В небо Исаак Бецис всегда брал фотографию жены и сына. И во время воздушного боя, в котором он погиб, она была рядом. Может, снимок и сейчас с ним? Кто знает! Копия этой фотографии есть и на земле. Её хранит его сын, режиссёр Наум Бецис. А рядом с фотографией – письма его отца, адресованные жене – Эсфири Григорьевне Бецис.
ДАМА С СОБАЧКОЙ НА МОЛДАВАНКЕ
(Из рассказов сына)
Попытаюсь кое-что вспомнить из рассказов мамы об отце. Помню очень немного. Познакомились они где-то в клубе. Вероятно, на танцах. Их семьи жили на Молдаванке, в Одессе. Кстати, и я там родился в 35-м году на улице Костецкой или Кастецкой, уж не помню. Они продолжали встречаться и, по-моему, в 33-м году поженились, когда отец был курсантом летного училища.
Мне мать говорила, что отец был ревнив. И в общем-то отбил её у одного пария, который очень серьёзно за ней ухаживал. А вот моей дочери мама поведала, что долго старалась привлечь внимание юноши по имени Исаак и, чтобы он её приметил, специально приобрела и выгуливала по Молдаванке, как дама с собачкой, своего пуделя.
«ЖИЗНЬ МОЯ Я БЫЛ С ТОБОЙ И БУДУ С ТОБОЙ»
(Из писем комиссара)
Бобруйск. 28.06.41 г.
Здравствуй, Золотко!
Сегодня я с эскадрильей уезжаю за самолётами. Остаётся Никифоров, займёт моё место. После получения самолётов мы должны (возвратиться) обратно. В общем, я хотел остаться, но ничего не помогает, и я вынужден ехать.
Жизнь моя дорогая, если и придётся немного трудновато, то пойми, что это временные трудности. ‹…>
Золотко, не падай духом. Смотри за собой, сыном и Минной.
...Жизнь моя, я был с тобой и буду с тобой <...>.
Крепко вас целую.
Твой Изя
«НЕ МЕНЯЙ АДРЕСА ДО КОНЦА ВОЙНЫ»
(Из писем комиссара)
Казань. 14.07.41
Лежу в госпитале. У меня малярия. Казань — это вообще малярийное место. Меня жутко трясло день через день и начинает с 12 часов дня. В общем, я такого безобразия не ощущал никогда. Меня Слепнёв отправил в казанскую больницу.
Меня интересует, как ты доехала?
Как себя чувствует наш сын и Минночка?
Ты находишься в Чкалове. Там начальник школы полковник Гребнев. Если думаешь устраиваться на работу, то добейся, чтобы он тебя принял на беседу, и он обязательно поможет. Скажи ему только, что ты супруга Бециса.
Золотко, встретимся ли скоро, не знаю, но должны встретиться.
Пиши, Золотко, не задерживай. Не меняй адреса до конца войны. На сей раз твоё постоянное место жительства – Чкалов, и всё. Тебя интересует, почему мы в Казани? Могу прямо сказать, что нам нужны машины получше и мы должны получить их в Казани <…>.
Надо полагать, что немцу голову всё равно оторвут, но, когда — неизвестно. Война, правда, может затянуться.
Целую вас крепко.
Ваш папа Изя
«БУДУ МСТИТЬ ЗА КОМАНДИРА»
(Из воспоминаний Красовского С. А.)
Неподалёку от Ельца базировалась 223-я бомбардировочная авиадивизия полковника И. К. Косенко.
224-м полком пикирующих бомбардировщиков в этой дивизии командовал незаурядный лётчик, Герой Советского Союза, подполковник Юрий Николаевич Гарбко. В его полку сложился дружный боевой коллектив. И душой этого коллектива был старший батальонный комиссар Исаак Моисеевич Бецис.
Человек богатырского телосложения, Бецис отличался честностью и храбростью, лётчики готовы были идти за ним, что называется, в огонь и в воду.
Порою в день он совершал по четыре-пять боевых вылетов на своём Пе-2, и редко кто видел его усталым, понурым, хотя не раз он приводил машину, как поётся в песне, на честном слове и на одном крыле. Особенно удавались Исааку Моисеевичу вылеты на разведку.
Он вылетал на задание или на рассвете, или, наоборот, уже в вечерних сумерках. Нередко разведчика преследовали «мессершмитты», но Бецис уходил от них на бреющем полёте. Редко кто в полку мог сравниться с ним в технике владения бреющим полётом. Бецис не делал секретов из своего, мастерства, щедро делился опытом с молодёжью. А когда он видел, что кто-то уклоняется от полётов, становился беспощадным, зло высмеивал трусов.
Как-то один из лётчиков плохо отозвался о самолёте Пе-2.
Комиссара будто подменили, рассказывал мне старший политрук И. П. Кошелев: «Я невольно обратил внимание, как сжались его кулаки, и он тихо сказал присутствующим: “Я попрошу всех выйти из комнаты, мне надо поговорить с товарищем наедине”.
Неизвестно, чем кончился их разговор. Только, когда погиб Бецис, молодой лётчик поклялся, что он будет мстить за комиссара, ставшего для него на фронте родным отцом».
ПРЕДЛОЖЕНИЕ ВСЕСИЛЬНОГО МЕХЛИСА
(Из рассказов сына)
Как-то мама вспоминала, что на каком-то совещании политработников на отца обратил внимание всесильный в то время Мехлис. Он вызвал отца и предложил ему быть его адъютантом.
Отец был ростом выше среднего, широк в плечах, с открытым лицом. Кумиром его и предметом для подражания был Валерий Чкалов. И даже говорили, что он был похож на него. Наверное, Мехлис всё это и увидел. Их встреча закончилась тем, что отец отказался от предложенной ему должности, заявив, что он должен и может только летать.
«МЫ УЖЕ ВОЮЕМ ТРЕТИЙ МЕСЯЦ»
(Из писем комиссара)
Кратово, 25.08.41 г.
Здравствуй, родная!
Опять приходится менять обстановку, вернее, адрес. Жалко только, что ваши фотографии не получил. Но, жизнь моя, буду на новом место – тебе сообщу, и тогда срочно высылай. Как видишь, приходится быть в разных местах.
Это, конечно, интересно, но было бы ещё приятней, если бы это было в мирных условиях, и мы бы путешествовали вместе… >...>.
Золотко, ты сейчас, очевидно, переживаешь, слушая последние известия, в которых говорится об Одессе <…>.
Но ничего, дела выправятся. Ничего не знаю до сих пор о родных. Я полагаю, Золотко, что их тоже отправили куда-нибудь в тыл.
Золотко, у тебя настроение, наверное, немного подавленное, но будь в полной уверенности, что мы с тобой ещё встретимся >...>.
Мне, конечно, очень тяжело – писем от тебя ещё не получил и вообще не знаю точно – живёте вы на старом месте или же отправили вас в район? Но <...> Гребнев обещал мне, что вас ни в коем случае не выселят.
Счастьечко моё, в отношении белья всё в порядке. Всё мне постирали... и об этом не беспокойся.
Работаю сейчас вместе с Никифоровым, так что всем делимся. В этом отношении немного легче. Интересно, как вы уживаетесь с новой соседкой. Хотелось бы, чтобы вы жили дружно. Но ты же у меня умница, и, очевидно, вы живёте хорошо.
Готовься, Золотко, к зиме, так как там очень холодно. Золотко, пойми, что никогда нельзя падать духом.
Мы уже воюем третий месяц. Ясно, что эта война очень тяжёлая, и сколько она ещё протянется – неизвестно ....
Солнышко моё, бодрись.
Твой Изя
«НАХОЖУСЬ НА ЛИНИИ ФРОНТА»
Кобылино. 29.08.41 г.
Здравствуй, Фирочка и мой дорогой сын Номочка!
Сейчас я нахожусь на линии фронта, громим фашистов. Летаю много.
Ну что ж, Золотко, как видишь, жив-здоров и пишу тебе письма. Писать сейчас, откровенно говоря, не о чём. Начинаешь привыкать к войне и мириться с тем, что есть….
Находимся сейчас в таком месте, где живут волки. Отрезаны от общества. Деревня состоит из 15 домов, а мы в лесу.
Настроение, как всегда, бодрое и люди тоже чувствуют себя хорошо. Наше место расположено недалеко от г. Орла.
Золотко, почему нет ваших фотографий? >…>
Золотко, в последний раз написал открытку, где я был очень взволнован в отношении того, что моих родных нет... (Сейчас лечу в бой, поэтому прерываю. Прилечу — закончу!)
…Если смогу, дам телеграмму нашему дорогому сыну ко дню его рождения.
13 сентября ему ведь 6 лет.
Крепко целую.
Твой Изя
«СОЧЕТАНИЕ ВСЕХ ЭТИХ КАЧЕСТВ ВЫДВИГАЛО БЕЦИСА НА ПЕРВОЕ МЕСТО В ПОЛКУ»
(Из воспоминаний Полынина Ф. П.)
Юрия Николаевича Гарбко в полку очень любили. Гибель его и вообще вся трагедия с 223-й бомбардировочной дивизией болью отразилась на настроении людей.
На похоронах Юрия Николаевича в Ельце комиссар полка Исаак Моисеевич Бецис сказал о нём много тёплых, хороших слов.
Стал вопрос: кем заменить героя-командира? Много в полку было храбрых командиров, но предпочтение мы отдали И. М. Бецису В полку его уважали не меньше Гарбко.
Бецис был умным политработником, умел живым партийным словом зажигать сердца людей. Но, кроме того, Бецис и летал, не раз водил большие группы самолётов в бой. Сочетание всех этих качеств в одном человеке выдвигало Бециса после смерти Гарбко на первое место в полку.
«ЕСЛИ БЫ ЛЁТЧИК ПОВРЕДИЛ САМОЛЁТ – ДИВЕРСИЯ, ЗНАЧИТ, РАССТРЕЛ»
(Из рассказов сына)
На фотографии, хранящейся в нашей семье, запечатлен Герой Советского Союза генерал-майор Полынин. За его спиной стоит счастливый старший батальонный комиссар Бецис, только что награждённый орденом Ленина, который и вручил ему этот генерал.
Мама мне как-то рассказала, что перед самой войной у отца были какие-то крупные неприятности именно с этим генералом. Он даже какое-то время лежал в госпитале с нервным расстройством.
Что это за неприятности? Мать не сказала, а может быть, и не знала. Но где-то году в семидесятом мне довелось прочесть воспоминания генерала Полынина, где он пишет о чрезвычайном происшествии, героем которого был батальонный комиссар Бецис.
Оказывается, как-то раз отец поднял свой самолёт и уже в воздухе, на большой скорости обнаружил, что горючее на нуле, самолёт был не заправлен... Однако отец посадил самолёт, как говорится, без единой царапины.
Кто уж тут был виноват – или отец, не проверивший заправку машины, или те люди, которые отвечали за это на земле, – не знаю. Во всяком случае Полынин пишет, что отругал политработника, устроил ему разнос, но, однако, этот политработник в будущем оправдал его доверие.
А могло быть всякое: если бы лётчик повредил самолёт – диверсия. Значит, расстрел.
«ТВОЙ МУЖ, ЗОЛОТКО, УЖЕ ТРИЖДЫ ОРДЕНОНОСЕЦ»
(Из писем комиссара)
Липецк. 13.11.41 г.
Здравствуйте, мой дорогие родители!
Здравствуй, Золотко!
Здравствуй, мой дорогой сыночек!
Сегодня имеется возможность сообщить вам «молнией» радостную весть:
7 ноября Правительство наградило меня высшей наградой – орденом Ленина.
Итак, твой муж, Золотко, уже трижды орденоносец. Это меня обязывает работать на благо Родины ещё больше.
Золотко, я чувствую себя хорошо.
Только скучаю за вами. Хотелось бы вас видеть. Жизнь моя, сейчас уже начинается суровая зима, а я даже не знаю, как вы к ней подготовились.
Работаю очень много. Каждый раз – на новом мосте, потому от вас и нет писем. Я получил телеграмму (отправленную) на Елец: мне передали ее по телефону:
Целую вас всех и дорогого сына боевого папки.
Твой Изя
ГЕНЕРАЛ ПОЛЫНИН О БЕЦИСЕ: «ЭТО НЕ КОМИССАР, А ЧАПАЙ, А ПО-АВИАЦИОННОМУ – ВАЛЕРИЙ ЧКАЛОВ»
Липецк. 28.11.41 г.
Давно не писал тебе, но сейчас хороший случай послать (весточку) со ст. политруком Смирновым. Он отозван в Куйбышев за новым назначением.
Золотко, я доволен тем, что он из Куйбышева. Наверняка отошлёт письмо и деньги. Высылаю тебе тысячу рублей. Вернее,1100 рублей.
Используй их, 3олотко, на здоровье. Очевидно, они вам сейчас пригодятся, ведь семья у тебя сейчас очень большая
3oлотко, из Кратова ни одного письма или фотографии твоих ещё переслали.
Обидно, Золотко, что так получается. Ведь я живу только на одних телеграммах. Я ведь из каждого города и деревни, где приходится бывать, телеграфирую, а потом адрес оккупируют… В общем, связи нет.
Я ежемесячно высылаю тебе деньги и не знаю, получаешь ли ты их или же они пропадают в дороге
Золотко, я тебе уже молнировал, что меня наградили орденом Ленина, самой высшей наградой Правительства. Мне устроили вечер, поднимали тост за своего комиссара. Генерал Полынин очень добродушно высказался в отношении меня. Это, говорит, не комиссар, а Чапай, а по-авиационному – Валерий Чкалов и т. д.
В общем, Золотко, приятно, конечно, но в мыслях было одно, как бы я хотел, чтобы ты это слышала.
Жизнь моя, работаю очень много. Ведь мне сейчас положено больше работать – мне дали звание батальонного комиссара, целых две шпалы. Трудновато, правда, их носить.
Золотко, где мне только не приходилось быть, что я уже перенёс – это, конечно, тысяча и одна ночь, но всё же я жив и здоров.
Как моя сын дорогой, наверное, уже самостоятельный парень?
Целую тебя, моя дорогая.
Твой Изя
«СМОТРЮ НА ВАС НА ЗЕМЛЕ И В ВОЗДУХЕ»
Елец. 13.01.42 г
Я счастлив, получил замечательное огромное письмо (и фотографию), которое я прочитываю несколько раз в день.
Смотрю на вас на земле и в воздухе. Везде вы со мной, дорогие мои. Весь полк знает о том, что я получил такое замечательное письмо и фотографию. В общем, делается что-то невероятное – всем показываю и горжусь вами.
Сын наш с такой замечательной улыбкой исподлобья смотрит и мысли его только о папке – он, это я вижу, чувствую, моё дорогое, поколение. Минночка замечательно вышла. Мои лётчики молодые хотят обязательно с ней познакомиться и после войны поедут в Чкалов.
Золотко, ты просто мила и никак наглядеться не могу на тебя. Ты очень хорошо вышла, вообще, как в жизни. Мне хочется, чтобы ты всегда так выглядела. Золотко, почему ты болеешь?
Целую
Твой Изя
«У МЕНЯ ЗАРОДИЛАСЬ ВРЕДНАЯ МЫСЛЬ: “ЗАБЛУДИТЬСЯ И СЕСТЬ В ЧКАЛОВЕ, ГДЕ ВЫ ТЕПЕРЬ ЖИВЕТЕ. А ПОТОМ ОПЯТЬ НА РАЗГРОМ ВРАГА”»
Ливаны
(бывший оккупированный фашистами город).
9.02.1942 г.
У меня большая радость <…>. Начал получать письма от тебя и всех родных. В общем, относительно стало легче на душе, жизнь моя. В письмах, безусловно, тревога.
Представь себе, Золотко, я очень тяжело переживал – ведь столько времени не знал, как вы живёте, и ты, мордочка моя дорогая. Очень и ещё раз очень трудно мне было, когда все получали письма, а я от тебя – ничего.
Оказывается, они возвращались к тебе обратно. Представляю твои переживания.
Зато я, Золотко, счастлив, что получаю письма. У меня сейчас такое настроение, что ты себе и представить не можешь.
Золотко, посылаю тебе ещё одну вырезку. Почитай. Всё же интересно для вас, в особенности, для сына дорогого, ведь он большой, разумный мальчик. Прочитай ему про папку, ему будет интересно, и пусть будет такой, как папка.
Золотко, от переполнений чувств у меня даже письмо как-то плохо составляется.
Сегодня я получил письмо ещё от ноября 1941 г., которое ты послала с каким-то лётчиком. Там была фотография дорогого сына. Но почему ты себя там вырезала, мордочка моя дорогая? Но ничего, зато есть у меня и прекрасное фото. Вы втроем – ты, сын и Миннуля.
Ежедневно на вас смотрю, дорогие мои ...>...>. У меня даже зародилась вредная мысль: <...> заблудиться и сесть в Чкалове, а потом опять на разгром врага. В общем, это, безусловно, мечты.
Душа моя, я бы хотел одного – чтобы скорее закончилась эта кровавая война и мы бы (продолжили) строить нашу счастливую жизнь. Ведь мы с тобой жили так, как никто не жил <...<.
Золотко, имей в виду, что мы с тобой ещё поживём хорошо, но, прежде всего, надо отомстить за всё то, что мы с тобой перенесли, за то, что перенесли миллионы людей нашей страны.
Ты себе представить не можешь, как мы бьём фашистов, и скоро будет желанный час, когда мы будем опять счастливы.
Будь, Золотко, умницей, ни в коем случае не падай духом.
Прости – закончились чернила...
Целую вас.
Твой Изя
«ПРИШЁЛ ПРИКАЗ: УТВЕРДИТЬ КАНДИДАТУРУ ВОЕНКОМА»
(Из воспоминаний Рытова А. Г.)
Посоветовавшись, мы решили назначить командиром полка Исаака Моисеевича Бециса. Тут же написали представление, а через несколько дней пришёл приказ: вместо погибшего Гарбко утвердить кандидатуру военкома.
Юрия Николаевича хоронили в Ельце. Батальонный комиссар Бецис произнёс над гробом прощальную речь.
Полк проводил командира-героя и последний путь – и на караул у могилы предводителя отважных соколов встал обелиск, увенчанный красной звездой...
Я уже говорил о том, какое значение для политработника имеет его вторая профессия. Не будь Бецис лётчиком, трудно сказать, признал бы полк его своим командиром. Конечно, приказ есть приказ, но душевное расположение к человеку – совсем другой вопрос. В наземных войсках эта проблема решается проще. Если комиссар храбр, он в критическую минуту сам бросается вперёд, увлекает за собой остальных.
Дерзкий порыв, личная отвага порой решают успех дела. А как ты явишь пример авиаторам, если сам лишён крыльев, прикован к земле?
«ЗОЛОТКО, Я ПРЕДСТАВИЛ, ЧТО ТЫ МНЕ ПРИСНИЛАСЬ»
(Из писем командира полка)
17.02.1942 г
Жизнь моя, переписка наладилась основательно. Почти ежедневно получаю письма. Меня беспокоит то, что я месяц тому назад из Ельца послал письмо с инженером Гайне. Там были мои фотоснимки и деньги. Кажется, рублей 800 или 900, но ты их, видимо, не получила. Это обидно. Я думал, что он человек, а он оказался нечестным человеком. Главное – фотоснимки. Он ехал в Куйбышев, и я послал с ним, думал быстрее будет…
Золотко, получил статью «Отец и сын». Замечательная статья. Даю слово, что, читая её, мне вспомнилось очень многое. Всё же молодец папа, славно он поступил, что сейчас работает не покладая рук.
Сейчас четыре часа утра, все храпят, очень устали, но это все сталинские соколы, которые через два часа встанут и опять, будут бить стервятников. А мне не спится. Перед сном я так внимательно и долго смотрел на вас и представлял, что мне, Золотко, ты приснилась.
Я очень крепко, жизнь моя, целовал тебя. Встал утром и решил написать тебе письмо.
Сейчас тихо, поэтому,
Золотко, явилось у меня желание описать больше, но всё равно многое не опишешь…
Твой Изя.
Мой дорогой сын, очень хорошие картиночки ты нарисовал. Молодец.
Твой папа Изя
«ТЫ БЫЛА В ТОТ РАЗ КАКОЙ-ТО ОСОБЕННОЙ»
Елец. 25.03.1942 г.
Сейчас пишу, сидя на нарах. На планшете пишу письмо и выражаю свои чувства к тебе, моё дорогое Золотко. Жизнь моя, ты в этот раз была какой-то особенной, сладость моя. Мне даже трудно выразить, свои чувства к тебе, мое сокровище. Ведь подумай, в каких мы трудных условиях были, и всё же мы с тобой организовали нашу личную встречу отлично. Ты была в тот раз какой-то особенной. При одном только воспоминании у меня сердце радуется.
Радость моя, я хочу тебя всю жизнь любить и сильно любить – ты этого у меня достойна.
Золотко, ты себе представить не можешь как трудно мне было сейчас с вами, в особенности с тобой, расставаться. Наш дорогой сын, наше счастьице бедное, всё хорошо понимает.
За все время в Чкалове мы не слышали его плача, и только, когда я уезжал, он, бедненький, всплакнул по поводу отъезда папочки. Умница всё же он у нас, молодец. Сохраняй его, Золотко, будет он у нас замечательным парнем
Теперь, в отношении отъезда.
Войдя в вагон, я в коридоре разделся и мне было предоставлено место. До Ряжска я доехал в течение четырёх суток, отоспавшись в вагоне замечательно. Из Ряжска до станции Грязи добрался автомашиной, самолётом У-2 и поездом, в теплушке. Таким образом, я доехал благополучно.
Народ мой встретил меня, как отца. Прямо приятно было. Ну, и принялся опять за работу.
Сейчас у нас очень плохая погода. Пока отдыхаем.
На этом заканчиваю своё первое письмо после нашей встречи и расставания.
Целую крепко тебя, сына, родина.
Твой Изя
«ВЕДЬ МЫ С ТОБОЙ ЖИЛИ ОЧЕНЬ КРАСИВО»
5.05.1942 г.
Получил от тебя письмо. Жизнь моя, очень хорошее письмо.
Золотко мое, какие сладкие слова! Как бы мне хотелось крепко-крепко тебя обнять и расцеловать.
Итак, уже пошёл десятый год нашей совместной жизни, на долгие годы. Твои и мои воспоминания останутся надолго у нас в памяти. Ведь мы с тобой жили очень красиво. Все завидовали, 3олотко, нашей дружбе. Твоя искренность ко мне была настолько скромной и правдивой, что нет слов больше выразить.
Золотко, я иногда от любви к тебе даже пытался ревновать. Это было смешно.
Вспоминаю Харьков с Ленькой Граником, когда он возвращался с Дальнего Востока. Как мне было трудно уезжать в школу, и я не стерпел и решил звонить тебе по телефону этаким повелительным тоном. А потом раскрыл свою душу перед Левой Кричевским, а ты была в это время беременна нашим дорогим сыном.
Или ещё случай, который так сладко вспоминаю: когда мы с тобой проводили минуты отдыха в маленькой уютной комнатке и ты, моя дорогая симпатия, была такой ласковой, милой, – во время наших чувствительных поцелуев появляется Лева Виник и застает нас врасплох, что мы не знаем, куда с тобой деться <...<.
А помнишь, как мы с тобой ехали в мягком купе из Одессы в Кречевицы и как мило мы с тобой довольствовались чувствами нашими?! Вообще-то говоря, у нас, в нашей совместной жизни было много радостей.
(Перерыв. Закончу утром, а сейчас спокойной ночи, моё дорогое счастье.)
Твой Изя
«ОТ СНАРЯДА В ПРАВУЮ ПЛОСКОСТЬ МАШИНА ЗАГОРЕЛАСЬ»
(Из воспоминаний Рытова А. Г.)
И. М. Бецис был лётчиком и сразу стал признанным вожаком полка. На другой же день он повёл авиаторов в бой.
Много славных подвигов совершили бомбардировщики под командованием Исаака Моисеевича. Они мстили за своего прежнего командира, в каждый удар по врагу вкладывали всю свою ненависть.
Бецис погиб месяц спустя.
В одном из налётов на вражеские войска его подбили. От прямого попадания снаряда в правую плоскость машина загорелась. И всё же командир продолжал держать курс на цель. Но вот взорвался новый зенитный снаряд, и Бецис направил искалеченную машину в гущу фашистских войск.
Страшный взрыв полыхнул в июньское небо и глубокой болью отозвался в сердцах однополчан, видевших эту трагедию...
«ВРЕМЯ С ТОБОЙ МЫ ПРОВЕЛИ КАК ВО СНЕ»
(Из последних писем командира полка)
Елец. 8.05. 1942 г.
...Вчера получил открытку, а сегодня большое заказное письмо от тебя. Жизнь моя, это письмо настолько славно написано, что душа болит,
Золотко моё. Очень хотелось быть с тобой. Хочется, жизнь моя, вспомнить некоторые исторические даты.
В 1933 году, 8 мая ты приехала в Харьков, и я, узнав об этом, умолял своего командира, чтобы он отпустил меня.
В Харькове мы встретились, жизнь моя, с такой теплотой. Помнишь эту дорогую ночь, которую мы с тобой провели в гостинице «1-е мая», а утром 9-го мая со свидетелями пошли в Харьковский ЗАГС для оформления нашего долговечного брака?! Эта дата отмечается ныне девятью годами нашей совместной жизни.
Жизнь моя, приятно вспомнить такую дату, правда! Время с тобой в Чкалове мы провели, как во сне. Кажется, что нам с тобой не следовало бы даже закрывать глаз, а всё время ощущать друг друга.
Жизнь моя, как приятно с тобой! Сколько тепла, сколько милых взглядов, сколько лобзаний! Жизнь моя, милая моя, это счастье – с тобой быть. Ведь ты для меня настолько дорога, что я и по сей день с ума схожу по тебе. Ты вот жалеешь, что не поехала со мной на фронт.
Жизнь моя, с одной стороны, это было бы чудесно, если бы мы с тобой были, но пойми ‹...›.
Золотко, ты забываешь, что у нас сын. Таскать сына с собой было бы безумием, а если его оставить – ты бы скучала <...>. Когда приеду, ещё об этом поговорим, и тогда уж думаю, что мы будем разъезжать вместе ‹...›.
Золотко, я питаю надежду на то, что мы ещё встретимся. Я надеюсь, что и без твоего «Космического института красоты» обойдёмся. Я тебя люблю без всяких красок, а всё то, что добавляется к человеку, – это только трафарет. Даже я на тебя обижен за то, что ты окрасила волосы, но раз сделала – будь мне здорова и так.
Золотко, смотри за собой и сыном ‹...<. Жизнь моя, прошу извинения перед сыном <...<. Бедненький мальчик мой, нет у меня конфеток и не достать!
Крепко вас целую.
«В НЕДАЛЕКОМ ПРОШЛОМ НАСЛАЖДАЛИСЬ ВМЕСТЕ ПРИРОДОЙ, ОСОБЕННО В БЕЛОРУССИИ»
Елец. 10.05.42 г.
Только пришёл с работы и решил написать тебе письмецо, несмотря на то, что вчера отослал тебе большое-большое письмо. Золотко, наконец и у нас начинается весна, но весна без радости. А радости у меня нет, потому что тебя нет со мной.
В недалеком прошлом мы с тобой встречали весну совершенно иначе. Наслаждались вместе природой, особенно в Белоруссии. Помню, как с сыном разъезжали по лесам и грибы собирали.
А летом в Кречевицах?! Как мы были счастливы, когда я вас брал на мотоцикл и мы ездили на Волхов и в деревню, располагались под яблонями и прекрасно отдыхали! Как бы хотелось, чтобы это прекрасное время возвратилось <...<
Привет всем. Крепко тебя целую.
Твой Изя
«ТВОЕ БЛАГОСЛОВЕНИЕ ОПРАВДАЛОСЬ…»
Елец. 9.06.42 г.
Должен сказать тебе одну новость. Исполнилась моя долгожданная мечта. Мне изменили специальность. Мне нельзя писать открыто, но пишу намеками, что я стал сейчас работать в качестве хозяина своей части, и, видимо, скоро изменят звание. Видишь, какое доверие мне в полку. Видимо, твоё благословение оправдалось, что я – де, мол, справлюсь с большой должностью. Так вот, вчера собрали всех людей, и самый большой человек зачитал (приказ): на меня возлагают большое дело. По всему видно было, что это восприняли все с большим удовлетворением и аплодисментами…
Жизнь моя, как я скучаю за тобой и нашим дорогим сыном! Скоро будет уже год, но я вспоминаю тот тяжелый день 22-го июня и последний наш вечер ‹...».
Я возле вас отдыхал после трудов праведных…
Твой Изя
ПИСЬМА ИЗ ПОДНЕБЕСЬЯ
(Из рассказов сына)
Мне не было и семи лет, когда июльской ночью 1942 года погиб мой отец – Исаак Моисеевич Бецис, комиссар, а в последний месяц своей жизни – командир 24-го Краснознаменного Орловского авиаполка.
...Прошло двадцать пять лет. И вот моя мать Эсфирь Григорьевна Бецис, поверив в то, что её сын стал взрослым (ему уже исполнилось 32, у него уже были жена и дети), – уступила его настоятельным просьбам и подарила ему пачку пожелтевших, обветрившихся листков – письма его отца, которые она получила в первый год войны – последний, двадцать девятый год жизни Исаака Бециса.
Ян Топоровский
