По семейным преданиям родословную семьи Фарбер можно проследить в четырёх поколениях. Старейший из рода, о ком сохранилась в семье память, Шолом (Соломон) Фарбер большую часть своей жизни прожил в XIX веке. Жизнь он прожил немаленькую – больше 90 лет. Годы жизни без привлечения регистрационных документов выяснить не удаётся.

Известно только, что его внучку, дочь одного из сыновей, Фаню Давыдовну Фарбер в 1920 году привели в его дом и показывали деду. Сохранились сведения о том, что Соломон Фарбер первым в своём роду носил эту фамилию. Два его брата, которые занимались ремеслом, имели другую фамилию. А фамилия Фарбер появилась в связи с тем занятием, которое давало заработок Соломону и средство к существованию его большой семье. «Фарбер» происходит от «farben», что в переводе с идиш означает «красить». Соломон занимался традиционным ремеслом набивки, украшая крестьянское домотканое полотно.

Я, Годзданкер Соломон Борисович, родился в г. Орше в 1936 г. Отец у меня был парикмахером, мать – домохозяйка. Была у меня ещё старшая сестра Галина (г.р. 1933). Мне было почти 5 лет, когда началась Великая Отечественная война.

До сих пор я удивляюсь, как отец, малограмотный (2–3 класса школы), провинциальный еврей, решился бросить всё (дом, какое-никакое имущество) и податься с семьей в эвакуацию. Ведь многие евреи остались. Судьба их, как известно, оказалась трагической (почти все они погибли в пожарищах Холокоста).

Как потом оказалось, мы уехали из Орши чуть ли не последним эшелоном. До места назначения добирались долго – месяц или два (что может помнить пятилетний мальчишка через 80 лет, а спросить уже не у кого). В пути нас часто бомбили, и мы бегали прятаться в придорожные посевы; часто подолгу простаивали, пропуская на фронт воинские эшелоны. Все это уже неоднократно описывалось другими авторами (и в журнале «Мишпоха» тоже), так что подробно останавливаться мы на этом не будем.

Я, Файнберг Владимир Соломонович. У меня появилось желание рассказать о том, как мы дети войны прожили свою жизнь до Великой Отечественной войны, во время войны и после войны. Кто, кроме нас оставшихся в живых до сих пор, может это сделать?

Это письмо я получил от Мирьям Гинзбург из Канады. Он пишет о своей семье, которая связана многими поколениями с Витебском.

«Мой дедушка (з.л.), 1912 года рождения, Яков Давидович Штейнгард (фамилия могла писаться с окончанием дт – Штейнгардт), жил, насколько мне известно, в районе, называемом Слободка. (Витебские Песковатики – А.Ш.) Его папа Давид Штейнгард, был кузнецом. Кузнеца ему перешла, насколько я знаю, как приданное от жены Фрейды Берковны.

После революции он остался работать в той кузнице. Прадедушка Давид (з.л.)  был человеком очень набожным. Он часто оставался последним в пятницу вечером в синагоге, и потому брал с собой к субботней трапезе ешиботников. (Рад был сделать эту мицву, хотя другие поскорее убегали из синагоги, чтобы ешиботников с собой в гости не брать).

Однажды Давиду Штейнгарду представилась возможность переехать в дом побольше и поближе к дороге (что было лучше для бизнеса, по дороге ехали повозки, с запряжёнными в них, лошадьми, лошадей надо было подковывать – заработок для кузнеца). Давид отказался, так как они жили на улице рядом с синагогой. (Похоже, синагога была двухэтажная, с балконом для женщин). Подозреваю, что принадлежал он к Хабаду. Дедушка в моём детстве шутил, если я была нерасторопна и опаздывала вовремя одеться на прогулку: «Так мы придём к уйспаэнс (привожу идишское слово по памяти, думаю, он его произносил, именно, на витебском диалекте). Я спрашивала, что это значит, он отвечал: «В последней молитве есть часть, когда люди плюют. (Отплевывание «уйспайн/уйшпайн») Некоторые просыпали, и приходили в синагогу к последней молитве. Про них и говорили: «Пришёл к уйспайн».