* * *

Один еврей в местечке недалеко от Климовичей держал маленький заводик по производству спирта. После перегонки спирт заливали в деревянные бочки и везли в Могилев на продажу. Бочки перевозили на больших телегах нанятые хозяином извозчики-балаголы. Обычно это бывало в начале осени. Но в тот год морозы ударили очень рано. Лужи не успели просохнуть и обледенели, сделав проселочную дорогу, покрытую рытвинами и ухабами, похожей на ребристую деревянную палку, которой хозяйки в деревнях, не имевшие железного утюга, гладили белье.

По дороге от тряски пара бочек сломались, спирт из них вытек. Хозяин завода потребовал от возчиков возместить ущерб. Три раза приходил он к балаголам с напоминанием о долге, а затем, ничего не получив, обратился в еврейский третейский суд. Было назначено разбирательство дела. Владелец завода стал требовать вернуть ему деньги за испорченный товар, и суд поддержал его требования. Однако старший извозчик задал судьям вопрос: “А почему мы должны платить, где это написано?”.

– Это написано в Торе, которая была получена Моше-рабейну на горе Синай, – степенно ответил судья.

– Тогда скажите, а когда была получена Тора?

– Ну, это всем известно. Тора была получена на Шавуот – 6 сивана.

– Вы же умные, понимаете, что, когда евреи получали Тору, было лето, дороги были хорошие, ровные. А сейчас-то зима и на замерзших дорогах эти законы не действуют! – сказал старший извозчик.

И что Вы думаете? Посовещались судьи и признали правоту балаголы!

(Месяц сиван по еврейскому календарю
соответствует середине мая – началу июня)

Рассказал Шифрин из Климовичей

 

* * *

Эта реальная история, которая произошла в Бобруйске незадолго до войны с дядей моего отца Мотлом Мазиным, грузовым извозчиком-балаголой, известным в городе своей незаурядной силой.

Жил Мотл с женой Годой и детьми в небольшом деревянном доме. Окна, как тогда было принято в Бобруйске, закрывались на ночь, или во время отъезда хозяев, тяжелыми деревянными ставнями и запирались железными засовами снаружи.

И вот однажды Мотл собрался съездить со всей семьей к своим родственникам в Белыничи, но, по неизвестным теперь уже причинам, отправив детей на подводе, остался с женой дома.

Шумные сборы большой семьи балаголы видела и слышала вся улица. Видели и двое грабителей, которые решили, воспользовавшись отсутствием хозяев, ограбить, в общем, небогатый дом семьи извозчика. Рано утром, еще до рассвета, уверенные, что в доме никого нет, воры открыли ставни окна комнаты, где спали Мотл и Голда. Один из грабителей залез в окно, второй остался снаружи. Разбуженный скрипом открываемых ставней, Мотл сразу сообразил в чем дело. После того, как вор проник в спальню, он крепко зажал ему рукой рот и связал первым, что подвернулось под руку. А подвернулись Мотлу под руку чулки крепко спящей жены Годы. Связанного вора Мотл засунул под кровать и стал ждать. Стоящий “на стреме” грабитель через некоторое время подошел к окну, чтобы принимать тюки с украденными вещами. Он тихонько на идише позвал своего подельника: “Кум цу мир”. Мотл шепотом так же на идише ответил: “Залезай!” – “Крих цу мир”, и как только показалась в окне голова воришки, засунул ему вместо кляпа в рот свой носок. Потом он перетащил связанных вместе кожаными вожжами мужчин в чулан, успокоил жену, не столько испуганную, сколько огорченную утратой парадных чулок, и уснул крепким сном победителя.

На следующий день бобруйчане наблюдали необыкновенную картину. Толкая впереди себя тележку, на которой лежали связанные мужчины, балагола Мотл шел в милицию “сдавать” воров.

Говорят, тогда о необычном происшествии, находчивости и смелости Мазина даже написала местная газета “Коммунист”. Но очень скоро началась война, и это яркое событие, о котором так много судачили городские сплетники, запорошил пепел Катастрофы.