Это письмо я получил давно. И всякий раз перечитывая его, испытываю щемящее, бередящее душу чувство, которое не слабеет от времени. Автор его И. Печерный, встретив мою фамилию в минском журнале, случайно попавшем в казахский городок Рудный, заинтересовался, не сын ли я дивизионного комиссара А. Г. Дракохруста. “Если я прав и Вы сын этого человека, – писал он, – то хотелось бы попросить Вас рассказать о нем… Я десять лет собираю данные о высшем начальствующем составе РККА. Об Абраме Генриховиче неизвестно мне ничего, кроме того, что было написано в “Военно-историческом журнале”, в публикации о евреях в РККА (подлой публикации “Вместе со Сталиным”). Впрочем, большинство судеб сослуживцев А. Г. Дракохруста заставляет предполагать худшее, и мне, видимо, остается лишь принести запоздалое, но искреннее соболезнование…”.
Я, конечно же, немедленно обратился к подшивкам “Военно-исторического журнала” (“ВИЖ”) и в № 2 за 1991 год действительно нашел материал, о котором шла речь в письме, а в материале этом – фамилию моего отца, расстрелянного в 1937 году, а через двадцать лет реабилитированного “за отсутствием состава преступления”.
Нет, публикация в журнале ничем не напоминала статью или исторический очерк! Это были списки. Самые настоящие проскрипционные (иначе их не назовешь) списки командиров, политработников, военных медиков, инженеров, интендантов РККА. Но – посмертные. Списки замученных. Уничтоженных. Превращенных в лагерную пыль. (Хотя об этом в материале не говорилось ни слова!). Списки с указанием тогдашних воинских званий, должностей, имен и отчеств (чтоб, не дай бог, кто-нибудь по “нейтральной” фамилии не спутал “лиц еврейской национальности” с какими-нибудь другими).
Публикация эта, по замыслу ее автора, должна была (я цитирую) “дополнить фактическим материалом главу “Вместе с Троцким” из книги А. Абрамовича “В решающей войне”, перепечатанную журналом, дабы “удовлетворить интерес читателей к степени участия советских евреев в строительстве и функционировании РККА”.
Намерения автора были очевидны – путем тенденциозных выписок из кадровых карточек подкрепить (применительно к Красной Армии) излюбленный тезис “патриотически мыслящих” черносотенцев о “еврейском засилье”. С его точки зрения, сам факт принадлежности к еврейской нации того или иного военного деятеля должен был являться величайшим криминалом в глазах “интересующихся читателей”. Каждая строчка публикации так и кричала: “Вот они! Вот!”. Они всегда были “вместе”. Вместе с Троцким (“свой”). Вместе со Сталиным (“палач и изверг”). Сами воинствующие сталинисты, эти провокаторы, уже одним заголовком недвусмысленно намекали на соучастие евреев, служивших на командных и иных должностях в Красной Армии, в его чудовищных злодеяниях.
Вспоминая давнюю публикацию в “ВИЖ”, читая нынешние антисемитские выступления в некоторых российских газетах (таких, к примеру, как “Русский вестник”, “Завтра”, “Черная сотня”), одолев двухтомник А. Солженицына, предвзято трактующий русско-еврейские отношения, я чувствую настоятельную необходимость ответить. Ответить ясно и недвусмысленно. И биография моего отца, упомянутого в сакраментальном списке, дает мне на это право.
Полуграмотный еврейский парень, который с детских лет голодал и испытывал тягчайшие унижения, он, не колеблясь, стал революционером, красногвардейцем, а затем – комиссаром. Умирал от тифа в гражданскую войну, был ранен и получил награду за храбрость. Делегат семнадцатого съезда партии, он привез оттуда, по его словам, самое дорогое – портрет Сталина, вытканный на шелке. Отец не усомнился даже тогда, когда за ним пришли. “Перед партией и армией я не виновен. НКВД – наш партийный орган, он разберется…”, – это были его последние слова, которые я слышал.
Разобрался….
Автор письма из Рудного, как в воду глядел: отец разделил судьбу своих друзей и сослуживцев.
Среди них действительно было немало евреев. Да, они были вместе. Вместе со всеми! Да, сыновья наиболее угнетенной в царской России нации искренне – совершенно искренне! – верили в утопические идеи. Да, боролись за их торжество, по слепоте своей не предвидя трагического финала, не останавливаясь, порою, ни перед чем в “борьбе за это”. Как и их русские, украинские, белорусские, латышские, грузинские товарищи по партии, однополчане. Точно так же, как не останавливался ни перед чем Сталин, с маниакальной методичностью и жестокостью уничтожавший эти кадры, не придавая в дни Большого террора особого значения ни классовым, ни национальным признакам.
Это – величайшая трагедия ХХ века, вину за которую низко и подло взваливать на плечи одного народа.
…Я смотрю на портрет отца, сделанный со снимка начала тридцатых годов, который был возвращен мне через десятилетия из “расстрельного” дела. Отец еще не знает своей судьбы, он еще полон сил, веры и комиссарской истовости. И мне бесконечно жаль его…

ИСПОВЕДЬ
Отрывок из лирической хроники
Во время “культурной революции в Китае” (китайский вариант тридцать седьмого года) я попал на стадион, где проходило очередное судилище и побиение камнями “врагов народа”. Я ужаснулся. И недавнее прошлое нахлынуло на меня, пронзило болью и стыдом. Я ведь долго ничего не знал о судьбе – подлинной судьбе! – отца (“десять лет без права переписки”), и мне представилось….
…Ров невидимый между нами
с заминированными краями,
а у самых ворот – колонна,
будто снегом запорошенная.
Что там рвется из твердых губ, –
разобраться не могу.
Снег не тает на темных лицах,
и пустые темны глазницы,
и темна от мороза кожа,
и судьбины темны…
Но все же
вот он, вот, –
на отца похожий, –
впереди.
А на груди….
В коверкотовой гимнастерке
три дыры
(вырывали с “мясом” ордена),
и с лица не стерта боль.
И – вижу –
над правым глазом
набухает рубец дугою
(тот, что гладил своей рукою!) –
след от сабельного удара
на разведке под Богучаром,
выгнутый
недоуменьем острым….
Может, я обознался просто?
И растерянный прячу взгляд,
и найти оправданье рад:
“Лес рубят – щепки летят…”.
А на поле – белым-бело:
без метели всех замело….
Сколько дыр,
сколько дыр сквозных –
от проломных
до пулевых!
Что там вывернуло уста?
Немота.
С верхотуры гляжу с опаской –
на лохмотьях черная краска
застывает узкобородо:
“Враг…
Враг…
Враг на-ро-да!”.
А я
(хоть к черту лезь на рога!),
а я – сын, сын вра-га!
И как ни отрекайся в анкетах,
и как ни тверди,
что, мол, связи нету, –
без обжалованья осужден….
… Снова буйствует стадион
и взмывает сто тысяч рук,
и ударной волною звук
хлещет в уши,
и тычут пальцами
не китайцы….
Ох, не китайцы!..
Им –
горланящим –
наплевать,
что там кто-то хотел сказать:
все им ясно,
и слов не надо!
– Бей!...
И острые камни – градом.
– Бей!...
– Жалеешь, охвостье вражье?
Мы покажем тебе,
покажем!...
И булыга – уже в руке,
и таранящий стук – в виске:
“…Как посмел ты
засомневаться?
Враг умеет маскироваться…”.
– А-а-а!..
Вперед подаюсь, крича.
И – сплеча,
и – сгоряча
в строй,
в дырявую гимнастерку.
– А-а-а!..
И – падаю,
распростертый…