Выдержанное вино
У выпускников 1941 года 10 “сталинской” школы Витебска выпускной бал состоялся с 21 на 22 июня. Этого забыть невозможно – и официальную часть, и танцы, и банкет, и встречу рассвета на реке Витьба в лодках. Но о том особый разговор.
К банкету под руководством нашего учителя ботаники Тихона Емельяновича Видишева я и один из моих лучших школьных друзей Шура Владиславлев готовили алкогольные напитки и этикетки к бутылкам. На нас выбор пал, видимо, потому, что мы неплохо рисовали, и к тому же оба были редакторами полулегального школьного юмористического журнала “Гениальный ум”. На столы были выставлены и “Розовая мечта выпускницы”, и “Ликер зрелости”, и “Чары педсовета” и другие напитки, “настоянные на натуральных ученических слезах”. Естественно, как мы ни старались, все выпить не удалось, и Тихон Емельянович остатки прибрал.
А в 12 часов следующего дня по радио выступил Молотов. Через несколько часов и учителя, и многие из выпускников были в школе. Мы знали, что на случай войны, в школе должен быть развернут госпиталь.
И вот мы готовим классы под палаты и кабинеты, выносим во двор парты и прочее “лишнее” имущество.
Без каких-либо указаний мы оставались в школе на круглосуточное дежурство. А с 23 июня, когда над городом стали появляться вражеские самолеты, мы пытались вылавливать ракетчиков (а ракетчики были, и мы видели ракеты ночью в районе мостов через Двину, возле очковой фабрики). Многие мальчишки пытались уйти в армию, но военкомат их отправлял домой “до особого распоряжения”.
А немцы тем временем приближались к городу. В эти дни, перед своей эвакуацией, Тихон Емельянович оставшиеся после банкета бутылки закупорил и зарыл в землю.
После освобождения Витебска Тихон Емельянович приехал в город и откопал “сокровища”, которые с наслаждением были распиты учителями и бывшими учениками школы – теми, кому посчастливилось вернуться с войны или выжить в оккупации и оказавшимися в то время в Витебске.

Закурю-ка, что ли папиросу я
Из города Невьянска Свердловской области, где я с матерью оказался после эвакуации из Витебска, в июле 1941 года меня военкомат направил во второе Чкаловское военно-авиационное училище. Это было прекрасное учебное заведение с замечательными преподавателями, богатейшей учебной базой. Правда, закончить его мне не пришлось – в апреле 1942 года всю нашу учебную эскадрилью, в связи с ухудшившейся боевой обстановкой, направили в один из укрепрайонов Юго-Западного фронта. Но разговор не об этом.
В училище было плоховато с куревом. И вдруг я получаю от моей одноклассницы Иры Бруссер посылочку, в которой были высоко котировавшиеся до войны ленинградские папиросы “Красная звезда” или, как их любовно называли курцы, “Звездочка”. Это был праздник и для меня, и для моих друзей-курсантов.
А в 1986 году та же Ира (к тому времени уже 41 год бывшая моей женой), после моего первого инфаркта настояла на том, чтобы я бросил курить. В те времена моей дневной нормой были две пачки “Беломора”. И я бросил, сразу окончательно и бесповоротно.
Но мне кажется, появись сегодня “Звездочка” – с каким удовольствием я закурил бы!..
Немцы подхватили блантеровскую “Катюшу”
Осенью 1942 года, когда я находился на оккупированной территории Воронежской области, мне как-то попалась издаваемая в городе Острогожске газетенка. В ней мне запомнилась заметка преподавателя местной музыкальной школы, в которой он писал, что в советское время весь народ пел песни, созданные “кучкой талантливых евреев” (думается, что “кучка” – не столь уж оскорбительное определение, если вспомнить “могучую кучку”), а теперь, сокрушался автор, песен почему-то не слышно.
Буквально через несколько дней, когда я скрытно шел по опушке леса, вдруг до меня донеслась все усиливающаяся мелодия нашей знаменитой “Катюши”. А вскоре на дороге, что пролегала вблизи, показалась открытая грузовая машина с женщинами и девушками, которых, видимо, везли на какие-то работы. Они пели эту песню. А у бортов сидели немецкие солдаты с очень глупыми улыбками на физиономиях: они подпевали эту песню.
После войны в Витебск несколько раз приезжал одновременно со мной окончивший 10 среднюю школу писатель Александр Давидович Тверской.
Я ему как-то рассказал об этом эпизоде – позднее он его использовал в своей книге “Турецкий марш”.

Ленин – гут!
Как-то, тоже в период моего пребывания на оккупированной территории, я был свидетелем беседы, которую вел немецкий солдат с группой местных крестьян.
Запомнились его слова (мне кажется, очень для него в то время смелые): “Гитлер – никс гут, Сталин – никс гут. Ленин – гут!”. Видно, не все немцы были фашистами.

“КВН-43”?
Этот случай относится к весне 1943 года, когда после выхода из окружения я находился в спецлагере НВКД № 178. Хочется заметить, что в этих лагерях достаточно было гадов – власовцев, полицаев и т.п. типов с руками в крови советских людей. С одним из таких предателей, бывшим командиром Красной Армии, а потом власовцем, я оказался рядом на нарах.
Однажды, когда мы ели положенную лагерными нормами баланду, упомянутый сосед, даже в условиях лагеря не смог себе отказать в удовольствии поиздеваться над евреем. Он у меня спросил: “Ну как суп, жидок?” (в смысле жидкий суп сегодня, но, конечно, подразумевалось: “Ну как суп, жидок?” с ударением в последнем слове на последнем слоге). Я уловил двойной смысл вопроса и ответил: “Как всегда – говно вонючее” (И слова из ненормативной лексики определяли не только качество супа, но и характеризовали человека, задавшего мне вопрос).
Подлец не был лишен чувства юмора, он все прекрасно понял и даже улыбнулся. Но какая это была гадкая, презрительная, подлая улыбочка!..

Опыт пригодился
Это было осенью 1943 года в спецлагере НКВД. Меня перестали вызывать на допросы, следствие в это время, как я потом узнал, проводилось по местам моего пребывания на оккупированной территории. Хоть и плоховато, но все равно бесплатно таких “бездельников”, как я, кормить государству было не выгодно. И вот меня и таких же, как я, направили на лесоразработки, на заготовку рудничной стойки для шахт в рязанские леса.
Жили мы в землянках. Охрана была, но не такая строгая, как в лагере. Но, тем не менее, никаких контактов с волей не разрешалось. Работали практически весь световой день: валили деревья, обрубали ветки, распиливали на бревна определенной длины, сортировали по диаметрам, трелевали, складывали в штабеля. Кормили, по сравнению с лагерными нормами, значительно лучше.
В конце года меня снова перевели в лагерь. Буквально на второй день я был вызван к начальству, где мне было объявлено об окончании проверки и направлении меня для дальнейшего прохождения воинской службы.
Хочу заметить, что опыт работы в лесу не прошел бесследно. В 1981 году я получил участок под дачу – пять соток настоящего леса. Вот там я и демонстрировал свой высокий класс лесоразработки – спиливая деревья, я их валил в нужное место с точностью до сантиметров!

“Великие комбинаторы”
После спецлагеря я попал в запасной полк, который был расквартирован в Калуге. Там мы размещались в каком-то огромном зале, отапливаемом двумя печечками – “буржуйками”; спали на голых нарах, устроенных вдоль стен и рядами по залу. Фактически ничем не занимались, ожидая отправления в части. Фронтовиков привлекали к несению караульной службы, однажды в караул назначили и меня. Службу там мы несли по охране военных складов. В карауле, хотя и сухим пайком, но вполне прилично кормили (в отличие от запасного полка). И вот я с приятелем Дмитрием Ковалевым решил сэкономить полученный сахар-рафинад и после караула по дороге в запасной полк обменять его на базаре на картошку. Что и было сделано.
Придя в свою казарму, я не обнаружил своего бушлата. Бушлат был далеко не новый, но еще годный к носке, и я планировал его тоже обменять при удобном случае на продукты. Но он исчез. Конечно, искать, а тем более, поднимать по этому поводу шум было нецелесообразным. Мы вымыли свою картошку и в котелке поставили на “буржуйку” вариться, а сами пошли почистить и сдать винтовки. После этого решили рубануть горячую картошечку. Подошли к печке, нашли свой котелок, но … картошки в нем не оказалось. Мы очень долго смеялись…

Комбриг осуждал антисемитскую кампанию
В разгар “дела врачей” я, работавший тогда главным врачом витебской районной санэпидемстанции, и мой заведующий райздравотделом Иосиф Устинович Гренков по каким-то делам шли в облздрав. По пути встретили Миная Филипповича Шмырева – легендарного командира Первой Белорусской партизанской бригады. Гренков был дружен с батькой Минаем еще по партизанским делам (он был начальником медслужбы в бригаде имени Краснознаменного Ленинского комсомола), я же познакомился с комбригом совсем недавно. После банального разговора о здоровье, о погоде, беседа перекинулась на тему об антисемитских митингах в городе, издевательских газетных статьях. Батька искренне и достаточно резко осуждал эти “мероприятия”.
Оснований для защиты медиков-евреев у комбрига хватало. С первых дней в шмыревский отряд (задолго до образования бригады) пришел врач из Новки Сергей Евсеевич Штемпель. Он весь период возглавлял партизанский госпиталь, в котором, кстати, оперировал и тяжело раненного Шмырева. Огромную работу выполнял госпиталь в период действия Суражских “ворот”, с весны до осени 1942 года (сортировка, хирургическая обработка, подготовка к транспортировке в советский тыл тяжелораненых из всех партизанских отрядов области), соединявших партизанскую зону с Большой землей. Между прочим, с подачи Шмырева Штемпель за заслуги в партизанском движении был награжден орденом Ленина. Погибшего начальника медслужбы Первой Белорусской бригады Василия Алексеевича Кузнецова сменил переброшенный в октябре 1942 года из советского тыла врач Александр Львович Доросинский, о котором также очень высоко отзывалось и командование, и рядовые партизаны, и местные жители.

“Земляк”
А это случилось весной 1972 года во время туристической поездки по ГДР. После экскурсии по город Шверину вся наша группа была приглашена на местную мебельную фабрику. После ознакомления с фабрикой в нашу честь местной организацией советско-германской дружбы был организован банкет, с пивом и со шнапсом. За столом я оказался рядом с очень симпатичным, заметно старше меня, человеком – работником фабрики. Мы разговорились, вспомнили и военные годы. Оказалось, что Вальтер (так его звали) в 1941 году брал Витебск. Он был рядовым пехотинцем, и я верю, что каких-либо преступлений против мирного населения он не совершал. Вспомнили некоторые запомнившиеся ему места моего родного города. Я даже сбегал в наш автобус и принес имевшуюся у меня поллитровочку витебской водки. Много тостов было провозглашено за дружбу и freundschaft!