Благодаря маленьким, неприхотливым, иногда даже грубоватым майсам можно ярче представить быт и характер местечковых евреев: доброжелательных, умеющих очень тонко подметить что-то смешное в жизни, неунывающих и готовых посмеяться над собой.

Местечко с красивым названием Добромысли находилось недалеко от Лиозно, Любавичей, Рудни. Деревня с таким же названием есть на карте и сегодня. Только евреев там больше нет. На месте их расстрела зимой 1942 года, на краю оврага, стоит памятник. А про местечковую жизнь в деревне могут вспомнить только старожилы.

 Рема Никитина живет в Борисове. До войны в Добромыслях жили ее дедушка с бабушкой, многочисленные родственники, и она не раз приезжала к ним в гости.

Хочется рассказать об одном эпизоде из моего детства. Меня до 9 лет растили в Добромыслях бабушка с дедушкой. Я с 1930 года, а это было, скорее всего, в 1933 – 1934 годах. К тому времени они были очень бедны – у дедушки отобрали лошадь, на которой он раньше развозил по деревням баранки. Дедушка был бараночником: вся семья с утра до вечера месила тесто и пекла баранки в огромной печи. Забрали у дедушки и пару мешков муки. Остались печь, фанерный шкаф в углу, где хранилась Тора, и на вешалке единственный дедушкин пиджак. Это все, что было нажито за долгие годы тяжелого труда.

Бабушка очень горевала, что нечем меня кормить. В это время в сельсовете давали беднякам по одному килограмму муки. Дедушка наотрез отказался идти туда. И тогда бабушка, закутав меня в большой платок, так что только нос торчал, отправилась на другой конец улицы, к «богатым» – у них еще был картофель.

– Здравствуйте, может, вы еще не выбросили кожуру от картошки? Моя внученька, вот она, очень любит лепешки из такой кожуры. Больше ничего не хочет кушать.

Мы идем назад. Бабушка несет кожуру. А я не понимаю, почему по ее лицу текут слезы.

 

У Ривы осталась горсточка ржаной муки, из которой она испекла две лепешки. Узнав, что заболела соседка, Рива посылает свою дочку Стерну проведать соседку и отнести той ржаную лепешку. Стерна, стоя у порога соседского дома, выпалила одним духом:

– Гут морген, Бэйле! Вос махст ду, Бэйле? На дир а корэне лепешку, Бэйле. Зай гизунд, Бэйле.

(Доброе утро, Бейле! Что ты делаешь, Бейле? На тебе ржаную лепешку, Бейле. Будь здорова, Бейле! – идиш)

– Осенька, сходи к реб Пинхусу, попроси у него мазь от нарывов.

– Здравствуйте, реб Пинхус. Мама просила, чтобы Вы дали мази от чирей. Она сказала, что, когда у вас будут чири, она отдаст вам мазь.

Гирш купил одну облигацию, надеясь выиграть крупную сумму. Но так как боялся, что у него от радости сердце разорвется, договорился с балаголой  (извозчик – идиш) Файфом, что тот проверит облигацию и условным знаком сообщит Гирше о сумме выигрыша.

Файф проверил, выигрыша не было, и он поторопился сообщить об этом Гирше, который с нетерпением ожидал, стоя у окна.

Файф постучал в окошко.

– Вос? (Что? – идиш)

– Кус ин тохес.  (Поцелуй в задницу.  – идиш)

– Вифл?! (Сколько?! – идиш)

– Сколько хочешь!

Жил в Добромыслях Михел. Он шил кожухи. В местечке снимал для семьи пол дома, очень старого, покосившегося. Но там жил мало. Cажал в телегу жену и восемь детей, мал-мала меньше, и отправлялся в дорогу. Останавливался в какой-либо деревне, договаривался с жильем и шил кожухи. Так он переезжал из деревни в деревню. Его неохотно брали на постой: орава детей никого не радовала.

Однажды Михел поехал один, чтобы договориться.

– Дети есть? – спросили у него.

– Нет, что ты! – заверил Михел.

И вот он приезжает. Мужик за голову схватился:

– Ты же говорил, что детей у тебя нет!

– Где ты видишь детей? Это же сволочи голодные.

Стера в своей маленькой лавочке торгует керосином. У нее на днях умер муж. Она горько плачет и причитает: «Цорес, майне цорес!» (Несчастье, мое несчастье – идиш) И между причитаниями добавляет:

– Дело до дела не касается! Керосин вам отпускается!

В Добромыслях первая комсомольская ячейка. Всего человек пять. Решили они отметить советский праздник. Пробежали по домам и сказали, что когда  будут шествовать со знаменем по улице, все должны выйти из домов и радостно кричать: «Ура! Ура!».

– Бабушка Циля! Выходи, уже идут! – позвал ее внук Залман.

Циля, едва переставляя ноги, вышла на улицу и плюхнулась на скамейку. По улице шли комсомольцы – пять человек с красными бантами. Они пели, то есть, орали:

Мы наш,
мы новый мир построим,
Кто был никем,
тот станет всем!

Колонна приближалась.

– Ура! Ура! Зол ба мир зайн азейхел цорес (Чтобы у меня было столько горя… – идиш), как я могу кричать: «Ура! Ура! Ура!» –сказала бабушка Циля и спросила у внука: – Залманке, детка моя, скажи мне, они будут погром делать?

Рема Никитина