В ГОРОДЕ ПИНСКЕ ЖИЛ МЕЛАМЕД…

Жанне хотелось удержать отца ещё на мгновенье на этом свете. И она решила написать о нём книгу, чтобы его, Исаака Ратнера, помнили её дети. Внуки. А правнуки могли хотя бы представить… На эту мысль её натолкнула фраза, сказанная во время похорон другом отца: «Ты не представляешь, какой это человек! Ты знала его, как дочь, но не понимала, кто рядом с тобой!»

 

Жанна стала разбирать бумаги отца. Среди них обнаружила листок в клеточку с несколькими именами без фамилий. Исаак хотел вычертить своё генеалогическое древо, но не хватило времени, сил, дрожала рука – он был уже смертельно болен.

С этих имён и приписки: «…в конце XIX века в городе Пинске жил меламед Пинхас Рабинович и было у него 13 детей» – и начала Жанна осуществлять свой замысел. Она вспоминала (и это настоящее чудо!) адреса на конвертах, которые надписывал в её присутствии отец. И незамедлительно связывалась с адресатами:

«Дорогие друзья! Обращаюсь ко всем, кто знал и любил моего отца, с такой просьбой: пожалуйста, напишите мне, расскажите всё, что вам вспомнится из вашего общего прошлого. Кто-то, возможно, напишет несколько строк, другой пришлёт десяток страниц. Всё будет принято с благодарностью. Любой случай из жизни отца, любая ситуация – всё это мне важно и интересно.

С уважением и благодарностью
Жанна Ратнер (Романовская)»

В семейном архиве отыскался и отзыв профессора Капицы на диплом студента Киевского технологического института И.С. Ратнера: «Проект кислородной установки, представленный к защите студентом Ратнером И.С., по своему содержанию, по глубине и оригинальности разработки ряда разбиравшихся в нём вопросов, а также по качеству оформления, несомненно, является лучшей, образцовой дипломной работой. Работа эта прежде всего по объёму превосходит обычную программу требований, предъявляемых к дипломным проектам. …Выбранная автором проекта технологическая схема производства является совершенно новой и не имеющей разработанных методов расчёта…»

Жанна обзванивала абонентов (номера телефонов были в записных книжках отца): «Я дочь Исаака Ратнера!» – а затем просила прислать воспоминания, хоть строчку об отце. Но настоящим кладезем воспоминаний оказалась всё-таки её мама Лиля Ратнер (в девичестве – Закон).

Со своим будущим мужем Исааком они учились в одном институте. Он – на курс старше. 20 июня Исаак защитил диплом, а 22-го началась война. Исаак обратился в военкомат, но там приказали: «Отправляйтесь по распределению. В Грозный!»

«ТЫ ПРОСТО УЕХАЛА ИЛИ ЗАМУЖ ВЫШЛА?»
(Из воспоминаний Лили)

«Исаак пришёл ко мне сразу после военкомата, сказал, что едет в Грозный. Мы взялись за руки и с пляжным чемоданчиками ушли из дома на вокзал. Даже с мамой не попрощались, она была в магазине. Потом она в письме написала мне: «Это ты просто уехала или замуж вышла?»

Я уехала с Исааком, не задумываясь о том, в качестве кого я еду. С Исааком всё это не имело значения, только бы с ним, а как, и куда – неважно. Мы думали, что всё это ненадолго, месяца на три-четыре, никто и представить не мог, что война окажется такой долгой. Поэтому мы не взяли с собой даже тёплой одежды, отправились в путь почти без вещей.

Ехали в эшелоне, в вагоне без крыши – на открытой платформе, где обычно перевозили скот. Девять суток добирались только до Харькова, и всё это время лил дождь. С нами ехали люди с западной границы, пережившие бомбёжки. Когда в небе показывались немецкие самолёты, поднимался страшный крик.

В Полтаве мы вышли, высушили вещи в скверике у вокзала, а потом снова в путь. Приехали в Грозный 13 июля. Сначала, конечно, на завод отправились, но как только вышли, Исаак начал искать ЗАГС. Я, помню, спросила его: «Когда же ты надумал жениться? Когда тебе это в голову пришло?» Он ответил: «В эшелоне».

И мы расписались на следующий день.

На заводе ему выдали посуду, постельное бельё… Вот и весь наш скарб на тот момент…»

НАБРОСКИ ДРЕВА НА БУМАГЕ И ПЛЁНКЕ

Исаака Ратнера продолжали любить и после его смерти. Родственники часами рассказывали Жанне всё, что помнили. И не только об Исааке, но и о его родителях – обо всей семье. Близкие и друзья отца понимали, что Жанне это интересно, а она чувствовала, что и для них это было важно – ведь стариков никто не выслушивал.

Жанна обращалась и к маме. Приходила с магнитофоном и записывала её рассказы. А если не было магнитофона под рукой, но воспоминания накатывались на маму (это могло быть и вовремя варки борща!), кричала ей, Лиле: «Подожди!» – и мчалась за блокнотом.

У Жанны дома и по сей день хранятся исписанные листы, которые жалко выбросить, – огромное количество. Она заносила на них – пять с половиной лет – воспоминания. Она как одержимая раскладывала листы по ночам (все спят, не нужно заниматься семьей), изучала написанное и старалась на оборотной стороне дочерчивать генеалогический стебелек, посажённый (помните имена без фамилий на листочке из школьной тетради?!) ещё Исааком Ратнером.

БОЙ У РЕКИ МИУС И СОПКИ СОЛЕНАЯ

Но вернёмся в Грозный, к молодожёнам. В конце октября 1941 года Исаака Ратнера мобилизовали и направили в Грозненское пехотное училище. А затем в марте 1942 года весь состав училища – курсанты, командиры, преподаватели – был направлен на фронт, на пополнение 102-й Особой морской бригады.

От тех времён сохранилась «Справка об оказании помощи на поле боя». Листок, исписанный химическим карандашом: фамилия, имя, отчество, знание и диагноз: «Слепое осколочное ранение»; принятые меры и рекомендации: «Новокаин, контрапертура, удалён осколок, тампон с хлорамином, перевязка, эвакуировать сидя...»

Исаак Ратнер не любил рассказывать о войне, но, что интересно, оставил описание боя, в котором был ранен: «Расскажу о своём последнем, самом тяжёлом бое. Много дней пытались мы перейти реку Миус, прорвать позиции немцев и выйти к городу Таганрогу. Однако сильно укрепленные высоты на правом берегу Миуса взять не могли. Очень досаждала нам высота Солёная напротив разрушенного казацкого хутора Салки, где располагалась наша дивизия

27 марта 1942 года командование приказало овладеть сопкой Солёная. На этот раз туда направили штурмовые группы, а нашему батальону приказали обеспечить огневое прикрытие этих штурмовых групп.

Мы покинули свои окопы и поползли за штурмовиками. Со своих господствующих над степью высот немцы вскоре обнаружили продвижение наших войск и открыли ураганный огонь из дота, расположенного на высоте Солёной. Мы несли большие потери.

Я был свидетелем подвига одного морского пехотинца из соседней 67-й морской бригады. Преодолев под прикрытием нашего огня проволочное заграждение и проход, он подобрался к амбразуре дзота и забросал его гранатами.

Во время очередной атаки я был ранен осколком мины.

Вынес меня с поля боя мой друг Боря Солодарь. Он был помощником командира моей роты и участвовал в этом бою. Впоследствии Борис погиб..."

КОМАНДИРОВКА ПО ТРЕБОВАНИЮ
(Из воспоминаний Лили)

«Я ничего не знала о ранении. Предполагала худшее. А потом, в мае 42-го, неожиданно получила от него письмо! Посмотрела – обратный адрес: Грозный. Ясно, подумала я, это старое письме, которое так долго шло. Положила я его под подушку нераспечатанным. Не хотела, не могла вскрыть – его уже нет, как же мне читать сейчас строки, написанные им – живым?

Оказалось, это было уже второе письмо, которое он отправил мне из госпиталя (первое пропало).

Наутро я пошла с письмом от Исаака в военкомат. В тот момент на подступах к Грозному шли бои, в реке горела нефть. Я просила, чтобы мне дали возможность поехать в Грозный.

В то время у меня на руках уже было назначение в Челябинскую область. После окончания института нам дали дипломы без защиты. На лекции я не успела, сделала какие-то лабораторные работы и получила диплом.

У меня был месяц отпуска до начала работы, и я хотела на этот месяц съездить в госпиталь.

Военком говорит: «Выздоровеет – сам к вам приедёт. Четыре с половиной тысячи километров, куда вы поедете?!"  Он же видит перед собой худую, маленькую девушку, которую часто принимали за школьницу.

Пошла я к ректору. Просила, чтобы отправил меня в командировку. Он спрашивает: «Какую командировку? Мы – учебное заведение, у нас нет такой возможности». Тут его куда-то вызвали, он уже одеваться начал, перчатки натянул... И не знаю, откуда у меня столько нахальства взялось, я стала в дверях и заявила: «Пока не дадите командировку, я вас не выпущу». Он, такой здоровый мужик, и я – пигалица... «Если бы это была ваша сестра, – сказала ему, – вы нашли бы возможность отправить её к мужу? Пусть хотя бы попрощаться?»

Он меня, как пушинку, одной рукой отодвинул, вышел в приёмную и сказа секретарше, с которой мы дружили ещё в Киеве: «Дайте студентке командировку в Грозный». И тогда я потеряла сознание».

ВЕТВИ И КОРНИ

В 20-х годах прошлого века часть семьи Исаака переселилась из Белоруссии в Палестину. И связь с ними прервалась. По прошествии десятилетий Исаак, репатриировавшись в Израиль, решил восстановить отношения. Но на его звонок израильский родственник почему-то не отозвался.

После смерти отца Жанна решила сделать вторую попытку узнать что-то о предках. На её зов откликнулась Адасса Брегман, которую привезли в страну и возрасте семи лет. Она – дочь двоюродного брата Исаака и, на счастье Жанны, единственная из израильской семьи, кому история семьи Ратнер – Рабиновичей была так же интересна, как и Жанне.

В её доме сохранились документы, среди которых Жанна обнаружила («О, Господи! Знакомый почерк!») письмо своей бабушки. Они были написаны на иврите (вернее, ещё на том «иврите»).

Из них Жанна выуживала имена родственников, о житье-бытье которых бабушка расспрашивала в своих письмах.

Адасса рассказала Жанне о родных: кто здесь родился, чем занимается. До этого момента, как утверждает Жанна, члены израильской ветви не поддерживали связь друг с другом. А вот Жанна их «заразила» – они начали встречаться.

Им было о чём поговорить и что вспомнить:

Один из них – Исраэль Брегман, двоюродный брат Исаака, был одним из основателей молодёжного движения «Цеирей-Цион» в Пинске.

РАССТРЕЛ В ПИНСКЕ

Однажды в город прибыл американский посланник с пожертвованиями от американских евреев для евреев Пинска. Он вручил деньги, а сам отправился на вокзал. А Исраэль Брегман, которому исполнилось двадцать три года, и его 35 товарищей, собравшихся для обсуждения списка – как распределить материальную помощь, – были захвачены (видимо, по доносу) польскими полицейскими и расстреляны у монастырской стены. Это случилось 5 апреля 1919 года, в субботу (Кстати, Жанна нашла фотографию «той монастырской стены и письмо американского представители, который сообщает о случившемся).

Расстрел активистов послужил толчком для принятия решений еврейской общиной Пинска о репатриации – и молодые евреи отправились в Палестину, где основали кибуц Гат.

Они возвели в нём мемориальный комплекс в честь 35 расстрелянных ребят. И первым в списке значится имя Исраэля Брегмана.

Первопроходцы издали книгу «Пинск», где рассказывается о городе исхода.

Есть и другие архивные материалы, но, к сожалению, потомки разросшейся ветви Брегман – Рабинович никогда вместе не собирались в кибуце. Именно благодаря Жанна они впервые за все эти годы посетили Гат: внуки, правнуки и праправнуки – потомки Эстер, Арона и Мирьям Рабинович – двух сестёр и брата.

«ОСТАВЬТЕ ЕГО. ТОЛЬКО НАМУЧАЕТЕСЬ»
(Из воспоминаний Лили)

«Вокруг меня все сразу загудели, зашумели, зашушукались и смотрели так, будто я с того света свалилась. Сказали, что нужно подняться на второй этаж, там его палата. Я была уже в таком состоянии, что плохо соображала. Мне назвали номер палаты, но я почему-то открыла первую же попавшуюся дверь. Это был актовый зал, где раненые, все в одинаковом нижнем белье, лежали повсюду, даже на сцене...

Я выскочила в ужасе и побежала назад.

«Не пойду, – говорю, – там никого не найду, я его не узнаю...».

Медсестра проводила меня до палаты, остановилась у дверей и говорит: «Я не могу зайти и сказать вашему мужу, что вы приехали, – мало ли что может случиться в его состоянии!» Открыла дверь и просто втолкнула меня внутрь.

Стою у входа и смотрю... А он увидел меня и....

На всю жизнь я запомнила его глаза в тот момент – как он на меня смотрел.

Я осталась в госпитале до конца отпуска. Мне разрешили ночевать в палате, поставили для меня кровать. Я была и за их нянечку, и за сестру. Больные, соседи Исаака, скоро перестали меня стесняться, а медперсоналу стало незачем заходить в палату: я и судно подавала, и кормила, и ходила каждый день на рынок. покупала продукты, и на кухне готовила для всей палаты.

В госпитале кормили одной пшённой кашей, а лежачие больные не могли её есть. Принесут им еду, а через полчаса приходят и забирают нетронутые тарелки.

Потом расстреляли начпрода госпиталя – и появилось всё, даже гречка.

В палате лежали такие интересные люди! Серёжа Срывкин, например, который участвовал ещё в обороне Царицына. Его сын в тот момент также был на фронте.

Ещё помню Николая из Донецка, симпатичный такой дядька. И ещё один пациент был, всего четверо. Из них только Николай и Исаак были лежачими больными. Во сне они переживали свои бои... Утром извинялись передо мной за всё, что говорили во сне.

Конечно, спать было невозможно, но я была молодая, здоровая, всё могла выдержать.

Исаак лежал на вытяжке – огромная гиря была привешена к ноге; потом ему сняли гипс. К тому моменту мой отпуск уже подходил к концу, и я начала собираться в дорогу. Услышав о том, что я хочу увезти мужа, меня вызвал начальник госпиталя, генерал медицинской службы.

Сказал: «Оставьте его. Он костыли уже не бросит. Только намучаетесь!» А я в ответ: «Пусть на костылях, лишь бы с головой!»

«ВНОВЬ ОБРЕТЁННЫМ БРАТЬЯМ И СЕСТРАМ»

Рабиновичи – это со стороны мамы Исаака. А со стороны отца – Ратнеры. Они проживали в Мозыре, Турове, Пинcкe...

Родоначальника звали Ицхак (Исаак) Ратнер. Он был старостой еврейской общины местечка Хабное – позднее Кагановичи, а ныне Полесское.

Слово старосты – закон для евреев. Ратнер сказал: «Я помню немцев 1918 года, они не будут трогать евреев!» Община осталась на месте – и вся погибла, в том числе Ицхак и его семья. Уцелели только старшие дети – незадолго до войны они отправились в Киев, к родственнику (тоже Исааку Ратнеру).

Жанна помнит дядю Абрашу и тётю Рахиль. В почтенном возрасте они уехали в Америку. И связь прервалась.

Во время поисков Жанна нашла их детей и внуков. Застала и дядю Абрашу в живых, и он многое рассказал о семейных корнях Ратнеров. И когда Жанна закончила свою работу об отце, семейном древе, корнях, то преподнесла её «американцам»: «Вновь обретённым братьям и сёстрам!».

ДОРОГА ДОМОЙ
(Из воспоминаний Лили)

«Исааку по его состоянию здоровья полагался сопровождающий. Литер на сопровождающего дали мне. Фамилии то у нас были разные! Я осталась на своей девичей, чтобы не менять паспорт и комсомольский билет, так мы решили.

Пришли ночью садиться в поезд. Я тащила свой чемодан и куль с зимней одеждой, а самое главное – тащила, почти несла, Исаака. Проводник не хотел пропускать меня в вагон. Что, говорит, прицепилась к раненому – чтобы легче было ехать? Еле уговорила я его, пустил он нас в вагон, и мы наконец поехали.

Дорога была очень тяжёлая. Исаак имел право без очереди получить на станции продукты по аттестату. Но в этот момент у него всегда так начинали дрожать руки, что я не могла его отпустить. Предпочитала сама стоять в очередях – до тех пор, пока он не привык к своему состоянию, пока не наловчился передвигаться на костылях...

Приехали мы в общежитие. Как его встречали ребята!

Когда я уходила в институт, его не оставляли одного ни на одну минуту!»

ЗАТЕРЯННЫЙ ОРДЕН

Среди записей Жанны есть интересный рассказ Роберта Мейтина, коллеги Исаака Ратнера, о встрече, свидетелем которой он оказался: «Однажды на Миасском вокзале Исаак Ратнер встретил своего фронтового товарища, кажется, его фамилия была Сафиулин. Они вместе после боя попали в один медсанбат. Однополчане рассказа друг другу, как сложилась у каждого послевоенная жизнь.

«А ведь ты, Исаак, должен был орден получить, комбриг обещал!» – сказал Сафиулин. – «Какой орден? – смутился Исаак Израилевич. – За что орден?»

С этим же вопросом к Сафулина также обратилась через много лет и дочь Ратнера.

«Понимаешь, – начал рассказ Сафиулин, – Исаак из орудия прямой наводкой подбил два танка. Обслуживал орудие практически один, все остальные – кто ранен, кто убит. Я лежал с перебитыми ногами, хотя боли почему-то не ощущал. Зажимал только раны, чтобы остановить кровотечение...».

Сафиулин хромал. Как выяснилось, он ходил на протезах...

«И ОН УЛЫБАЛСЯ МНЕ»

Пять лет Жанна Романовская возвращала к жизни прошедшие дни. Она распутала переплетенье имен, фамилий и дат – опубликовала книгу об отце: «И он улыбается мне». Поместив в неё (в виде фотографий) и авторские свидетельства об изобретениях отца.

Профессор Капица не ошибся в оценке проекта Исаака Ратнера: «...Ясная и сжатая форма изложения в пояснительной записке и отличное исполнение графической части дополняют общие высокие качества представленного к защите проекта, который, безусловно, должен быть признан выдающейся работой...»

Но в послевоенной жизни Исаак Ратнер не смог найти для себя ничего более престижного, чем место на авторемонтном заводе.

Двадцать лет Жанна с родителями прожила, если честно говорить, в бараке.

Но Исаак относился к этому с улыбкой и оптимизмом, без жалоб. И Жанна росла в полной уверенности, что у неё – самое счастливое детство.

Ян Топоровский