Мозырь – один из самых красивых городов Беларуси. Бываю там и удивляюсь, почему мало художников приезжает сюда на пленэры. В любую пору года здесь живописные пейзажи.

Со Светланой Ивановой гуляем по Мозырю

Редакционную поездку журнала «Мишпоха» по Гомельской области начал с Мозыря. На автовокзале меня встречала Свиатлана Иванова. Именно так она подписывает свои стихи и рисунки, так захотела обозначить себя в социальных сетях.

Талантливый человек с интересной судьбой, в постоянном поиске жизненного пути. Причём это прослеживается во всей биографии. В «Мишпохе» напечатала очерк об истории Светлогорска, когда он был ещё Шатилками. Светлана (я её именую так) какое-то время работала в Светлогорске. В недавно вышедшем номере журнала её стихи и рисунки. В местной еврейской общине она свой человек. И потому что в силу характера умеет найти общий язык с людьми, и потому что всерьёз интересуется еврейскими традициями, культурой, историей, и потому что работает в местном отделении благотворительной организации «Хэсэд».

До презентации журнала было пару часов, и Светлана стала моим экскурсоводом по Мозырю. Экскурсовод она хороший, сочетает знания с умением их подать.

Пришли на берег Припяти. На здании бывшего речного порта Памятная доска из чёрного гранита. «Памятной» её можно назвать с большой условностью. «В этом районе реки Припять, в 1942-1943 гг. гитлеровскими оккупантами были уничтожены сотни жителей города Мозыря». Те, кто устанавливал Доску, знали, что сотни безымянных жителей Мозыря – это евреи – узники Мозырского гетто.

– Их начали здесь убивать осенью 1941 года, – рассказывает Светлана Иванова. – Кого-то загоняли в воду, и люди стояли в ледяной воде несколько суток, пока не умирали, кого-то расстреливали еще на берегу, кого-то топили. Так продолжалось до февраля 1942 года. Погибло около 700 человек.

Об одной из тех, кто прошёл «испытание Припятью» и чудом остался жить – Светлана рассказала подробнее. Бася Кирпичникова. До войны коммунистка, в годы оккупации – подпольщица. Её тоже загнали в воду. Стреляли, ранили в ногу. Она притворилась погибшей, а потом под водой, где-то на секунду всплывая, чтобы глотнуть воздуха, доплыла до другого берега. Пряталась у крестьян, потом ушла в партизаны. Собирала сведения о немцах. Поймали, и отправили в концлагерь. В 1945 году её освободили английские войска. Бася вышла замуж за англичанина с польской фамилией. Писала письма в Мозырь, пыталась хоть что-то узнать о родных, но ответов не было…

Светлана Иванова узнала эту историю, записывая воспоминания людей, переживших Холокост. Есть очень интересные записи. Думаю, будет правильно, если Светлана издаст книгу о войне и уничтожении евреев Мозыря. Этот исторический материал давно ждёт своего времени, когда его, наконец, сделают публичным, и события назовут своими именами.

По улице Саета, живописному уголку старого Мозыря, идём мимо углового двухэтажного дома, в котором до войны жила Бася Кирпичникова. Улица Саета – район Мозырского гетто.

Названа улица в память об уникальном враче Гаврииле Ефимовиче Саете. Когда в 1919 году на Мозырь навалилась эпидемия сыпного тифа, он, не показывая страха, сражался с болезнями. Эпидемию победили, только сам Гавриил Ефимович не дожил до этого времени. Умер от сыпного тифа. На кладбище его провожало полгорода. В журнале «Мишпоха» мы подробно писали о Гаврииле Ефимовиче и его семье. («Мишпоха» №10, 2001 г., Виктор Иоффик «Улица Саета»).

На улице старые дома, которые доживают свой век. Светлана рисует эти уголки города. На белом картоне чёрной ручкой. Её рисунки публикует не только «Мишпоха». Один из них помещён на обложке книги о площадях и улицах Мозыря.

Подошли к памятнику, установленному на территории бывшего гетто. Один из немногих в городе, где написано слово «евреи». Здесь расстреляли более 1000 человек. Над узниками издевались, заставляли носить воду ведрами из Припяти наверх к Ромашову Рву. Потом всех ждал один финал.

На горе высотный дом. Когда-то на этом месте находилось еврейское кладбище.

– Говорила с Яковом Гутманом, он из Мозыря, был в США еврейским общественным деятелем. Нашёл карту города середины XIX века, там нанесены очертания старого еврейского кладбища.

За последний век на этом месте находился Мозырский облисполком, больница. История кладбища давно забылась. Но Светлана сказала, что дом хороший, но она не хотела бы в нём жить. Я согласен с ней. Столько историй слышал про дома, построенные на месте старых кладбищ… Наверное, на их месте лучше делать парки, скверы.

Пару месяцев назад по моей просьбе Светлана написала для интернет-сайта журнала «Мишпоха» о документальной фотовыставке «Израиль Рухомовский – талантливый гравёр, ювелир из Мозыря». Теперь я смог вместе со Светланой зайти в выставочный зал, увидеть выставку, услышать рассказ о ней. Имя талантливого земляка знают во всем мире, но не знают на его родине.

Одну историю, связанную с выставкой, хочу рассказать подробнее.

Минчанка Софья Абрамовна Вертлиб несколько лет назад беседовала с внучатой племянницей Израиля Рухомовского, тоже минчанкой, Пересильд Ириной Ильиничной. Ирина Ильинична рассказала о книге, которую написал Рухомовский. Она издана на французском языке. Больших усилий стоило её перевести. Редактором была сама Ирина. Книга попала в руки моряка в отставке, одессита Александра Гуна. Он потратил 11 лет на сборы материалов о Рухомовском, составил сборник, в основу которого легла переведённая книга, добавил свои комментарии. Параллельно собралась коллекция фотографий, связанных с Рухомовским. Она заняла три больших ящика, которые надо было для проведения выставки переслать в Беларусь. Почта запросила 560 евро.

Много неравнодушных людей приняло участие в этом проекте. Ева Августиновна Бобр обратилась к руководству музея в Мозыре. Для выставки выделили помещение.

Софья Абрамовна Вертлиб говорила с дочерью, Маршак Светланой Валерьевной – директором Еврейской благотворительной организации «Хэсэд-Рахамим» в Минске. Та, в свою очередь, с Черницким Владимиром Леонидовичем (тогдашним председателем Союза еврейских общественных организаций и общин) и директором этой организации в то время Викторией Бруминой. Владимир Леонидович обратился с просьбой к послу Украины в Беларуси. И три ящика с документами пришли дипломатической почтой в Минск. Александр Гун все материалы передал в дар Мозырскому музею безвозмездно.

Когда люди из разных стран, возможно, разных убеждений, объединяются вместе, у них многое получается.

Встреча в общине

После выставки мы поехали в небольшое, уютное помещение Мозырского отделения Гомельского еврейского благотворительного объединения «Хэсэд Батья».

На встречу пришло человек двадцать. Конечно, с годами люди не молодеют. Но настроение было хорошее, показалось, что люди были рады этой встрече.

В Мозыре я не был больше четырёх лет.

Председатель мозырской еврейской общины Ирина Максимовна Гаврилович, сказала несколько слов о журнале, обо мне. А я хочу представить читателям Ирину Максимовну. Думаю, она убеждённый атеист, если коммунисты по-прежнему остались атеистами, но дай Б-г ей здоровья, а многим молодым людям, дай Б-г её работоспособность и энергию.

В биографии, как у многих людей её поколения, вся география большой страны. Дед и бабушка – ленинградские блокадники. Родилась в Грузии, где служил в Советской Армии её отец, потом его перевели в Белоруссию. Училась в Могилёвском машиностроительном институте. Инженер-механик. Работала в Молодечно. Папа умер, заболела мама, и Ирина Максимовна с семьей приехала к ней в Мозырь. Преподавала в учебном комбинате «Белсельстроя», в педагогическом институте, техническом училище. Вела экономику, технические дисциплины. Потом была главным инженером на кондитерской фабрике в Наровле. Чернобыль (от Наровли чуть больше 75 км) заставил подумать о здоровье и Ирина Максимовна возвращается в Мозырь. Работала заместителем директора Центра занятости. Пятнадцать лет в Университете марксизма-ленинизма преподавала экономику.

Случайно разговорилась со старой знакомой и та сказала, что в мозырском Хэсэде (тогда он ещё был) ищут человека на должность руководителя патронажной службы. Ирина Максимовна начала эту работу с нуля. А через некоторое время ей предложили стать директором Хэсэда.

Сейчас она председатель Мозырской еврейской общины, но не оставляет и другой общественной работы. Председатель ветеранской организации Управления по труду и социальной защите.

– В следующий раз встретимся в новом помещении общины. Берём в аренду. В этом же здании. По воскресеньям там также будет работать воскресная школа.

Мы пили чай. Я рассказывал о редакционных поездках, о встречах, публикациях, связанных с Гомельщиной, о людях, которых знают в Мозыре. Разговоров хватало.

В № 43 опубликовано большое интервью с Романом Калининым. Он жил в Калинковичах – рядом с Мозырем. Смотрел за еврейским кладбищем в Наровле. В этом местечке прошло его детство. Здесь жили и похоронены дедушки, бабушки. Памятники на их могилах Роман приводил в порядок и стал получать письма от друзей детства, от родственников, которые живут далеко, а иногда очень далеко. «Присмотри и за нашими могилами…». А потом Роман взял под свою опеку памятник наровлянам, погибшим в годы Холокоста. Он рядом с еврейским кладбищем. Ему помогали государственные организации, но нужен был человек, который станет инициатором…

После моего рассказа об этом человеке, женщина, сидевшая за соседним столиком, сказала: «Я его родственница. Роман в августе умер…»

Светлана Иванова читала стихи. Она пишет и на русском, и на белорусском языке. Слушали её внимательно, я видел по лицам, очень благожелательно.

В хорошей компании время летит незаметно.

До начала встречи я попросил, чтобы пригласили довоенных мозырян, или родившихся здесь в начале войны. Задуман новый проект «Дети войны вспоминают». Решил сделать интервью.

Рассказ Миры Крапивской

Миру Ошеровну Крапивскую знаю давно, но каждый раз, разговаривая с ней, узнаю новые эпизоды её жизни. Из этих эпизодов складывается, не только её биография, но биография народа, страны. Это, поверьте, не просто красивые слова.

– Я родилась в 1941 году. Отца забрали перед самой войны на три месяца на переподготовку. Крапивская я по мужу. По отцу Городецкая. Мама – Гофман Маша Мееровна. Когда началась война, у мамы было двое детей, ходила беременной на последнем месяце. Когда немцы приблизились к Мозырю, была подготовлена баржа для эвакуации. Мама попала на эту баржу и там меня родила. Она ничего с собой не взяла. Как стояли, так и ушли из дома. Она меня держала на ладони голенькую, даже завернуть было не во что, и просила на меня смерти. Бог распорядился по-другому. Я осталась жива. Мы приехали в Ташкент. Всю войну пробыли там и в 1944 в январе, когда освободили Мозырь, вернулись обратно.

Мире было четыре года. Беседуя со многими людьми, которые в детском возрасте пережили войну, прихожу к убеждению, что дети не только быстрее взрослели в годы войны, но их память стала фиксировать события в более раннем возрасте.

– Помню, мы приехали, – рассказывает Мира Ошеровна. – Дом, где жили когда-то, разграблен. Негде жить. Пошли на квартиру. Ютились в маленькой комнатушке. Мама работала уборщицей, папа погиб на войне ещё в 1941 году. Они строили мост через Березину, началась бомбежка, все кричали: «В укрытие, в укрытие…» Он не успел добежать.

Мама одна поднимала троих, помогать некому было. Дедушка вернулся сюда, но ему было уже за 80…

Всех мама поставила на ноги. Моя сестра работала в Мозыре на речном вокзале, кассиром. Её уже нет. Брат Миша, работал сантехником. Я самая маленькая в семье. Одна получила образование. Закончила культпросветучилище. Муж не хотел, чтобы я была в самодеятельности. Пошла учиться в строительный. Проработала 37 лет на заводе железобетонных изделий – старшим инженером.

У меня в семье всё повторилось. Мой муж умер молодой, и мне пришлось одной, как и маме, троих детей поднимать. Работала до пяти часов старшим инженером, после пяти часов – секретарем-машинисткой, по праздникам и в отпуске – экскурсоводом.

В Мозыре у меня любимое место – Замковая гора, откуда начинался город.

С середины 90-х рассказывала о местах, где погибли в годы Холокоста евреи.

Уже на пенсии, в 95-м году пошла работать по первой специальности, вела танцевальный кружок, работала с детьми. У меня занималось 40 человек.

Знакомая мне сказала, чтобы я пришла в общину. Я ответила, что языка не знаю, что мне там делать. Но потом всё же пришла. Первые три месяца работала на общественных началах. Потом директором клуба Хэсэда была. Организовали ансамбль «Мишпоха». Выступали по всей Гомельской области, на фестивале Национальных культур в Гродно. Пели песни: и на идише, и на иврите, и на русском.

Я находила старых бабушек, они мне диктовали слова еврейских песен, я их русскими буквами записывала. Ночь учила, чтобы потом показать ансамблю.

Это фольклор и наш полесский, и еврейские песни из других регионов. Но у нас их пели немножко по-другому. На слух записывала ноты, чем-то мне помогали. Было предложение выпустить сборник еврейских песен. Я отдала рукопись, но сборник так и не издали. Сказали, нет денег.

На идиш у нас пели Клара Векслер, Адам Орлинский, Георгий Герштейн и другие. В ансамбле было 25 человек.

Сочиняла сама песни, у меня много стихов.

– Может быть, пришло время. Когда хочется отдохнуть, побыть больше дома, посидеть в скверике? – осторожно спросил я. Но на полуслове Мира Ошеровна остановила меня.

– Я не домосед, – твёрдо возразила она. – Хожу в еврейский центр. Пою. К праздникам готовим новый репертуар. Хожу в ансамбль «Ивушка» при городском Дворце культуры, участвую в ансамбле «Родники» и ансамбле песни и пляски Дома культуры строителей. Мне интересно быть среди людей…

На таких людях многое держится. 

До новых встреч, Мозырь

Геня Моисеевна рассказывала бы и рассказывала, ей есть что рассказать, тем более, как я понимаю, слушателей у неё не так уж много. Вырастила двух сыновей: старший живёт в Израиле, младший – в Санкт-Петербурге. Продолжают род трое внуков и трое правнуков. Старшему внуку 37 лет, младшему – 1 год 2 месяца. Но все они вдалеке.

– Меня мама назвала Геней в честь своей тёти. Куперштейн – фамилия отца. Он киевлянин. Теперь я Геня Моисеевна Невзер. Я родилась в Киеве в 1937 году. Мама с Беларуси, Туровский район деревня Переров.

Моя мама Соня Иосифовна Ковар с 1912 года. Она третий ребёнок в семье. В 1920 году польские войска заняли её родную деревню. Они привели под конвоем в Переров шесть еврейских мальчиков и посадили их в сарае у моего дедушки. Моя бабушка их кормила. А потом их расстреляли. Когда поляки ушли из деревни, пришла банда Булат-Булаховича. Они еврейских женщин насиловали, людей грабили, издевались. Мою бабушку прятали у себя белорусские соседи.

Бандиты Булат-Булаховича зашли в дедушке в дом. Ему было 37 лет. Дедушка говорит: «У нас всё забрали, ничего нет». Они требовали деньги, продукты. Дед повторил: «Ничего нет. Ищите». Они поставили его к стенке и подняли ружьё. Мама подбежала к бандитам и схватилась за ружьё. Они стали её отгонять, а она снова хватается за ружьё. Один бандит говорит: «Давай отведём его на берег реки и там прикончим». Они его повели, мама за ними, стала плакать и просить. «У нас кушать ничего. Если убьёте его, с голода умрём. У нас маленькие дети». Бандиты решили: «Давай его к сапожнику поведём». Сапожником в местечке был Мотыль. Он лежал весь изрубленный шашками. Было страшно. Через некоторое время зашли к Мотылю ещё два бандита. Спрашивают: «Кто здесь молодой портной?». Все молчат. Дедушка шил хорошо. Бандит повторил: «Кто здесь молодой портной? Тебя ждут. Дети плачут. Иди домой». Поверил им дедушка или нет, но вышел во двор. И, действительно, никто его не тронул, он ушёл домой. От этих переживаний дедушка заработал язву желудка. И страдал от неё всю жизнь.

У деда с бабушкой было четверо детей. Тётя – 1909 года рождения, мама – 1912, братья с 1916 и 1919 годов, а в 1923 году у них родилась дочка, которая потом была фронтовичка.

Мамина сестра вышла замуж в 1930 году за своего двоюродного брата в Киеве.

Семья деда одной из первых вступила в колхоз в 1933 году. И мама там работала. Была звеньевой. Очень энергичная, хорошо работала и её послали на слёт ударников в 1933 году в Минск. Фотография есть передового звена, которое возглавляла мама.  Она на слёте выступала. Очень хорошо танцевала и пела. Потом тётя её позвала – приезжай в Киев. Поехала и там познакомилась с моим отцом. Они расписались, и мама стала жить в Киеве. Работала на фабрике. Потом я родилась. Мама говорила, что в 38-м, а в метриках записано, что в 37-м.

Все в семье играли на музыкальных инструментах, а тётя была участницей Ансамбля песни и пляски Красной Армии.

В 1928 году у деда с бабушкой родился шестой ребёнок, мальчик Хоня. Бабушка родила в 45 лет. Хоня был очень быстрый, подвижный. Зимой по берегу реки и по льду катался. Однажды прыгал на льду и провалился с другом в реку. Друга удалось спасти, а Хоню – нет. С тех пор бабушка заболела.

Мой папа работал у своего отца на метизной фабрике. Метизная фабрика выпускала различные крепежи, зажимы. Дедушка был богатым человеком. Его звали Куперштейн Хаим-Ирма. После революции метизную фабрику национализировали, дедушка остался работать на ней начальником цеха. Когда его дети подросли, тоже работали там. Фабрика находилась за городом. Дедушка летом мне привозил полевые цветы. Я это в стихотворении написала про него.

Моя бабушка была его вторая жена. У первой жены было трое детей: дочь и два сына. У моей бабушки было двое детей: мой отец и его младший брат Мотик. В годы войны Мотик ушёл добровольцем на фронт.

В эвакуации в Тамбовской области, мама в госпитале работала, сначала охранником, потом санитаркой. Выступала, пела для раненных. И я тоже выступала перед ними: и пела, и танцевала. В палате лежала женщина-майор. Она слышала, как я пела, и попросила у мамы: «Приведите девочку, хочу на неё посмотреть».

Немцы стали приближаться к Орлу, и госпиталь эвакуировали в тыл. Маме предложили поехать в Березники Молотовской области (теперь Пермская область), работать на военном заводе. Маму и тётю туда на работу брали, а дедушку – нет. Ему было 59 лет. А брали только до 50. Мама говорила, что он хорошо шьёт. Если он не поедет, мы не поедем тоже. Всё же всех взяли в Березники. Дали место в бараках. Это конец 42-го года. Бабушка там умерла.

Киев освободили 6 ноября 1943 года. Тётя поехала в Киев, её квартира была не занятой. Мы оставались в Березниках.

Тётя узнала в Киеве о судьбе родных. Они погибли вместе с остальными евреями Киева в Бабьем Яру.

Отец был связистом на фронте. От него не было писем. Мама искала – сообщили, что пропал без вести. Он воевал ещё с финнами. И в первый же день войны его призвали на фронт.

Мой дедушка по маминой линии и его семья в 1938 году переехали в Мозырь. Купили дом.

В школу я пошла в эвакуации на Урале. Заканчивала десятый класс в Мозыре в 1954 году. Очень любила литературу. Поступала в Мозырский учительский институт, экзамены сдала хорошо, но меня не приняли. Времена были такие…

Через год поступила в Пинский учётно-кредитный техникум и всю трудовую жизнь проработала в банках: Пинска, Мозыря…

Слушал бы и дальше Геню Моисеевну, но время поджимало, надо было уезжать.

До новых встреч в Мозыре.

Аркадий Шульман