ИСТОРИЯ, О КОТОРОЙ Я ХОЧУ РАССКАЗАТЬ НЕОБЫЧНА
С её героями я столкнулся в жизни, и дело тут не в соблазне блеснуть известными именами, а в причине, из-за которой историю эту хочу рассказать.
Для меня же она, как ни странно, началась в Центральных банях в Москве, в середине восьмидесятых, когда от солидного на вид человека я услыхал: известное дело, евреи воевали в Ташкенте…
Прервусь на мгновение, чтобы поведать рассказ Бори Флигельмана, красивого улыбчивого мужчины, мужа моей двоюродной сестры. С восемнадцати лет шагал он по дорогам войны, дошёл до Берлина. Возвращались героями. В поезде, а он шёл несколько дней, “люто бились со змием”.
– Известное дело, евреи воевали в Ташкенте, заявил вдруг ни с того ни с сего старшина после второго стакана самогона.
– Что-о? – поперхнулся Боря и не задумываясь приложил пустую бутыль к голове старшины.
Бутыль разбилась, голова извергала кровь. Завязался бой. Команду сняли на ближайшей станции. От трибунала Борю спасли “иконостас” на груди, да комендант станции оказался фронтовиком.
А тогда в центральных банях солидный Николай Иванович, как и остальные, завёрнутый в простыню, располагался в соседнем “купе”. Стоял умеренный гомон, уже немного поддали. В одной руке Николай Иванович держал стакан с чаем, другой механически барабанил по спине своего приятеля Жени, седого поджарого и шустрого еврея, бывшего лётчика, Героя Советского Союза. Тот, в это время, обсуждал с кем-то то ли выпивку, то ли целесообразность мироздания и на слова эти внимания не обратил. Для меня слова Николая Ивановича были откровением, и я не мог успокоиться. Бутылки из-под “Жигулевского” стояли здесь же на столике, но Боре я не уподобился, потому что понимал – Николай Иванович в плену мифов. А мифы народ любит. Да, и знал, что слушают его. Вот тогда и появилось у меня желание, историю, к которой так медленно подбираюсь, рассказать.
Стоял, кажется, восьмидесятый год. Я работал врачом в одной из московских больниц. В нашу ординаторскую заглянул артист Василий Ливанов. Мы были знакомы.
– Старик, – пророкотал он голосом привычным для всех нас голосом Шерлока Холмса, – нужна твоя помощь.
– Кто болен?
– Не болен, оформляемся с Леной на теплоходе в Италию, нужны справки, что мы здоровы.
– Вася, дорогой, но я в больнице работаю, а справки в поликлинике выдают.
– Старик, ты врач, вот ты и реши пожалуйста, как мне их получить.
Помочь ему мне хотелось.
– Напишу, – говорю, – запросы во все диспансеры, да направления на анализы, а пока посоветуюсь с замом в поликлинике, где раньше работал, но это может один процент успеха.
Были времена, когда без кучи справок, не говоря об анкете. за границу не пускали.
Кстати, об анкете. Там среди прочих вопрос был, вроде незаметный, но отражал систему и время: “Чем вызвана необходимость вашей поездки за границу?” Наша подруга Софа, врач со стажем, в нормальной обстановке не очень наивная, тут вдруг простодушно написала: “Ознакомление с достопримечательностями Парижа”.
– Какие ещё достопримечательности? – насторожился капитан ОВИРа.
Игорь, её муж, тоже врач, умница, взял быстренько анкету и со словами “никаких достопримечательностей там нет”, зачеркнул непонятный ответ и написал стандартное “Частная поездка”.
А тут Ливанов меня подбадривает:
– Один процент это много, куда ехать, я на машине.
– Здесь на Пресне всё, но я на работе.
– Старик, это чрезвычайно важно, за пятнадцать минут обернёмся. Вообще-то в поездке нам скорее всего откажут, но пусть уж не из-за этих справок.
И вот мы поднимаемся по лестнице, знакомой каждой своей ступенькой, в поликлинике в Расторгуевском переулке.
– Мне заходить надо? – становится вдруг нерешительным Ливанов.
– А как же, я твоей физиономией спекулировать буду.
– Нины Самойловны нет, – встречает меня знакомая медсестра Люся, – можете ей позвонить домой прямо отсюда.
Никогда я не обращался к Нине Самойловне с такими просьбами, да и не было ответов из диспансеров, но она выслушала меня внимательно.
– Василий Ливанов, тот самый?
– Конечно, – говорю, – вы его знаете?
– Знаю. Пусть придёт в полвторого. Он здоров?
– Гарантирую.
– Хорошо, пусть придёт и привет ему от Володи. Помнишь его?
– Придёшь в полвторого, – обращаюсь к Васе, – тебе помогут. И привет от Володи.
– Ты гений. Всё так просто! А кто этот Володя?
– Брат её, когда-то мы вместе квартиру искали.
– А почему мне привет?
– Не знаю, я думал ты его знаешь.
– А как фамилия, – может и знаю.
– Фамилия Галл. Владимир Самойлович Галл. По-моему, он доцент в институте Мориса Тореза, – вспомнил я.
Мы уже выходили из поликлиники, Ливанов остановился. Я видел он не играл, как часто, бывало.
– Ты знаешь кто это? Ты представить себе не можешь… Давай посидим.
Мы сели. Вася рассказывал чётко и так увлекательно, что я просто забыл, что нахожусь на работе, и что сейчас сижу в белом халате на городской скамейке на Пресненском валу, недалеко от поликлиники и позади известной в Москве шашлычной “Казбек”.
И вот что я узнал.
В мае сорок пятого, уже после взятия Берлина, не сдавалась крепость Шпандау.
Высокая каменная крепость была заполнена войсками вермахта, СС, семьями офицеров и просто гражданскими, а также тяжёлой техникой, массой оружия и боеприпасами. Крепость была окружена свободным пространством, что усугубляло ситуацию. Немцы наблюдали за всеми перемещениями советских войск. Пойти с ними на переговоры не было никакой возможности. Никто уже не хотел умирать.
На площадь перед главными воротами был послан парламентёр,
представитель ставки военного командования в чине майора, с белым флагом в руке. Это был высокий сухопарый человек. Сопровождал его переводчик, молодой капитан. Нетрудно себе представить о чём думали офицеры, направляясь к середине площади. Прикрытие сзади было мощным, но что им прикрытие двум безоружным парням, когда они в центре площади.
Немцы, однако отреагировали на белый флаг, и через некоторое время выбросили на наружную стену крепости верёвочную лестницу. По ней спустились два немецких офицера. Напряжение несколько спало. Немцы приблизились. Это были полковник и подполковник, комендант крепости и его заместитель. Разговор был недолгим, примерно такого содержания: “У вас нет никаких шансов, Берлин пал, жертвы уже никому не нужны, в крепости, нам известно много женщин и детей, если вы сдадитесь, вам будут сохранены жизни. В обороне нет никакого смысла”. Немцы ответили так: “О капитуляции мы не знаем, может долго и не продержимся. В крепости действительно много семей офицеров. Ваши условия мы передадим начальнику гарнизона. Ответ в шесть вечера”
Стоял полдень. Офицеры разошлись, демонстрируя достоинство. Немцы направились к стене, чтобы подняться по верёвочной лестнице, советские в противоположный конец площади, где располагалось их прикрытие. “Очень хотелось побежать”, – вспоминал потом один из них…
Потянулось мучительное время ожидания. Ровно в шесть вечера процедура встречи повторилась. Волнение было не меньшим. Смысл ответа немцев был таким: «Гарнизон сдаваться не будет. Все готовятся к обороне. Мы только просим разрешения выпустить небольшую часть гражданских, кто согласится выйти. Наше командование и командование частей СС в помилование не верит. Мы не смогли их убедить. И примем бой. И смерть. Это безумие, но у нас нет выхода…»
– Надо объяснить им всё ещё раз, – взял вдруг на себя инициативу капитан-переводчик.
Майор не шелохнулся. Не надо быть очень опытным, чтобы понять. что это верная смерть.
– Мы вам не можем гарантировать жизнь, – заявил немецкий комендант.
– Не можем, – поддержал его заместитель.
Но капитан, как ужаленный, уже нёсся в сторону стены. У майора выбора не было. Когда русские были готовы подняться, немцы повторили предупреждение. Капитан, кстати сказать, был евреем.
Во внутреннем дворе крепости собралась толпа. В подавляющем большинстве вооружённые солдаты и офицеры, много эсэсовцев. Их взоры были сконцентрированы в центре, где стояли парламентёры – два советских офицера с белым флагом. В мозгу билось: «Мы не можем гарантировать вам жизнь».
Переводчик начал говорить, сохраняя внешнее спокойствие. Убеждённо, сильно, не прерываясь ни на мгновение. Перерыв или заминка, как понятно могли стоить жизни. Позднее он вспоминал, что ощущал огромную силу от сознания, что на него смотрит мир, и что вот сейчас, в этой точке, он может остановить войну. Он говорил мире, он гарантировал им жизни от имени своего командования. И вот он – пик неимоверного напряжения.
Переводчик с самого начала обратил внимание на большого белесого генерала, пытаясь понять его реакцию на происходящее. Капитан ещё говорил, но в какой-то момент скорее почувствовал, чем увидел, немец, не сводя с него глаз, медленно доставал свой парабеллум. В мозгу пронеслось: неужели конец. На лбу появилась испарина. Как в кино замелькали картинки: проводы в институтском дворе, Остоженка, последние слова немецкого коменданта: «Мы не можем вам гарантировать жизнь».
Звук металла о камень вернул его к действительности. Генерал бросил пистолет на брусчатку и направился к выходу. Как по команде двинулись все остальные. Немцы шли сплошной колонной из открытых ворот крепости, швыряя личное оружие, из которого образовались кучи никому уже не нужного металла.
…Очнувшись, я понял, что Вася давно закончил рассказ и молча смотрел на меня. А я мысленно был ещё в центре круга, в кольце немецких солдат и офицеров, ощущая себя тем молоденьким капитаном, который несколько минут назад остановил войну.
Двадцать лет спустя, немецкий кинодраматург, режиссёр, и писатель Конрад Вольф, создал, говорят интересную, где-то автобиографическую киноленту “Мне было девятнадцать”. В фильм включён был и этот эпизод, свидетелем которого, наряду со многими был и автор фильма. Большинство ролей в нём сыграли немецкие актёры, но пригласили и нескольких советских, а на роль переводчика актёра Василия Ливанова.
Нашли и настоящего переводчика. После войны Владимир Самойлович какое-то время ещё оставался в армии, потом в институте преподавал немецкий, был доцентом, значительно позже, в своей автобиографической книге подобно рассказал и об этом эпизоде. Как сказал мне тогда Ливанов, “он взял крепость” и получил орден Отечественной войны.
На съёмках фильма они познакомились, вместе ездили в Берлин.
– Как ты решился? – докапывался Вася.
– Понимаешь, – ощущал, что это самый оптимальный выход, и потом молодой… сам понимаешь… мне совсем немного за двадцать было.
Они встретились снова, через много лет, благодаря тем самым справкам для поездки в Италию.
Меня же интересовали судьбы участников этой истории. К Владимиру Самойловичу тогда подошёл попрощаться заместитель коменданта гарнизона, говорил на чистом русском, оказалось, когда-то учился в военной академии в Ленинграде и некоторое время там жил, возможно, бывший дипломат. Подходили и гражданские поблагодарить, за то, что русские решились подняться в крепость и тем спасли им жизни.
Известны случаи, когда немцы расстреливали парламентёров, например, совсем незадолго до этого, в Будапеште.
Гражданских тогда отпустили сразу, военных после плена в середине пятидесятых, про эсэсовцев не знаю…
И ещё, последнее, специально узнавал. Владимир Самойлович в Ташкенте никогда не был.
Послесловие – о главном герое
Про Владимира Самойловича Галла, если в нескольких словах, хотя это будет несправедливо, можно рассказать, что он окончил ИФЛИ по немецкой культуре, чуть ли ни за день до начала войны. Добровольцем попал в ПВО. На фронте случайно встретился со своим любимым институтским преподавателем Львом Копелевым и попал в группу переводчиков. На машине с рупором ездил в очень опасных местах – занимался пропагандой и агитацией.
Когда подбирали парламентёров, а перед этим двух парламентёров немцы расстреляли в Будапеште, вылазка эта считалась почти смертельно опасной, начальник курсов майор Гришин назначил себя главным, а Галла взял, потому что у него был очень хороший немецкий. Даже немцы удивились их смелости. Залезть по верёвочной лестнице в цитадель и убедить их сдаться. Тем самым были спасены не только военные, а очень много прятавшихся там гражданских, в том числе детей. Вообще там находилась химическая академия, которую называли лабораторией, и начальник её был комендантом. Некоторые подробности я узнал уже после того, как написал рассказ, а первым источником информации для меня был Василий Ливанов.
После войны Владимир Самойлович остался в армии, был консультантом по культуре первого коменданта Берлина, а когда демобилизовался преподавал в Институте иностранных языков имени Мориса Тореза. Был доцентом. Я его видел один раз и тогда ещё ничего не знал про его подвиг. Когда мы с женой были в Берлине, нас друзья возили в Шпандау только из-за моего рассказа.
Владимир Самойлович прожил 92 года, умер в Москве в 2011 году. Очень часто ездил в Шпандау на всякие встречи и праздники. Теперь там есть мемориальная доска в честь него. На встречах с ним бывали и те немцы, которых он фактически уберёг от смерти.
Свидетелем этого эпизода войны был девятнадцатилетний Конрад Вольф – старший лейтенант Советской Армии. В 17 лет, его девятиклассника очень престижной школы в Краснопресненском районе Москвы призвали, кажется в 1943-м, и он был переводчиком, а в 19 уже был комендантом в каком-то городе под Берлином. Мать его была немкой, отец – еврей.
Конрад Вольф стал кинодраматургом и режиссёром. Потом дружил с Галлом. Брат Конрада был начальником контрразведки и разведки ГДР – Штази.
Валерий Катц
Об авторе
Валерий Катц родился в Хабаровске. Школу окончил в Биробиджане в 1956-м, когда шёл 20-й съезд партии. Директор школы, он же учитель истории, сказал тогда: "Всё, чему вас учили, зачёркивается, всё неправильно".
Очень хотел возмужать, считал, что армия поможет. Три года служил на северном Сахалине. В 1968-м окончил Хабаровский мединститут. Врачевать начинал в посёлке Николаевка под Хабаровском. Двадцать лет прожил в Москве, работал участковым врачом и врачом "неотложки". Окончил ординатуру по терапии при Боткинской больнице. Заведовал терапевтическим отделением клинической больницы на Пресне. В течение многих лет вёл дневник "Записки врача, рассказанные с улыбкой".
В Израиле жил с 1990-го до 2020-го. До 2016-го работал семейным врачом. Жена Люба тоже врач. Дочь Анна график-дизайнер. С началом "ковида" в 2020-м переехали к детям в Канаду.
Писать воспоминания начал для себя и близких друзей. Публиковался в еженедельнике "Еврейский камертон" (литературно-художественное приложение к газете "Новости недели" Тель-Авив), в международном интернет-журнале "Мы здесь" (Нью-Йорк - Иерусалим), в нью-йоркском еженедельнике "Форвартс", газете "Биробиджанер штерн". Автор журнала "Мишпоха".
