Я родился 17 cентября 1927 года в Витебске в
доме моего деда Абрама и бабы Либе-Ханы на Гончарной улице. В моих рассказах очень много из того времени. Конечно, это не мемуары. Это то, что в детские годы впиталось в меня. У каждого из нас была необычная семья, так нам кажется. Причем, чем старше мы становимся, тем это чувство усиливается.
Папу вообще-то звали Пейсах, но, когда принимали в партию, сказали, что Пейсах – это не имя, а праздник, и записали Павлом. Он работал наборщиком в типографии. Когда папа стал большевиком, его послали техноруком на хлебокомбинат.
– Главное – это партийное чутье, – сказали ему, когда он заявил, что в выпечке хлеба ничего не понимает.
Мама работала счетоводом. Когда родился я, работу бросила.
Дед Абрам был столяром-краснодеревщиком. Его мебель всегда охотно покупали. Бабушка рассказывала, что при царе Николае II дед служил в Кронштадте и сделал по заказу коменданта шкатулку, которую тот подарил Великому князю. Работа понравилась Великому князю и деду разрешили жить в Санкт-Петербурге как искусному ремесленнику. Хотя далеко не все евреи имели право жить в столице. Дед был очень музыкальным человеком, знал множество мелодий, играл на скрипке.
Он великолепно знал Тору.
Последние годы дед не работал. Умер он от воспаления легких в голодный 1932 год. Дед лежал на полу в тахрихим, а бабушка рвала на себе волосы и посыпала голову пеплом.
Папу как члена партии перебрасывали из одного города в другой: Городок, Слуцк, Лепель. Но меня бабушка не отпускала, я жил у нее на Гончарной.
Вечерами я забирался в кровать, прижимался к ней и бабушка рассказывала мне на идиш бесконечные еврейские сказки про разбойников, про королей, про пройдоху-сапожника Шнеера.
Когда еще был жив дедушка, я любил смотреть, как он работает. Вжикал фуганок, выбрасывая пахучую стружку, а дед напевал еврейские песни, печальные и веселые, которых он знал великое множество.
Когда папу перевели в Бобруйск, меня, не смотря на мои протесты (как же покинуть бабушку, расстаться с друзьями?!) все же увезли.
Как-то приходит папа домой очень озабоченный. А он был веселым человеком. У него был красивый тенор, он знал множество арий из оперетт, лихо с мамой танцевал мазурку и, вообще, был, как говорят, душой компании. Так вот, он приходит и на вопрос мамы “Что случилось?” говорит, что в Ленинграде убили Кирова и что будут большие неприятности.
Папа оказался прав. Я хорошо помню процессы над Бухариным, Каменевым и другими “врагами народа”. Однажды я сказал, что “врагов народа” надо уничтожить. Так нам говорили в школе и кричали на всех перекрестках. Папа отвесил мне хорошую затрещину, хотя он никогда меня пальцем до этого не тронул.
– Ты чего расшумелся? Видишь, у мамы голова болит.
Армия тогда комплектовалась по территориальному принципу. Папа был политруком запаса и каждое лето на месяц уезжал на учения на полигон, расположенный у деревни Дубовка. С ним уезжала мама со мной и младшим братом Абрамом. Мы снимали комнату в деревне. Я с деревенскими мальчишками, с которыми быстро подружился, ходил в ночное (ночью пасти лошадей). Мы сидели у костра, пекли картошку и рассказывали друг другу страшные истории. Вот где мне пригодились бабушкины сказки. Особенно я любил купать лошадей, когда можно было галопом промчаться на какой-нибудь Сивке до конюшни.
Любили бегать к казармам, куда меня – сына политрука – пропускали.
Однажды увидели у казармы портреты красных маршалов, которые были нашими кумирами. Портреты стояли, прислоненные к стене, а красноармейцы бросали в них камни, соревнуясь, кто попадет.
Так начался 1937 год. Выборы в Верховный Совет согласно Сталинской Конституции. Пионерам раздали брошюры с биографиями Ворошилова, Буденого, Кагановича и других вождей. Мы должны их разносить по домам. Никто не хотел их брать: “Кто их знает? – говорили люди. – Может, они уже тоже враги народа”. По Бобруйску развешены плакаты. Нарком Ежов сжимает в колючих рукавицах врагов. И подпись: “Ежовые рукавицы!”
17 сентября 1938 года. Мой день рождения. Ждем папу. Его все нет. Мама укладывает меня и брата спать. Ночью проснулся, в квартире вооруженные люди. Обыск. Папу арестовали. Еще не было суда, а мы уже семья “врага народа”. Из квартиры вышвырнули, меня из пионеров исключили, как сына “врага”. Мамины братья приехали и забрали нас. Я – к бабушке на Гончарную. Абраша – к маминой сестре на Большую Гражданскую. Мама осталась в Бобруйске. С трудом нашла работу на швейной фабрике, стала шить рабочие перчатки.
И здесь история сделала очередной поворот. Ежова обвинили в перегибах и расстреляли. НКВД возглавил Берия. В результате тех, кто не смотря на побои и пытки, не подписал показаний, что они шпионы или диверсанты, выпускают с подпиской не разглашать тайн следствия.
– Ешь пирог с грибами, но держи язык за зубами, – сказали папе.
16 сентября 1939 года, накануне моего дня рождения, папу выпустили из Бобруйской крепости, превращенной в те годы в тюрьму. Его отправили лечиться, восстановили в партии и перевели в Витебск. Я стал учиться в школе, но пионером уже не был.
22 июня 1941 года. Выходной день. Я и папа на двухколке едем за город. Лошадка охотно бежит, настроение хорошее. Выезжаем на минский тракт, а навстречу идут войска. Папа подошел к командиру. О чем-то с ним поговорил. Потом вернулся и сказал:
– Война, сынок.
– Ура, – закричал я. – Мы этих немцев разобьем в пух и прах!
– Дурак! – сказал папа и повернул в город.
...Мы уехали из Витебска, когда немцы были уже в пригородах. После долгих мытарств оказались в Чкаловской, ныне Оренбургской области, в Сорочинске. С нами была бабушка, которая вскоре умерла. После семи классов я поступил в железнодорожное училище, эвакуированное из Минска, учиться на помощника машиниста и ездил на паровозах по линии Куйбышев – Чкалов.
Как-то решили с товарищами пойти записаться добровольцами на фронт. Пришли в военкомат. Моих товарищей послали учиться на курсы младших лейтенантов, а меня с Димкой Куликовым отравили в Артспецшколу. А после было Московское Гвардейское училище реактивных минометов.
Я служил в Белоруссии, на Украине, на Урале, на Сахалине, снова в Белоруссии и вышел в отставку, прослужив в строевых частях 30 лет. Окончил заочно филфак Калининградского университета. Когда дети уехали в Америку, я с женой в 1992 году поехал за ними.
Писать начал в Америке. Печатаюсь в русскоязычных изданиях США и Израиля. Недавно мои рассказы опубликованы в Московском альманахе.
Постоянный автор журнала “Мишпоха”. Михаил Хайкин