Вайшенгольц. Семейное фото.или Рассказ о том, как Берка Вайшенгольц из Городка снова объединил семью

Наши еврейские бабушки и дедушки, мамы и папы очень неохотно делились воспоминаниями даже с близкими людьми. Причины понятны. В годы советской власти они боялись рассказывать о прошлом, о религиозных традициях в семье и местечке, о родственниках за границей, а рассказы о погромах, тяготах и лишениях послевоенных лет, антисемитских кампаниях властей и ужасах Холокоста причиняли им боль и страдания. Да и мы, потеряв связь времён и поколений, не очень-то были настроены эти рассказы слушать. И когда в эпоху перестройки или в постсоветское время «наши старики» наконец-то заговорили, нам тоже часто было не до них в эти лихие годы.

Вот и лежали тяжёлым грузом в семейных альбомах старинные фотографии с удивительно красивыми еврейскими лицами, такими знакомыми и незнакомыми одновременно. А где-нибудь в Чикаго или Иерусалиме ждали своего часа несколько рукописных страниц или распечатка текста, набранного внуком, с рассказом об одной из таких фотографий. И люди на фотографиях оживали, притягивали тебя, становились частью твоей жизни.

Именно так и произошло с фотографией из нашего семейного альбома. Она давно не давала мне покоя. Несколько поколений большой еврейской семьи собрались вместе в Минске, чтобы оставить для потомков память об этой встрече. Мне удалось сохранить много старинных семейных фотографий, и было понятно, что барышня вторая слева в заднем ряду – это моя бабушка по отцовской линии Двойра Берковна, урождённая Вайшенгольц, которая до революции проживала вместе с родителями в местечке Городок Радошковичского района Виленской губернии. Было также понятно, что на фотографии её семья – отец Берка Вайшенгольц, мама, братья и сёстры. Но как узнать их имена и историю их жизни?

Как всегда, помог случай. Собирая материалы для исследования о раввинской династии Зайчиков, я получил сканы многих документов из белорусских архивов. Среди них – «Документы граждан на право получения загранпаспортов и виз, 1927 год», несколько дел в одном томе. Интересовало меня, прежде всего, дело Меира Шмерковича Зайчика из Кайданова. Но следующим оказалось дело о выезде в Польшу в местечко Городок Берки Шмуйлова Вайшенгольца и его жены Ханны Йоселевой Вайшенгольц, урождённой Чернавской. В документах на выезд оказались и анкеты, которые заполнили Берка и Ханна. Из этих анкет следует, что пожилые супруги собственных средств к существованию почти не имеют и находятся на иждивении зятьёв Израиля Гельцера, супруга дочери Шоши (Соши), служащего Московского отделения «Новтрестторга», и Иосифа Драбкина, супруга дочери Ривки (Песи Ривки), бухгалтера.
И сразу в моей памяти всплыли обрывки разговоров взрослых, в которых мелькали фамилии Гельцер и Драбкины, а это уже был ключ к поиску.
Иногда кажется, что в современном мире можно всё и вся с помощью Интернета, социальных медиа, свободного доступа к оцифрованным архивам, анализа ДНК на степень родства и много другого. В течение недели нашлись потомки Драбкиных и Гельцеров, а также потомки других братьев и сестёр, изображённых на фотографии. Выяснилась удивительная подробность. Одна и та же фотография бережно хранилась в семьях, и она стала своеобразным талисманом, основой для нашего общения и для генеалогических поисков. Итогом наших дискуссий и стала история семейной фотографии, а точнее, удивительная история судеб изображённых на ней людей.
В центре фотографии, как и полагается, мама Ханна и папа Берка, Берко, Борух или Йехиэль-Берка – в разных источниках его называют по-разному. К пожилому человеку, сидящему по левую руку от главы семейства, мы ещё вернёмся. По воспоминаниям детей, Берка ласково называл Ханну «голубкой», она была очень хороша собой. Но в фотоателье Самуила Розовского в Минске, где было сделано фото, возник дефект на фотопластинке, и по лицу Ханны пробежала трещина. Поэтому черты её лица искажены. Берка был достаточно состоятельным и влиятельным человеком в местечке Городок. Он вёл торговлю лесом и льном, которую унаследовал от своих родителей. Раньше семейное дело в основном вела мать Берки Шифра, женщина очень образованная и с деловой хваткой. Все дети Берки называли своих первых дочерей Шифрой – в честь бабушки, матери Берки. Большой дом семьи Берки находился в центре местечка на Рыночной площади. Вот как вспоминает о семье Самсон Гельцер, сын самой младшей дочери Соши (на основании рассказов матери).
«В Городке дети по вечерам сидели за большим столом и читали. Мой дедушка Берка раз в две недели привозил из Минска из библиотеки ящики с книгами. Дети вели себя тихо, так как родители шли спать в 5 часов вечера. Бабушка вставала в 3 часа ночи, замешивала тесто для хлеба и занималась хозяйством, хотя у них были работники. Дети относились к родителям с большим уважением».
И далее Самсон Гельцер пишет: «Где-то в 1970-х годах наши мама и папа решили навестить могилы маминых родителей и поехали в Городок. Евреев там ни одного не осталось, все погибли при немцах. Удивительно, что жители-белорусы признали маму (она похожа на своего отца). Они наперебой приглашали маму и папу пожить к себе. Память о маминых родителях была светлая. Дедушка Берка, как богатый человек, многим помогал, одалживал деньги без процентов, и, если встречал должника, переходил на другую сторону улицы, делал вид, что не заметил его, чтобы не смущать его – а вдруг тот не может отдать долг».
Отметим и ещё одну важную особенность
семьи. Видимо, Берка и Ханна как люди обеспеченные приняли решение выдавать дочерей замуж за раввинов – преимущественно из бедных семей. Была такая традиция в еврейских местечках. Многие великие раввины достигли вершин в изучении Талмуда и прославились своими религиозными трудами благодаря финансовой поддержке семьи жены. А какими способными и талантливыми в таких семьях вырастали внуки, читатель еврейского журнала прекрасно знает сам.
Теперь о детях Берки и Ханны, изображённых на фото. Крайний слева в верхнем ряду – это средний сын Мотл. Мотл вместе со старшим братом Аббой (Абрамом) уехал в Америку в 1913 году. Абба стоит в том же заднем ряду с другой стороны – он крайний справа. К сожалению, о братьях известно немного. В Америке Мотл стал Максом, а Абба сменил фамилию на более «простую» и стал Вайсманом. Известно также, что Абба был владельцем небольшого магазина типа Dry Goods в Бруклине. Нашлись потомки Аббы, но и им нечего добавить к моему рассказу.
Самый младший из трёх сыновей – Калман сидит на переднем плане, и его за плечи обнимает отец. Ни в одной семье нет подробных данных о Калмане. Известно только, что он до войны жил в Минске и погиб в Минском гетто.
Вторая справа в заднем ряду – Двойра Вайшенгольц. Двойра вышла замуж за раввина Ури Зайчика из местечка Смиловичи, расположенного недалеко от Минска. Отец Ури, Бецалель Зайчик, духовный раввин в Смиловичах, пользовался большим авторитетом в раввинских кругах, был другом Гадоля из Минска (выдающегося еврейского законоучителя рава Йерухама-Йеуды-Лейбы Перельмана) и многие годы состоял с ним в переписке. Брат Ури Зайчика Авром Зайчик был духовным раввином в Юровичах, а затем в 1920–1940-е годы раввином Московской хоральной синагоги. В семейных архивах сохранились открытки, которые Ури, находясь по делам вдали от Городка, пишет своей жене. Они удивительно нежные и добрые. Известно, что далеко не все выпускники ешив могли продолжить раввинскую карьеру, то есть стать преподавателями ешив, духовными или казёнными раввинами в городах и местечках в черте оседлости. Думаю, поэтому Ури согласился на предложение Берки Вайшенгольца и стал помогать ему в торговле лесом. Семейное предание гласит, что, будучи посланным на лесозаготовки, Ури раскрыл обман нечистых на руку подрядчиков. После этого деловые отношения Берки и Ури стали ещё более доверительными. И это объясняет тот факт, что молодожёны остались жить в Городке. В Городке до революции родились их дети – Шифра, Шая и Моисей.
Первая мировая война и последовавшие за ней события двух революций и Гражданской войны привели к тому, что в соответствии с Рижским мирным договором 1921 года Городок оказался в составе межвоенной Польский Республики, стал центром гмины Молодечненского повета Виленского воеводства. Из-за военных действий Берка и Ханна покинули Городок в 1915 году и уехали вглубь страны – в Тулу, к самой старшей дочери. В переписи евреев Тулы 1916 года значится Берко Шмулевич Вайшенгольц, 60 лет, нигде не служащий.
Я не могу точно указать, когда и по какой причине Ури Зайчик с семьёй покинул Городок, но архивные документы подтверждают, что уже в начале 1920-х годов семья Ури Зайчика осела в Минске. По данным финотдела Мингорисполкома за 1923 – 1924 годы. Ури Зайчик перебивался случайными заработками: работал на Смоленском дрожжево-винокуренном заводе, занимался как мелкий торговец скупкой кожи и грибов в Минске и Вязьме. Но по тем же архивным данным, семья владеет двумя домами – деревянным и каменным, и в последнем семь квартир-комнат сданы квартирантам. К сожалению, убыток по поддержанию дома превышает доход. В 1924 году Ури заявляет о себе как о еврейском резнике, который резкой занимается самостоятельно, а уже в начале 1925 года становится главным обвиняемым по знаменитому делу «Шохтим-треста» (делу Минского треста резников), грубо сфабрикованному властью для борьбы с верующими евреями. Объём публикации не позволяет подробно рассказать об этом судебном процессе. Отсылаю любознательных читателей к замечательной статье Якова Басина «Советская власть в борьбе с “опиумом для народа”» в журнале «Мишпоха» № 10 за 2001-й год. Несмотря на абсурдность обвинений, Ури Зайчик приговаривается к трём годам тюремного заключения, но решением Минского окружного суда от 18.12.1925 года освобождается условно-досрочно по состоянию здоровья (эмфизема лёгких). На долю семьи выпадет ещё много испытаний. Чтобы каким-то образом избавиться от статуса «лишенца», поражённого в правах, Ури Зайчик вербуется на Дальний Восток, а Двойра с детьми в конце 1920-х годов переезжает из Минска в Перово под Москвой – ближе к семье родной сестры. В семье никогда не рассказывали, каким образом Ури Зайчик перестал быть лишенцем (да и перестал ли), но уже в начале 1930-х Ури строит для семьи дом в подмосковном Кратово и начинает работать лесником. Свободный график работы и постоянные разъезды позволяли соблюдать субботу. Двойра вела домашнее хозяйство. Все дети получили высшее образование: Шифра (Серафима), в замужестве Флит, стала преподавателем немецкого языка, а Шая (Исай) и Моисей стали известными радиоинженерами, авторами многих изобретений и учебников для техникумов и вузов.
Но вернёмся к фотографии. В заднем ряду между Двойрой и Аббой стоит Ривка-Песя Вайшенгольц. Двойра и Ривка почти погодки, и они были очень дружны. По воспоминаниям внуков и правнуков других сестёр, в их семьях Ривку называли Песей или Пашей, но мы будем придерживаться имени Ривка, тем более именно это имя высечено на её надгробии. Ривка вышла замуж за раввина Иосифа Драбкина и родила ему четырёх детей: Шифру, Айзика, Шмуэля и Лиду. У потомков Ривки и Иосифа не сохранилось воспоминаний о 1910–1920 годах, но по косвенным данным можно предположить, что и эта семья суровые годы Первой мировой и Гражданской войн провела в Туле. В упомянутой выше переписи населения города Тулы значится Песя Борисовна Драбкина, 30 лет, работающая в больнице. А по данным выездной анкеты Берки Вайшенгольца, в 1927 году семья Драбкиных всё ещё живёт в Туле.
В 1930-е годы семья переезжает в подмосковное Перово, а через некоторое время оказывается в Москве. Иосиф Драбкин работает бухгалтером, и возможность надомной работы позволяет соблюдать субботу. В 1927 году дочь Шифра (Серафима) поступает на физический факультет МГУ и вскоре выходит замуж за однокурсника Дмитрия Блохинцева, будущего члена-корреспондента АН СССР, лауреата Ленинской премии и директора Объединённого института ядерных исследований в Дубне. Вот что написано о супругах в книге «Человек эпохи Возрождения. Краткая биография Д.И. Блохинцева», изданной в 2017 году в Дубне: «Серафима Иосифовна была не только женой Дмитрия Ивановича. Она была его ангелом-хранителем. Дмитрий Иванович знал, что в трудную минуту он всегда встретит понимание и поддержку. Это был не просто брачный союз. Это был союз двух личностей. Двух единомышленников. Это был творческий союз двух людей, преданных науке. В разные годы выходят написанные ими в соавторстве статьи, книга «Теория относительности А. Эйнштейна»; во французском издании учебника по квантовой механике, написанного Дмитрием Ивановичем, есть посвящение С.И. Драбкиной». Добавим, что Серафима Драбкина написала ещё несколько книг. Среди них – изданная в 1931 году в Москве книжной фабрикой Центриздата научно-популярная книга на немецком языке «Abende der Technik».
Серафима Драбкина работала по специальности в Дубне, и научная общественность города считала её неформальной «первой леди Дубны» за необычайное обаяние, доброжелательность и готовность помочь ближнему. А приезжавшие в Дубну мировые светила физики были очарованы её красотой и умом. К сожалению, жизнь этой незаурядной женщины трагически оборвалась.
Дочь Ривки и Иосифа Драбкиных Лида умерла в возрасте 25 лет от тяжёлой болезни. Все сыновья получили высшее образование. Айзик (Александр, Ася) работал в Москве инженером. Айзик с семьёй уехал в Израиль в 1972 году, а его сын Иосиф Бен Дор (Драбкин) вернулся с Москву в начале 1990-х в качестве пресс-атташе Генерального Консульства Государства Израиль в России. Шмуэль (Семён, Муля) поступил до войны на физический факультет МГУ, но закончил только в 1952 году. Помешала война. Офицер-артиллерист Драбкин воевал храбро. Два боевых ордена Красного Знамени, ордена Отечественной войны I и II степени, медаль «За боевые заслуги» и другие награды украшали грудь подполковника, а затем полковника Драбкина. После окончания войны Семён Драбкин продолжил военную службу. Он несколько лет служил в Германии, а затем вернулся в Москву. После выхода в отставку, в начале 1960-х, работал в НИИ, занимался разработкой источников энергии для космических аппаратов.
На фотографии младшие дети Берки и Ханны Вайшенгольц – в первом ряду. Крайняя слева – Соня. Соня осталась в Городке, а затем, как утверждает семейное предание, уехала с семьей вглубь Польши. Это косвенно подтверждается и в выездной анкете Берки, которую он заполнял в 1927 году. Как близких родственников в Городке Берка указывает только Кейлу Ехис, родную сестру жены. Соня вместе с сыном Иосифом погибла в Холокосте.
Вторая слева в первом ряду – Лиза (Лея) Вайшенгольц. Лиза вышла замуж за раввина Моисея Прегера и родила четырёх детей: Шифру, Ольгу, Льва и Иосифа. В 1915 году семья также эвакуировалась в Тулу и жила там до начала Великой Отечественной войны. В 1941 году семья перебралась в Томск и там осталась. Есть много семейных воспоминаний об аресте Моисея Прегера в 1937 году как польского шпиона: ему пришла из Польши посылка с мацой. Но, слава Б-гу, всё обошлось. Моисей был выпущен по ходатайству соседей – старых большевиков. И в Туле, и в Томске семья жила очень бедно и трудно. Моисей был кустарём-одиночкой, разнорабочим, часто менял место работы, чтобы иметь возможность не работать по субботам. В Томске Моисей развозил уголь для котельных, а семья жила в доме без всяких удобств. Самсон Гельцер, сын сестры Соши, вспоминает о своей командировке в Томск и о том, как после войны Лиза и Моисей радовались привезённому в подарок рукомойнику. Дети занимались при свете керосиновой лампы, но все выучились и стали очень успешными. Иосиф был призван на войну в Туле, прошёл всю войну старшим военным врачом на передовой, отмечен правительственными наградами. После войны Иосиф перебрался в Новосибирск, стал главным врачом больницы. Доктор биологических наук Шифра (Серафима) Моисеевна Прегер работала в Томском НИИ вакцин и сывороток, вела научную и педагогическую работу. В середине 1980-х Шифра с семьёй уехала в США, где вместе с мужем Хананом Гендлером, тоже учёным-медиком, открыла фирму по производству материалов, применяемых при замене костной ткани. Кандидат медицинских наук Ольга Моисеевна Прегер работала в Томском НИИ курортологии, была доцентом Томского мединститута. Кандидат технических наук Лев Моисеевич Прегер долгие годы преподавал в Томском инженерно-строительном институте.
Маленькая девочка, крайняя справа в первом ряду, – это Соша Гельцер. Соша вышла замуж за Израиля Гельцера. В семье родилось двое детей – Шифра и Самсон. Сначала Израиль Гельцер (уроженец Двинска) приезжал в Городок свататься к Сошиной сестре Лизе. Но влюбился в Сошу и стал с ней переписываться. Когда Вайшенгольцы переехали в Тулу, Соша пошла работать на фабрику «Феникс», а затем работала конторщицей на Тульском оружейном заводе. Израиль Гельцер приехал к Соше в Тулу. В Туле же состоялась свадьба и родились дети. В дальнейшем семья переезжала в Павлов Посад, Перово, Малаховку, а потом в Москву. Как и многие другие евреи с раввинским образованием, Израиль Гельцер после революции стал работать бухгалтером, часто менял места работы, так как искал возможность надомного труда, чтобы соблюдать субботу. Соша работала счетоводом, билетным кассиром на московском стадионе «Динамо». А когда появились внуки, ушла с работы и посвятила себя их воспитанию. Шифра (Серафима), в замужестве Падруль, стал апреподавателем немецкого языка. Самсон Гельцер стал инженером-механиком, работал в проектных институтах и занимался разработкой турбин.
Теперь вернемся к пожилому человеку на фотографии. Его личность вызывает споры, которые объединяют всех потомков сестёр в желании разобраться. Некоторые считают, что это пожилой одинокий еврей из бедной семьи, которого Берка и Ханна взяли жить в семью – обеспечили старость, сделали богоугодное дело. Другие полагают, что это Шмуэль Вайшенгольц, отец Берки. Думаю, что первая версия правильная, так как, во-первых, не видно разницы хотя бы лет в двадцать между «Шмуэлем» и Беркой, и, во-вторых, на голове у старика картуз, а не шляпа. А это многое значило в социальном положении в то время. Но главное для нас – это то, что старик держит фотографию самой старшей дочери и делает, таким образом, её присутствие на фото реальным. Все девять детей собраны в одном месте.
Самая старшая – это Хая Вайшенгольц, которая замужем за раввином Авраамом-Файбой Вайсбордом. Об этом раввине стоит рассказать отдельно. Рав Авраам-Файба – представитель известной раввинской династии, сын Захарии-Менделя Каца, раввина в литовском городе Алите (Алитусе), а затем раввина в Радине – городе, где находилась знаменитая ешива Хафец Хаима. Чтобы избежать призыва сыновей в царскую армию, рав Захария-Мендель записал своих детей под другими фамилиями. Поэтому его сын Авраам-Файба получил фамилию Вайсборд, сын Шолом-Залман получил фамилию Долинский, а ещё один сын стал Йосефом Коэном (Каганом). Рав Залман Долинский стал со временем рош-ешива в ешивах Слободки и Мира. Рав Йосеф Коэн стал отцом Давида Коэна, одного из самых выдающихся учеников рава Авраама Ицхака Кука. Великий рав Давид Коэн вошёл в историю как «раввин-монах» (ха-рав ха-назир). Дочка этого раввина вышла замуж за Шломо Горена, главного военного раввина Израиля во время Шестидневной войны 1967 года. Это он изображён трубящим в шофар на фоне Стены Плача на фотографии, обошедшей весь мир. Думаю, что после такого экскурса в генеалогию читатель лучше поймёт мотивы поступков рава Авраама-Файбы, о которых речь впереди.
В начале 1900-х рав Авраам-Файба и его жена Хая живут в Ревеле, где отец семейства служил раввином. У Хаи уже двое детей – Ида и Мина. Это они вместе с родителями изображены на фотографии, которую держит пожилой еврей на семейном фото Вайшенгольцев. Самая старшая дочь и, самое главное, первые внучки создают эффект присутствия. Семейные связи не утеряны. А в семье Вайсбордов до революции ещё рождаются Мендель, Рахиль, Эстер, Шифра, Иосиф. Удивительно, что только третья дочь названа Шифрой, не первая.
Трудно точно определить год, когда раввин Вайсборд оказался в Туле. Возможно, это произошло ещё за несколько лет до начала Первой мировой войны, а возможно и накануне. (В тульском архиве есть свидетельство на звание меламеда, выданное раву Аврааму-Файбе 17 февраля 1917 года.) Важно только то, что к 1915–1916 годам Берка, Ханна и почти все сёстры с семьями переезжают (бегут) в Тулу, поближе к Хае, которая, видимо, может помочь с работой и жильём. Вайсборды остаются в Туле и после революции. В первые годы нэпа Хая ведёт успешную торговлю лесом. Советская власть постепенно закручивает гайки, еврейская религиозная жизнь всё более ограничивается. Думаю, что рав Авраам-Файба предвидит будущее и предлагает Хае уехать из России, пока ещё есть возможность. Видимо, он просто физически не может оставаться в безбожной стране. Хая отказывается, между супругами возникает разлад, и рав Авраам-Файба покидает Россию вместе с семьёй дочери Мины. Мина замужем за Давидом Кругликовым, у неё двое детей – дочь Ахува и сын Шмуэль, родившиеся в Туле. В конце концов, семья Мины оказывается в Америке, а рав Вайсборд – уважаемый раввин города Яффы – умирает в 1935 году в Палестине.
Хая одна вырастила шестерых детей. Ида (Бася-Ида) Вальковская-Вайсборд стала переводчиком с английского и немецкого языков. Мендель Вайсборд приехал в Москву в 1930 году и закончил Гнесинское училище по классу скрипки, но профессиональным музыкантом не стал. Он стал инженером, работал в разных КБ, занимался разработкой элеваторных механизмов.
Рахиль (Роза-Рахиль) Вайсборд в юности перенесла полиомиелит, работала швеёй-надомницей и была любимой няней для детей всех братьев и сестёр. Шифра (Серафима) Вайсборд, в замужестве Городецкая, стала врачом-психиатром, работала заведующей геронтологическим отделением психиатрической клинической больницы имени Кащенко в Москве. Эстер Вайсборд, в замужестве Альперович, работала в Государственной исторической библиотеке.
Больше всего статей в Википедии приходится на Иосифа Вайсборда и его семью. Родившись в «сухопутной» Туле, Иосиф с детских лет мечтал писать романы о море. Он начал свою литературную карьеру корреспондентом газеты «Вечерняя Москва», печатался под псевдонимом Владимир Рудный. Так Иосиф Абрамович Вайсборд стал Владимиром Александровичем Рудным.
Во время войны был военным корреспондентом газеты «Красный флот», участвовал в обороне полуострова Ханко, в боях на Таманском полуострове, Балтике. Под Будапештом был тяжело контужен.
В послевоенные годы был редактором альманаха «Литературная Москва», публиковался в газете «Правда». Владимир Рудный – автор романа «Гангутцы» и нескольких книг о советских адмиралах. Вот так вспоминают в «Вечорке» своего корреспондента: «В последние годы жизни Владимир Рудный упорно боролся за права моряков ледокольного и торгового флота, участников советских арктических конвоев. У них в военных билетах значилось: “В Отечественной войне не участвовал”. Как будто их не стерегли немецкие подлодки, не приходилось им отбивать атаки с воздуха, будто не вступали они в реальные бои (как ледокол “Сибиряк” – с тяжёлым фашистским крейсером “Адмирал Шпеер”, прорвавшимся в Карское море). И с помощью влиятельных военморов Рудный добился своего – этих моряков приравняли к участникам войны».
Владимир Рудный был женат на переводчице с немецкого языка Лидии Рудной. В этом браке родилась Наталья Рудная, известная советская и российская актриса театра и кино, исполнительница главной роли в фильме «Осень» режиссёра Андрея Смирнова. В браке Натальи Рудной с этим режиссёром родилась Авдотья Смирнова, российский кинорежиссёр, продюсер, сценарист, телеведущая, публицист и литературный критик.
Но вернёмся к Берке и Ханне. Им всё-таки удалось уехать в польский Городок. Но мы, их потомки, обмениваясь документами, фотографиями и семейными воспоминаниями, так и не смогли найти ответа на главный вопрос: почему Берка и Ханна навсегда уезжают от детей и внуков? Им уже за семьдесят. Что их ждёт в Городке? Возможно, они хотят спасти дом? Но ведь дом там, где дети и внуки. Или они уезжают по той же причине, что была у раввина Вайсборда?
Тайерэр рэб Берке, фарвос форсту авек кейн Пойльн унд лозсту ибер дайнэ киндэр ун эйниклэх ин Русланд? Ци фарштэйсту, аз ду вэст кейн мол зэй нит зэн видер?1
Думаю, что мы все вместе эту загадку разгадаем. А пока готовилась эта статья, из Городка пришла удивительная новость. На старом заброшенном еврейском кладбище Городка найдена мацева Берки Вайшенгольца, умершего в 1936 году. Мы обязаны о ней позаботиться и найти могилу «голубки» Ханны.

***

Ну вот и всё. Фотограф Самуил Лейбович Лозовский очень постарался. Ведь реб Берка – уважаемый человек. Да и заказ весьма выгодный. Надо напечатать десять общих фотографий, а потом ещё по две маленьких карточки Берки и Ханны каждому из детей.
Все участники на своих местах. Задник выстроен замечательно. Дощатый пол «дома» плавно переходит в дорогу, выложенную булыжником. Эта дорога в будущее, в неизвестность. А белый фон предлагает начать жизнь с чистого листа. Или белый цвет – это цвет савана?
Труби, уважаемый реб Шломо, в свой шофар! А мы все – потомки Вайсбордов, Гельцеров, Драбкиных, Зайчиков, Прегеров – придём на восстановленное еврейское кладбище Городка и положим камни на могилы Берки и Ханны.

Нас много, и теперь мы вместе.

1. Перевод с идиша: Дорогой реб Берке, почему ты уезжаешь в Польшу и оставляешь твоих детей и внуков в России? Ты понимаешь, что ты не сможешь их никогда увидеть?

Автор выражает признательность Яне Вайсборд, Анне Падруль, Татьяне Драбкиной и Иосифу Бен Дору (Драбкину) за помощь в подготовке статьи.

Автор выражает глубокую признательность жителям Городка Лине Цивиной и Алексею Жаховцу за их усилия по сохранению еврейского наследия и еврейской истории Городка.

Борис ЗАЙЧИК – специалист в области IТ-технологий, переводчик, куратор ряда проектов по истории евреев России.

Вайшенгольц. Семейное фото. Израиль Гельцер в молодости. Соша Вайшенгольц в молодости. Ривка Драбкина и Хая Вайсборд. Ривка Драбкина в юности. Дети Хаи Вайшенгольц- Драбкиной Ида и Иосиф. Абрам (Аба) Вайшенгольц с женой в США. Двойра Вайшенгольц-Зайчик с мужем и детьми Шифрой и Ури. Дмитрий Блохинцев и Серафима Драбкина с сыном. Семён Драбкин. Конец 1940-х годов. Лиза Вайшенгольц-Прегер с мужем и ребёнком. Дети Лизы Вайшенгольц-Прегер: Лев, Шифра, Ольга, Иосиф.