки двора лилась струя.
Я, смеясь, бежал: ну, кто кого обгонит –
Ручеек прозрачный или я?
Вижу, как сейчас, сквозь лет завесу
Зелень грядок за окном, и вновь
На высокий подоконник лезу,
Падаю и расшибаюсь в кровь.
Сколько раз тебя до блеска натирали, –
Нет тебе износа, и горят
Блики красные на чищенном металле,
Как десятки лет тому назад.
1926 г.
Перевод Александра Ревича

ШАХМАТЫ
Я сел под вечер в шахматы играть.
Сидел сутулый,
Задумывался снова,
Опять, опять…
И чья-то воля за руки тянула:
Иди слоном! Постой…
Иди ладьей!
Но – шах и мат! Окончен долгий бой.
Прекрасна ночь над белою землей!
По белым улицам мы не спеша идем,
И светом розовым мы дышим с ним вдвоем –
Я и мой враг, противник мой,
Приятель мой и друг мой дорогой.
И говорит он мне средь молчаливых стен:
– Читал ты речь, что произнес Кашен?
Одну пословицу ты мог бы в ней прочесть:
«Кто знает верный ход, тому надежда есть».
Тонких снежинок медленный ход,
За поворотами поворот…
И снова сказал приятель мой:
– Что ты сегодня как будто злой?
Сквозь белый снег,
Сквозь розовый свет
Слышит приятель мой ответ:
– Мне очень жаль, досада берет
За первый мой ошибочный ход…
1929 г.
Перевод Михаила Светлова

* * *
Мой город в длинных белых простынях
Бормочет медленные бледные молитвы.
Мерцают жестяные скаты крыш,
Текут, прозрачным молоком облиты.
Из гипса хрупкую луну леплю
И погружаю в голубое блюдо.
На землю масляный сочится свет
Из труб кирпичных иль невесть откуда…
И, запеленутый белым-бело,
Задумчиво хранит молчанье город,
Боясь, как я, нарушить тишину.