В архиве моего родственника Ефима Вениаминовича Радбиля – адвоката, публициста и переводчика еврейских поэтов сохранились тексты писательницы Анны Рапопорт и поэтессы Мирры Агранович, дочерей его близкого друга, адвоката Соломона Марковича Рапопорта.

Соломон Рапопорт родился в 1889 году в бессарабских Бельцах, закончил гимназию, а затем юридический факультет Императорского Университета Святого Владимира в Киеве, и в 1917 году женился на винничанке Раисе Львовне Длугач, после чего обосновался в Виннице.

В начале двадцатых годов Рапопорты перебираются в Москву (в 1926 году Соломон Маркович уже служит юрисконсультом в коммерческом агентстве ‘'Связь'' на Кузнецком мосту), а 1931-м покидают Винницу и Радбили.

Соломон Рапопорт, как и его друг Ефим Радбиль, был блестящим юристом;
он получил прекрасное образование и владел, помимо немецкого и французского, ивритом и идишем. Рапопорт был приверженцем двух культур, но привязанности к идишкайту не утратил: в его библиотеке хранились священные книги на двух языках, а также труды по еврейской истории и философии. В юности он учился музыке и хорошо играл на скрипке; музыкальные способности отца унаследовала его младшая дочь Анна.

В молодости Соломон Маркович ездил в Палестину и был безмерно счастлив, когда узнал, что у евреев появилось своё государство. Анна Соломоновна хорошо помнила тот день, 15 мая 1948 года, когда её отец лежал в больнице после двух инфарктов, и она пришла его навестить. Разговаривали они долго, но Соломон Маркович говорил только об Израиле. Много лет спустя, печатаясь в журнале ''Евреи в СССР'', Анна Рапопорт взяла псевдоним ''бат Шломо'' (с иврита – ''дочь Соломона'') в память об отце, который был ее кумиром.

Трогательные воспоминания о Соломоне Рапопорте остались и в стихах его старшей дочери Мирры:

Мудрый скептик и поэт-мечтатель
Мне вовек не перенять, наверно,
Как быть к чувствам бережно взыскательной,
К людям – всепрощающей и щедрой.
Мне вовек не перенять иронии,
Благородства самых горьких дум…

Мирра Агранович (1918-2002)

Моим стихам,
как драгоценным винам,
Настанет свой черёд
Марина Цветаева

Мирра Рапопорт родилась в 1918 году в Виннице; в 1922 году родители её переехали в Москву, где отец Мирры, адвокат Соломон Маркович Рапопорт, продолжил свою юридическую практику. Мирра отличалась большими способностями к языкам и по окончании десятилетки поступила в Иняз. До войны она успела закончить два курса этого вуза, что очень пригодилось ей в эвакуации на Урале, в Катайском, где она преподавала французский, немецкий и историю в сельской школе.

Из поэмы ''Верность'':

Дни морозные, крепкие, хрусткие,
Солнцем снега до сияния чистятся,
Стоят хатенки, кривые, грустные,
И я там живу – сельская учительница.

Осенью 1942 года Мирра переезжает из Катайского в Ташкент и поступает в Университет на западное отделение филологического факультета. Там она знакомится с ''русским Киплингом'' – поэтом Владимиром Луговским, который дает ей рекомендательное письмо в московский Литературный институт, куда её зачисляют на третий курс поэтического отделения осенью 1943 года.
Мирра писала стихи с ранней юности, её творческий дар развивался под влиянием поэзии Серебряного века, и во многом она подражала Ахматовой, о чём Анна Андреевна указывала ей ещё в Ташкенте; однако таланты Мирры оценил Владимир Луговской, который находил ее ''несомненно даровитой и способной поэтессой, обладающей своеобразной манерой и хорошей внимательностью к деталям''.
В институте Мирра занималась в семинаре у Сельвинского, члена редколлегии журнала ''Октябрь''. Когда в ''Октябре'' готовилась к изданию её поэма ''Верность'', вышло ждановское постановление о журналах ''Звезда'' и ''Ленинград'', в котором клеймили Ахматову и Зощенко, и весь набор номера пришлось рассыпать. Под подозрением оказалась не только сатира и лирика великих, но и всякая лирика вообще. Муж Мирры, драматург Леонид Агранович, тоже пострадал во время сталинской антисемитской кампании – его работам не давали ходу, и Мирре пришлось заниматься переводами, чтобы прокормить семью. Она делала их для поэта Владимира Луговского, который честно отдавал ей 50% гонорара.

Из воспоминаний Мирры Агранович:
«Осенью 1949 года по Лёне ударила "Культура и жизнь", сразу Лёня из перспективного многоопытного драматурга стал никем, все театры порвали с ним отношения…Я, сколько себя помню, писала стихи. В эвакуации в Ташкенте познакомилась с Луговским, ему нравились мои стихи, он дал мне рекомендацию в Литературный институт. Стала печататься, подписывалась – Мирова (моя девичья фамилия Раппопорт уж очень банальна). У меня хорошо получались переводы, я их делала старательно…
В конце 1949 года Луговской, который мне очень благоволил, зашёл из Госиздата к нам домой и сказал, что я теперь не смогу печататься, переводов давать не будут. Мирова (Раппопорт) никому не нужна. А он получает заказов больше, чем может сделать, ему очень хочется меня выручить, он будет брать на своё имя, или делать буду я, а он мне станет отдавать половину гонорара. Вот на эти деньги мы фактически и жили – я, Лёня и двое мальчишек. Не знаю, как бы выкрутилась наша семья без этого нежелательного подарка судьбы. Сначала Луговской немного редактировал мои переводы, а потом, когда я втянулась, почти не делал никакой правки.
Перевод поэта Чеха он даже не прочитал, был тогда в запое, перевод без него ушёл в печать. А потом в "Литературной газете" я прочитала, что блестящий переводчик Луговской со свойственным ему темпераментом… Я не выдержала и заплакала.
В 1952 году, наконец, у Лёни пошла пьеса. И он тут сказал: "Больше ни одной строчки не под твоей фамилией, слышишь? Это отвратительно!"
Так или иначе Луговской нам помог прожить эти жуткие годы. Он нас спас, и я ему очень благодарна».
Муж Мирры, сценарист и режиссёр Леонид Агранович, работавший в молодости в театре Мейерхольда, был близким другом Александра Галича и продолжал дружить с ним и после того, как тот впал в немилость. Леонид Агранович был на проводах Галича, что не прошло незамеченным его работодателями. ''Мируша не сомневалась, что эта шереметьевская мизансцена послужила причиною бед и срыва нескольких работ’’, – вспоминал позднее Агранович
Владимир Батшев отзывался о Леониде Аграновиче как об одном из немногих приличных людей, которые сохраняли порядочность в "чугунные" десятилетия семидесятых-восьмидесятых: ''Он был другом Александра Галича… Он не подличал, как многие. Он просто молчал.''
Мирра Агранович прожила долгую и счастливую жизнь, посвятив себя мужу, детям и внукам. В 1998 году к восьмидесятилетию Мирры Соломоновны вышел её поэтический сборник ''Лирика (1943-1950)'' со вступительной статьей поэтессы Елены Николаевской; теперь это издание – библиографическая редкость.
Передо мной книга стихов Мирры с дарственной надписью педагогу 2-й школы Збарскому и его жене: '' Мире Абрамовне и Исааку Семеновичу Збарским с глубокой симпатией, в память о наших переделковских застольях.''

Открываю наугад – Анна Ахматова:

Она была седою и без челки,
И скрыты не были морщинки возле глаз…
Но это ''Вечер'' был, и это были ''Четки'',
И это ''Аnno Dоmini’’ была.

И те же пальцы, чтоб перчатки путать
И под вуалью тёмной руки жать,
И те же плечи, чтоб в меха укутав,
Могли б мгновенной искрой обжигать.

Лежала в платье из простого ситца
Чужая суете средь суеты –
Теперь уж заплатившая сторицей
За все свои улыбки и мечты.

Папе –

Хорошо, забравшись на колени,
Прочитать на память ''Мойдодыр'',
Пожалеть вдвоём, зачем Тургенев
Лизу посылает в монастырь.
На коньках катаясь по Сокольникам,
Спрашивать, задерживая бег,
Есть ли Бог, и прав ли был Раскольников,
И к чему стремится человек.

Для поэтессы не существенна отточенность рифмы, она не стремится произвести впечатление; её стихи рождены подлинностью чувств и раздумий, они органичны и естественны, а потому находят путь к сердцу читателя.

Анна Рапопорт (1924-2008)

Младшая сестра Мирры Рапопорт Анна закончила филологический факультет МГУ по отделению английской литературы, и была любимой ученицей видного литературоведа и культуролога Леонида Пинского – специалиста по истории литературы западной Европы эпохи Возрождения. Как позже оказалось, будущий муж Анны Исаак Фильштинский учился у Пинского в ИФЛИ.
Анна Рапопорт занималась творчеством Шекспира, и в другие времена её ждала бы университетская карьера, но в годы ''борьбы с космополитизмом'' ей пришлось преподавать английский язык в школе, откуда, впрочем, её быстро уволили за неарийское происхождение. Анна училась в консерватории по классу фортепиано, но хрупкое здоровье помешало ей завершить учёбу. В тридцать четыре года она получила инвалидность, что позволило ей работать дома. В небольшой квартире в Козловском переулке, некогда полностью принадлежавшей её семье, Анна жила вместе с мамой, Раисой Львовной; прожить на маленькую пенсию было невозможно, и Анна Соломоновна начала давать уроки английского сначала детям, а потом взрослым.
В конце пятидесятых годов в жизнь Анны Рапопорт вошёл Исаак Фильштинский – известный учёный-востоковед, ставший ей мужем, другом и соратником на добрые полвека. Биография Исаака Моисеевича Фильштинского складывалась из элементов, типичных для интеллигентов его поколения: учёба, армия, тюрьма, лагерь, реабилитация, работа, и постоянный конфликт с властями.
Исаак Моисеевич Фильштинский родился 7 октября 1918 году в Харькове. Отец его был горным инженером; через два года после рождения сына семья переехалa в Москву. По окончании школы, несмотря на успехи в точных науках, Исаак Фильштинский поступает на истфак в ИФЛИ, который заканчивает в 1941 году, защитив диплом по теме ''Геродот и предметы материальной культуры в могильниках тавров''. Когда началась война, Фильштинского отправили на двухгодичные курсы при военном факультете Московского института востоковедения, где он изучал арабский язык под руководством корифея советской арабистики Харлампия Карповича Баранова.

В послевоенные годы Фильштинский не стал уходить из армии и продолжил службу уже в Военном институте иностранных языков, совмещая чтение лекций по географии стран Ближнего Востока с учёбой в заочной аспирантуре при историческом факультете МГУ и работой над текстом диссертации по египетскому сопротивлению армии Бонапарта. Уже в 1949 году Фильштинского задерживают и отправляют на Лубянку, где предъявляют обвинение по пункту 10 печально известной 58-й статьи – ''За антисоветскую деятельность''. Без суда и следствия учёного приговаривают к десяти годам лагерей и посылают в Каргопольлаг. Вскоре после известия об аресте Фильштинского умирает его мать, от него уходит жена, учёного лишают степени. И лишь спустя шесть лет, в январе 1955 года, ему удается выйти на свободу благодаря амнистии: 58-ю статью меняют на 57-ю с формулировкой ''За разжигание национальной вражды''.

Впоследствии опыты лагерной жизни он опишет в автобиографической книге ''Мы шагаем под конвоем'', которая выдержит три издания. Книгу о лагерях Исаак Моисеевич считал делом всей жизни, более важным, нежели его академические работы. Рассказы Фильштинского можно назвать беллетризированными воспоминаниями. Тонкое понимание человеческой психологии и глубокое сострадание к своим сотоварищам по лагерю сочетается в них с аналитическим мышлением и мягким юмором. Это лагерь глазами интеллигента и вместе с тем живого участника всего происходящего. Два человека, прошедшие с Фильштинским через лагерь – фольклорист Елеазар Моисеевич Мелетинский и философ Григорий Соломонович Померанц – останутся его ближайшими друзьями на долгие годы.

Тем не менее получить работу, не будучи реабилитированным, Фильштинскому не удавалось. Благодаря хлопотам друзей (прежде всего известного советского библиотековеда Маргариты Рудомино) он смог попасть в Библиотеку иностранной литературы, где провёл два года, занимаясь составлением аннотаций к книгам по психологии и философии. В 1957 году Исаака Фильштинского реабилитируют и возвращают ему научную степень, несмотря на попытки утверждать, что его диссертация за шесть лет устарела.

За участие в правозащитной кампании 1968 года, когда он вместе с Анной Соломоновной написал письмо А.Н. Косыгину в защиту Гинсбурга и Галанскова, Фильштинский подвергался всякого рода преследованиям и, в частности, был отстранён от своего любимого дела – преподавания (до этого он читал в МГУ ряд курсов по истории арабской литературы и культуры, руководил научной работой студентов и аспирантов), а в 1978 году у него на квартире был проведён обыск с изъятием ''крамольной'' самиздатской литературы, после чего тогдашний директор Института востоковедения АН СССР Е. М. Примаков счёл за лучшее уволить ''компрометировавшего'' его сотрудника. Однако Фильштинский продолжал работать, публиковать свои труды по арабистике и заниматься переводами.

Фундаментальные работы Исаака Фильштинского посвящены средневековой арабской литературе и истории: ''Очерки арабо-мусульманской культуры VII-XII веков'', ''История арабской литературы V – начала X веков'', ''История арабской литературы X–XVIII веков'' и ''Халифат под властью династии Омейядов''. Большинство этих произведений переведены на английский язык и получили широкое признание.

Наверное, Исаак Фильштинский никогда не стал бы таким большим учёным, если бы не его жена Анна, которую он называл другом, единомышленником и ангелом-хранителем дома ''Если ИФЛИ и война – моя школа, лагерь – мой университет, то Анна Соломоновна – моя Академия,'' – говорил Исаак Моисеевич другу семьи Владимиру Абгаряну.
Анна Рапопорт была невероятно тонким и одарённым человеком. Исаак Моисеевич говорил, что ей ничего не надо было объяснять, она всё понимала мгновенно. Музыковед Марина Леопольдовна Ельянова, знакомая с Исааком Моисеевичем и Анной Соломоновной по Кратову без малого сорок лет, подчеркивала, что диапазон интересов Анны Соломоновны был поразительным: ''Она получила великолепное образование и читала Шекспира и западных философов в подлиннике. Любила не только классику, но интересовалась и творчеством Шенберга, Шнитке и Шостаковича. Хрупкое здоровье помешало ей стать музыкантом, но суждения её о музыке были профессиональными. Анна Соломоновна находила общий язык со всеми: с ней было интересно и детям, и взрослым; она всем помогала.'' Часы, проведённые с Анной Рапопорт и Исааком Фильштинским Марина Ельянова считала счастливейшими в жизни.
Как о родных, помогавших ей в самые тяжёлые моменты жизни, вспоминает об Анне Соломоновне и Исааке Моисеевиче дочь подруги Пастернака Ольги Ивинской Ирина Емельянова: ‘'Это был родной тёплый дом, куда я приходила со всеми своими радостями и горестями в течение многих лет. Анна Соломоновна Рапопорт и Исаак Моисеевич Фильштинский, Ася и Ися – почти моя семья… Странно, всего две комнаты у них было, а казалась квартира большой. Даже «семинары» удавалось там проводить – Леонид Ефимович Пинский, вернувшийся из лагерей, собирал аудиторию, читал лекции… Я часто просто забегала на «огонёк», благо жила рядом. Как ни скромно они жили (будущий муж тогда ещё не появился), а на столе всегда было угощение – салат какой-нибудь незамысловатый, чай с Асиным пирогом, сахар в старинной хрустальной вазочке. На стене портрет Раисы Львовны, красавицы, Асиной мамы, уютный диванчик, на котором столько душ исповедовалось и получало мудрые советы, сама хозяйка, обаятельная, умница, с острым язычком, прелестным юмором''.
Анна Соломоновна Рапопорт – филолог, переводчица и комментатор – была одним из лучших в Москве преподавателей английского языка, к ней приходили заниматься и едва ли не все деятели диссидентского движения, не говоря уже о еврейских активистах. Среди её учеников были Александр Солженицын и Александр Зиновьев, Нина и Александр Воронели, Виталий и Инесса Рубины, Виктор Браиловский и многие, многие другие. Анна Соломоновна переводила и писала статьи для журнала ''Евреи в СССР'', распространяла самиздат, занималась правозащитной деятельностью, помогала лагерникам. Исаак Моисеевич организовывал квартирники Галича и первые публичные чтения лагерной прозы Солженицына. В доме Анны Рапопорт и Исаака Фильштинского также бывали Юрий Лотман, Андрей Амальрик, Веня Ерофеев, Надежда и Майя Улановские.
В семье Анны Рапопорт готовность помочь была наследственной чертой. Её мама, кроткая и мягкая Раиса Львовна, всегда пригревала обездоленных. Когда Ирина Одаховская-Грибанова и её муж лишились работы и стали отказниками, Анна Соломоновна сразу предложила разделить с Ириной заказанный ей перевод. ''Асин дом и мир её был наполнен особыми тёплыми и дружескими флюидами и всегда привлекал людей каким-то особым уютом, который создавался не за счёт вещей. Избыток допускался только в сфере книг и пластинок. Исаак Моисеевич с его лагерным прошлым и лагерным юмором, со своей арабистикой, любовью к детективам, анекдотам, просторечию удивительно естественно и радостно вписался в этот мир. И внёс в него свои неповторимые черты и флюиды''.
Это действительно была одна из интереснейших московских семей своего времени. На дни рождения к Анне Соломоновне приходили её университетский учитель Леонид Пинский и теоретик фольклорных штудий Елеазар Мелетинский, философ Григорий Померанц с женой, поэтессой Зинаидой Миркиной и китаист Виталий Рубин с его женой Инной, преподавательницей немецкого. Неизменно бывала Ирина Емельянова с мужем, поэтом Вадимом Козовым. Близкие друзья приглашались постоянно и высоко ценились, считаясь главным приобретением в жизни.
Анна Соломоновна и Исаак Моисеевич были знакомы и с Надеждой Яковлевной Мандельштам. В РГАЛИ, в архиве Мандельштама, хранится письмо Анны Рапопорт Надежде Яковлевне от 29 декабря 1968 года. Вот его текст:

''Дорогая Надежда Яковлевна!
Сегодня, в тридцатую годовщину скорбного дня, в день светлой, бесконечно дорогой нам памяти Осипа Эмильевича, думали о вас с глубочайшей благодарностью. Примите наш сердечный привет и низкий поклон.
Ася Рапопорт
И. Фельштинский''

Когда семья Рубиных уезжала в Израиль, Анна Соломоновна попросила Инну Рубину захватить с собой пьесу Рaдбиля ''Собачий налог'' с её предисловием – ''Преамбулой'', что и было исполнено; оба текста теперь хранятся в Национальной библиотеке Израиля в Иерусалиме.
Анна Рапопорт была глубоко верующим человеком: по материнской линии она происходила из рода основателя хасидизма Баал Шема Това, отсюда её приверженность к мистике; кроме того, она была хорошо знакома с работами Мартина Бубера, Гершома Шолема и Эли Визеля, нашедшими отражение в её творчестве. Перу Анны Рапопорт принадлежат две замечательных статьи по еврейской теологии: о Баал Шеме – ''У истоков хасидизма. Израэль Баал-Шем-Тов'‘ и ''Человек не одинок: А.И. Хешель – иудаизм в конце ХХ столетия'' – об ученике Мартина Бубера, одном из ведущих еврейских теологов и философов ХХ века, р. Аврааме Иошуа Хешеле.
Переводы Анны Рапопорт с английского вошли в книги ''Мир исламского мистицизма'' Ш.А.Садри и ''Первая и последняя свобода'' Д. Кришнамурти, а статья по суфизму – в третий том ''Истории всемирной литературы''; её эссе ''Противостояние. Воспоминания о Л.Е. Пинском'' можно прочитать в книге Инессы Малинкович ''Судьба старинной легенды’’. По хрестоматии ''Читайте по-английски'', написанной Анной Соломоновной, занималось не одно поколение студентов.
Прирождённым преподавателем был и Исаак Моисеевич Фильштинский. Его ученик, востоковед Василий Кузнецов, вспоминал, как Исаак Моисеевич любил преподавать: ''Входил в аудиторию, доставал из чёрной сумочки карточки и начинал рассказывать. И тогда всё вокруг умирало – не было ни аудитории, ни мира вовне, был только его голос, только рассказ, только мерное покачивание его головы и полуприкрытые глаза…Он преподавал до последнего. Даже после сломившей его смерти Анны Соломоновны в 2008 году’’...

Интеллигентом высшей пробы называла Исаака Фильштинского видный российский литературовед Мариэтта Чудакова, с которой они работали в Московском историко-литературном обществе ''Возвращение'', объединявшем бывших узников Гулага и нацистских лагерей.
Задачей профессора Фильштинского, человека уникальной культуры и эрудиции, было сделать так, чтобы из его студентов и аспирантов получились настоящие интеллигенты, кем бы впоследствии они ни стали. ''Учитесь, читайте, впитывайте всё на свете…Дореволюционный интеллигент – какой он был? Он, во-первых, гимназию окончил, во-вторых, университет окончил, знал массу языков и фактов и руководствовался десятью заповедями Священного писания'', – напоминал им Фильштинский.
Вспоминает друг семьи Александр Грибанов: ''Совершенно интуитивно я тогда, в шестидесятых, ощущал, что через Анну Соломоновну и Исаака Моисеевича до нас молодых, как излучения погасших звёзд, доходят токи не восстановимой уже культуры – культуры высоких страстей и непоколебимой порядочности, то, что сумели привить своим детям Моисей Фильштинский и Соломон Рапопорт''.
Может ли современный западный интеллектуал соответствовать таким высоким стандартам? Да, может, но как узок круг этих людей!

Мне хотелось бы завершить рассказ о доме Фильштинских фрагментом из мемуаров Ирины Емельяновой: ''Я вспоминаю – квартира в Козловском, на улице Строителей, Кратово летом…Но где бы они ни жили, это был прежде всего ДОМ, тёплый, открытый. Это чувство дома у нас, рассеянных теперь по свету, осталось только в памяти. Уже не позвонишь в знакомую дверь, не увидишь на пороге приветливого хозяина, не слышишь из кухни всегда весёлый Асин голос. В день Асиного рождения Исаак Моисеевич всегда читал посвященную ей оду: Муж её чист и ухожен, в доме – уют, загляденье. Каждый предмет расположен так, что не канет в забвенье''.
Так пусть же не канет в забвенье и этот дом!

Елена Цвелик