Врач Евгения Кролик привезла с собой в Израиль семейные реликвии: родословную своей семьи по линии матери и бабушки Фаины Ефимовны – урождённой Лурье и три тетради воспоминаний прадедушки – отца Фаины Ефимовны – Эль-Ханана-бен-Израиля Лурье. Если верить написанному и своим глазам, то эта родословная идёт от главы Синедриона эпохи Второго Храма до сегодняшнего дня. Но об этом даже боязно говорить. Лучше начнём с трёх тетрадей воспоминаний.

Одна тетрадь посвящена детству Эль-Ханана в Могилёве, откуда впоследствии семья переехала в Елец (1882), вторая – это воспоминания о встрече с первой любовью (1889 -1891, Москва), третья же тетрадь содержит записи о среднеазиатских поездках автора (потомка главы Синедриона, Светоча галута и Отца каббалы) в качестве советского чрезвычайного уполномоченного по заготовке металлолома (1932-1933).

Евгения Кролик не знает, что именно подвигло её прадеда на написание воспоминаний. Ведь стоило внести в пергамент своё и своих детей имена, как делали до него, и эти строчки связали бы прошлое и настоящее. Но Эль-Ханан Лурье, по всей видимости, хотел оставить больше, чем просто своё имя. Он старался запечатлеть каждое мгновенье своей еврейской жизни в XIX-ХХ веках.

КАНЭ

(Из детских воспоминаний Эль-Ханана)

"Я условился с товарищами по хейдеру в ближайшую субботу собраться у ошбрентэ казармэ (ойсгебрентэ казармэ – сгоревшей казармы. – Я. Т.), где мы часто собирались для игры в лапту.

Скажу несколько слов об этой казарме. Это был остов сгоревшей давно, до моего рождения, укреплённой казармы, построенной, вероятно, во времена Анны Иоанновны или Елизаветы.

Казарма имела шесть этажей, причём первый этаж был высотою с 3-хэтажный дом и покрыт броней – железными или чугунными плитами. Занимала целый квартал и выходила на четыре улицы, говорили, что в своё время она вмещала в себя целую дивизию солдат.

Большой двор был обнесён высокой каменной стеной, и на дворе происходило обучение кавалерийского полка. Около казармы была свободная площадь, заросшая травой, и мы – дети – любили играть здесь в лапту и тренироватьבя в бросании камешков – кто выше.

Редко кому удавалось бросить выше третьего этажа, и только с пращой удавалось добросить до шестого этажа, на котором от времени выросли деревья. И вот на этой площади я в субботу нашёл завернутую в бумажку конфетку. Для меня конфетка не представляла, конечно, большого интереса – я их каждый день покупал на те 2 коп., которые мне мама выдавала ежедневно "афарнасен" (аф а нашн – на лакомства. – Я. Т.), но я стоял в недоумении, не зная, что делать: съесть её?.. а если она молочная?! а я только что поел мясной обед!.. положить в карман до выяснения у мамы?.. но ведь вы хорошо знаете, что в субботу нельзя ничего носить! бросить её? – жалко... ведь конфеты не каждый день находят на улице!

Мне казалось, что она должна быть вкуснее купленной, как вкуснее бывали сорванные в чужих садах яблоки и груши. Я даже спрашивал у мамы, почему такие – вкуснее купленных, на что она мне ответила, что это "ашмедай" (сатана) нарочно устраивает для совращения человека, чтобы грех казался сладким.

Положение мое казалось безысходным, но у меня мелькнула счастливая мысль: если нельзя носить, то ведь можно бросать – бросаем же мы камешек! И я тут же бросил свою находку на несколько шагов вперёд.

Подбежал, поднял и опять бросил – и таким образом, перебрасыванием с места на место, я добрался со своей находкой до самого дома. Сейчас же, конечно, показал маме свою находку и поспешил рассказать ей, каким образом я её принёс, чтоб она не подумала, что я нарушил святость субботнего дня.

Мама развернула бумажку, посмотрела, улыбнулась и сказала: "Нарелэ майнэр (глупышка мой) ведь это не конфетка".

–  "Как не конфетка?! " – "Ну да, это не конфетка – это... канэ" (специальный кусочек мыла, который употребляется для клистира).

Мне не верилось, мне казалось это невозможным, но все бывшие в комнате подтвердили, что это действительно – "канэ", и смеялись над моей неудачей. Смеялись папа, мастера, ученики. Я был осмеян, унижен. Я не мог удержаться от слёз. Мама думала, что я огорчен потерей конфетки, и принесла мне несколько других, но я в сердцах бросил их в дальний угол.

Я был зол на себя и на смеющихся. Я кричал им: "Дураки, дураки" – но чувствовал, что дураком, собственно, был я.

У нас был подмастерье Мотэ по прозвищу "булях" (остолоп). Ему было 18-19 лет. Почему его звали "булях" – я не знаю, может быть потому, что он был всегда угрюмым, молчаливым, всё какие-то книжки читал. Он относился ко мне ласково, и я с ним дружил. Когда все смеялись, он выступил с протестом.

 "Как вам не стыдно, – сказал он отцу, – внушаете ему разные глупости: флейшигск-милхикс (мясное-молочное – Я. Т.), кошер-трейф – а теперь смеетесь над ним. Вы бы его послали лучше в школу, чем в этот дурацкий хейдер".

И, обращаясь ко мне, сказал: "Ты, Хонька, не волнуйся, не обращай на них внимания, пусть себе смеются, а ты в следующий раз будь умнее".

Вся эта история произвела на меня сильное впечатление. В моей душе и в голове что-то перевернулось: мне хотелось верить, что Мотэ прав. Но я не мог понять, как это законы, данные Богом, могут быть глупостью, – и Мотэ мне объяснил, что Бог дал нам через Моисея на горе Синайской только десять заповедей, которые обязательны не только для евреев, но и для всех людей на свете, а всё остальное выдумано людьми: умными для дураков и богатыми для бедных, чтоб их легче было дурачить....

(Много лет спустя я эти же слова услышал в другой редакции: "Религия – опиум для народа ")

В хейдере товарищи узнали о моей неудаче с конфеткой: преследовали меня насмешками и дразнили "каной". Чем больше я ругался и даже дрался с ними, тем больше они издевались. Ребе же мне сказал: "Вот видишь, Хонька, за то, что ты не хотел "мхалэ шабес зайн" (нарушить святость субботнего дня), Бог сохранил тебя от смерти. Это "ашмедай" хотел испытать тебя, если бы ты съел её, наверное, бы умер". – "Я бы не съел её, – сказал я, – я бы её выплюнул". – "Ну а теперь, – спросил ребе, – если найдёшь ум шабес (в субботу – Я. Т.) настоящую конфетку, что ты сделаешь?" – "Я съем её или отнесу домой", – "А как же мхалэ шабес?" – "Это глупости. Это умные выдумали для дураков," – ответил я. –  "Что ты сказал? – вскочил ребе, багровый от гнева, сорвав плётку со стены. – Иди-ка сюда, я всыплю тебе в задницу так, что твоя философия вылетит из головы".

Я бежал так, как если бы за мною гналась целая стая чертей. После мне сказали, что ребе кричал: "Бегите, ловите, тащите его сюда!" Но ребята сказали, что это бесполезно, недаром я считался первым бегуном при тренировке у ошбрентэ казармэ.

РОД ЛУРИЯ (ЛУРИЕ-ЛУРЬЕ)

В один из израильских вечеров мы встретились с Евгенией Кролик, и она стала зачитывать имена своих предков. Мне это напоминало перечисление веков, но не по номерам – до новой эры и после, а по именам.

	Одному веку было имя
	Исраэль бен рав Зеэв Вольф Лурия, а за ним шли:
	бен рав Менахем Нахум Лурия
	бен рав Аарон Лурия
	бен рав Авраам
	бен рав Зезв Вольф
	бен рав Апарон Лурия
	бен рав Барух Бендет
	бен рав Зезв Вольф Лурия
	бен рав Ехиэль
	бен рав Авранам Лурия
	бен рав Зеэв Вольф Лурия
	бен ha-гаон морзну ha-рав Шломо Лурия
	бен морзну ha-рав Ехиэль
	бэн морену ha-рав Шломо
	бен морзну ha-рав Апарон
	бен морзну ha-рав Йоханан
	бен морзну ha-рав Натанэль
	бен морзну ha-рав Йехиэль
	бен морзну ha-рав Шимшон Эрфурт
	бат а-рабанит марат Мирьям
	бен ha-гаон морэну ha-рав рабби
	Шломо Шапира...

Вот как начал свою летопись Эль-Ханан-бен-Израиль Лурье 23 августа 1950 года в городе Москва: "В ноябре 1891 года я приехал в Могилёв – для явки к призыву по воинской повинности.

Дед мой Вульф Лурье передал мне копию нашей родословной на пергаменте, из которой видно было, что род наш очень древний и уходит в глубь веков.

Из обозначенных в родословной имен я нашёл указание в "Истории еврейского народа* о двух лицах.

1. Соломон Лурье (Рашал). Родился в 1510 г. в Познани, в знаменитой семье, ведущей свою родословную от знаменитого комментатора Библии и Талмуда – "Раши".

Был главным раввином и судьей в г. Остроге, где основал знаменитую в своё время раввин-школу. Затем он был главным раввином всей Волыни, потом в Люблине, где и умер в 1573 г.

Известен своими многочисленными работами, из которых особенно выделяются "Хохмей Шлеймо" и "Ям шель Шлеймо", упоминая о нём, история называет его: "Великим талмудистом", "Патриархом раввинизма", "Светочем в Израиле" ("История еврейского народа", изд. тов. "Мир", 1914 г., Москва, том 5, стр. 345, 346, 358, 408, 412).

2. Исаак Лурье (Ари) – философ и мистик (Отец каббалы). Родился в Иерусалиме в 1534 г., умер в Сайфе (Цфате – Я. Т.) – Палестина – в 1572 г. Более известен под аббревиатурой Ари ("История еврейского народа", стр. 363, 443, 446). (Копию родословной я передал сыну моему Владимиру).

Передавая мне копию родословной, дедушка с гордостью указал, что предки наши за тысячу лет все были людьми науки, ревнителями религии и общественными деятелями. И за всё время не было ни одного "амгеореца" (неуча), ни одного ремесленника, ни одного чернорабочего. Первый ремесленник в нашей фамилии – это мой сын – твой отец, потому что я остался вдовцом с 6-ю детьми – 4 сына и 2 дочери, а заработок мой, как кантора Лурьевской синагоги, недостаточен был для жизни.

Я отдал твоего отца к часовому мастеру де-Ноткин на 5 лет на полное его иждивение. Как хорошо было бы, если б я отдал и второго сына – Моисея к ремесленнику, он не мучился бы всю жизнь и не умер бы в нужде.

Я спросил у дедушки: "Были ли наши предки богатыми?" – "Да, конечно, – ответил он, – они были очень богаты, только не деньгами, не золотом, а... Торой". – "Но, дедушка, за это богатство ничего, даже фунт хлеба, нельзя купить", – "Но зато это богатство дает вечное блаженство "ин ган Эйдем" (ин ган Эйдн – в раю. – Я. Т.), – ответил он.

ИГОЛКА В ПУПКЕ

(Из детских воспоминаний Эль-Ханана)

“Мне часто приходилось спорить с мамой из-за того, что она ходит к раввину за разными глупыми "шайлес" (религиозными разъяснениями). Например, жарила в чугуне гусиное сало и по ошибке помешала молочной ложкой. Спохватилась – пришла в ужас! Шутка ли, ведь, может, всё сало стало трейфное!

Сколько я ни уговаривал её, она побежала к раввину – и я с ней пошёл. Раввин выслушал её, расспрашивал, какая была ложка: сухая или мокрая и давно ли была в употреблении – в молочном. Наконец объявил, что сало остается кошерным, а ложку следует прокипятить и почистить мелом – и она остаётся молочной. Сделал внушение маме, что еврейка должна быть осмотрительнее, чтоб такие ошибки не могли произойти, и пригрозил, что, если ещё раз такое случится, он сделает "грейф".

Я сказал маме: "Вот видишь, я тебе говорил, что не надо с такими глупостями ходить к раввину".

Был и такой случай. Мама купила к празднику курицу за целых 50 к. (средняя цена курицы была 25-30 к.). Когда она стала разделывать курицу, внутри неё, в пупке оказалась иголка или булавка. Возник лашайлэ: можно кушать курицу или она "трейф"?!

Мама была очень расстроена. "Что я сделаю, если она окажется "трейф"? – сказала она. – Уже поздно, да и ходить к раввину мне некогда, я не успею закончить вовремя", – и она решила послать меня. Завернула пупок в бумагу, и я пошёл к раввину.

Раввин посмотрел и говорит, как бы сам себе: "Да, очень заржавлено, видно, давно здесь торчит", а обращаясь ко мне, сказал: "Скажи маме, что "трейф".

Меня это очень огорчило, и я жалобным тоном произнёс: "Ребе, нельзя ли сделать кошер?!” –  "Гей авек, шейгец! (вон, шельмец)” – крикнул на меня раввин.

Мне было очень тяжело сказать маме, что её курица – "трейф", и я подумывал, не сказать ли ей – "кошер"! Но мне боязно было решиться на такой подлог.

Дома меня мама встретила с тревогой на лице: "Ну что, как?!" –  но я ещё не решил, что сказать – "трейф" или "кошер", и начал вокруг да около: "Рав сказал, что иголка очень заржавлена, если бы она не была заржавлена, то... был бы – "кошер".

–  Ну а курица, курица-то как?

–  Курица... курица – "кошер".

–  Слава Богу! Я так рада, – сказала мама, – что бы я делала, если бы было "трейф", – уже так поздно.

Ужин был на славу. Куриный бульон был превосходен. Я не переставал восторгаться: "Что за суп, что за курица! А-ааа! Замечательно!"

Свой секрет я открыл Мотэ, но предупредил его, чтоб он, сохрани Бог, никому не говорил об этом: "А то я тоже расскажу, что ты в субботу курил папиросу".

Мота не сдержал своего обещания и открыл мой секрет Хашкэ – нашей штубл-мейдл (горничная – Я. Т.), с которой он был в "дружеских" отношениях, а Хашка рассказала "по секрету" соседской штубл-мейдл, а та передала своей хозяйке – нашей соседке, которая немедленно прибежала к матери и открыла ей всё.

Поднялся страшный переполох! В самом деле, если курица не была "кошер", то кроме того, что мы все ели "трейфное", то и вся посуда стала "трейфной".

Мама трясла меня, кричала: "Скажи, негодный мальчишка, что тебе раввин сказал: "Кошер или трейф"?!

Я начал божиться: "Вы их бин аид (как я еврей), он сказал, что иголка заржавлена, а потому... пупок – "трейф"

– Ну а про курицу, про курицу что он сказал?

–  Ничего не сказал, только что пупок "трейф". Значит, курица – "кошер", – подумал я.

Мама побежала к раввину. Раввин сразу не мог вспомнить, что было две недели назад, потом вспомнил: "А! Мальчик, который просил меня сделать курицу "кошер", и я его прогнал. Помню, помню, конечно, курица была "трейф".

– Что же теперь делать, ребе?!

Раввин на несколько минут углубился в размышления, затем сказал: "Ишо (женщина) – не было курицы, не было и шайло – ун гейзих агейм (ступай себе домой)".

– Но, ребе, как же теперь быть с...

– Говорят, тебе: гей агейм!

Больше меня с шайлой не посылали”.

ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ЕВГЕНИИ

Евгения Кролик – правнучка Эль-Хана-на-бен-Израиля Лурье, подтвердила мне 21 ноября 1997 г., что бен ha-гаон морзну ha-рав Шломо Лурия был Ав-Бэйт-Дин де Карта Кадиша Люблин – главный судья святого города Люблина, он собрал (составил) книгу "Яд шель Шломо" – ha-Шас (“Море Соломона" – комментарии к Талмуду), а также книгу "Хохмат Шломо" – ha-гарот ha-Шас ("Мудрость Соломона" – комментарии к Талмуду), а также другие книги, которым нет числа.

А в роду бен ha-гаон морзну ha-рав ра-би Шломо Шапира изучение Торы не прерывалось – цепочка родословной включает и "меор ha-Гола (светоча Галута) Раши (Раби Шломо Ицхаки – да будет память о нем благословенна!), и составителя Мишны раби Йоханана ha-Сандара, четвёртым в поколении рабана Гамлиэля ha-Закена.

А вот рабан Гамлиэль ha-закен был наси (председателем Синедриона, того самого!) во времена Иисуса Христа. (Последнюю информацию раскопала уже сама Евгения Кролик, когда пыталась выяснить тайну имён в родословной своей семьи.)

ГОРБ, НАПОЛНЕННЫЙ ТОРОЙ

(Из юношеских воспоминаний Эль-Ханана)

“В конце 70-х – начале 80-х годов (XIX века – Я. Т.) в еврейском быту произошли большие перемены: если раньше ношение платка в кармане и курение в субботние дни считалось большим грехом, а еврейской девушке гулять с молодым человеком по улице или на бульваре считалось чуть ли не развратом и порочило репутацию девушки, то теперь молодёжь демонстративно стала гулять по субботам, при этом с папироской во рту и с книгой под мышкой.

Но что ещё страшнее было: еврейские девушки гуляли с русскими гимназистами и находящимися в городе студентами. На этой почве происходили семейные драмы и трагедии. Об одной такой драме я помню, так как об этом долго говорили в городе.

У одного богатого религиозного еврея была красивая дочь 17-18 лет. Она получила домашнее образование. Знала иностранный язык, училась музыке у молодого поляка, мечтала о высшем образовании. Но отец категорически отказал ей в этом и решил выдать её замуж. Подыскал ей жениха в своём вкусе: из хорошей семьи, выдающегося талмудиста, обещающего стать со временем знаменитым раввином.

Этот талмудист имел физический недостаток – маленький горбик.

Когда дочь отказалась от этого брака и от замужества вообще, отец ей категорически заявил, что этот вопрос окончательно решён, что иначе это не может быть и не будет, что он уже совершил "а кинен" (письменное соглашение). Что же касается горбика, сказал он, то какое значение это имеет, если этот горбик наполнен Торой! Ведь это будущий светоч во Израиле!

Не знаю, долго ли продолжалась эта борьба, но конец был такой: дочь попросила отпустить её погостить к сестре – в Смоленск, Витебск или Минск – не помню точно, а когда получила согласие, собралась и уехала.

Когда долго не было сообщения о её приезде и сделали запрос по телеграфу, то оказалось, что гостья не прибыла на место назначения...

Одновременно выяснилось, что её учитель музыки также исчез из города.

Спустя некоторое время случилось письмо от дочери, что она в Швейцарии и слушает лекции при университете.

В городе говорили о ней всевозможные небылицы: что она перешла в христианство, что вышла замуж за этого учителя-поляка, что она захватила с собой драгоценности матери и многое другое.

Всё это, я уверен, были досужие выдумки завистниц, которые не отказались бы быть на её месте.

Говорили ещё, что её отец сел "шиве" (семидневный траур), как по умершей, и запретил упоминать имя дочери”.

ОТЗВУК ЧУВСТВ ВЕЛИКИХ ПРЕДКОВ

Специалисты считают, что нам многое известно о еврейском быте, обычаях, обрядах, притеснениях и погромах. Это, конечно, важно. Но не менее важно знать о чувствах наших предков: кого любили и в чём были счастливы. Потому так важны воспоминания Эль-Ханана, в которых он – Лурье – описал своё еврейское детство и историю своей первой любви в 1888 году. Быть может, в этой истории есть отзвук чувств и его великих предков – Раши, Ари и главы Синедриона эпохи Второго Храма?!

Ян Топоровский,
Израиль