Хочу рассказать об одной далеко не всем известной трагической странице истории евреев западных районов дореволюционной России.

Моя бабушка Меллер Эйга (девичья фамилия Эйгелис) родилась в 1888 году в Гродно. Часто она говорила: “У меня в жизни было на одну войну больше, чем у других. Я ведь беженка империалистической войны”. (Так она называла Первую мировую войну).

Я понимала это так: она покинула Гродно вместе со всем мирным населением в связи с близостью города к фронту. А национальная принадлежность здесь ни при чем.

Мои представления начали рушиться сравнительно недавно. В книге Голды Меир “Моя жизнь” я прочитала, что из прифронтовой полосы России были насильственно выселены с насиженных мест именно евреи, и этот акт царского правительства был крайне негативно воспринят мировой общественностью. Позже я узнала, что с началом войны руководящие военные круги России охватила дикая волна антисемитизма.

На фронте начали усиленно говорить, что евреи-солдаты – трусы и дезертиры, евреи-жители – шпионы и предатели. Решение о выселении евреев из прифронтовой зоны царские власти приняли в связи с военными неудачами, которые якобы связаны с предательством евреев, действующих через своих родственников в Австро-Венгрии.

Принудительная депортация еврейского населения из Западного края, Галиции и Курляндии началась еще 29 июля 1914 года, то есть до формального объявления войны. По данным Всероссийского бюро помощи беженцам, общее число выселенных евреев составляло около 200 тысяч человек, а по данным Еврейского комитета помощи жертвам войны, на его попечении находилось свыше 250 тысяч. Выселение сопровождалось издевательствами, жестокостью и истреблением людей. Даже не дружелюбно настроенные к евреям люди приходили к членам правительства с протестами и жалобами и протестами по этому поводу. Печать, думские фракции, различные организации требовали от правительства решительных шагов по прекращению массовых преследований. Кроме насильственного выселения, военные власти начали вводить институт “заложников от еврейского населения”, не допускать евреев-врачей в санитарные поезда и прочее.

Много беженцев прибывало в Витебск. На первых порах их принимала еврейская община, размещала в синагогах, частных домах. Например, в большом доме Симона и Доббы Вейлер, дедушки и бабушки моего мужа, по улице Покровской в Витебске, нашли приют 40 беженцев из Риги.

Но вернемся к моей бабушке Эйге, маленькому “винтику” в большой истории. Ей не пришлось уезжать из Гродно в товарном вагоне. Как жене “призванного из запаса на войну нижнего чина Меллера Арона” ей предоставлялась благотворительная помощь в виде права на получение из кассы станции Вильно бесплатных пассажирских билетов III или IV класса для проезда с детьми до станции Витебск, а также на провоз багажа “в количестве одного пуда на каждое лицо независимо от возраста”. Об этом свидетельствует чудом сохранившееся удостоверение от 12 августа 1915 года, выданное Виленским отделением Комитета Ее Императорского Высочества Великой княгини Елизаветы Федоровны.

Так, в конце лета 1915 года 26-летняя портниха Эйга Меллер с двумя дочками – Машей – 5 лет, и Геней – 2 лет, – уехали из собственного дома в никуда, ничего не зная о судьбе мужа, покинув Гродно, как впоследствии оказалось, навсегда. Вместе с ними ехала старшая сестра Пеша с двумя крошками 1914 и 1915 годов рождения. Они планировали остаться в Витебске, но в городской управе посоветовали ехать дальше, так как в большом городе с детьми без жилья прожить трудно. Они оказались в местечке Велиж (ныне Смоленская область), где прожили более 10 лет, испытывая трудности и лишения. Своего угла не было все годы. Эйга не имела собственной швейной машинки, вынуждена была работать на дому у заказчиков, младшую Геню часто приходилось привязывать к стулу, на котором сидела Эйга.

После революции в 1918 году Эйга, кроме того, шила обмундирование для солдат создававшейся тогда Рабочее-крестьянской Красной Армии. Бабушка часто говорила: “Всю жизнь меня кормила анодэлэ (иголочка – идиш)”, имея в виду свое ремесло, с которым нигде не пропадешь. А мастером она была классным, родилась в семье портных, с 9 лет начала обучение, а затем и работу в мастерской.

Эйга, городская жительница, очень трудно привыкала к быту и укладу жизни еврейского местечка того времени. Менталитет евреев Гродно складывался, по-видимому, под влиянием территориальной близости Польши, западной культуры. В Велиже ее удивляли и раздражали мелочные склоки, сплетни, зависть еврейских женщин. Квартирная хозяйка оказалась со скверным характером, крикливая, языкатая, ужиться с ней никто не мог. Правда, впоследствии бабушка тепло о ней отзывалась, так как, несмотря на вздорный характер, она полюбила детей Эйги и во многом поддерживала семью. Прощались они как родные люди.

Эйга хотела вернуться в Гродно. Но мечта быстро испарилась: город уже был за границей, в Польше. Поэтому цель изменилась – переехать в Витебск.

Шли годы. Семья, понемногу встав на ноги, в 1926 году оказалась в Витебске. Опять не было своего жилья, ютились на частных квартирах. Эйга по-прежнему много работала и на дому, и портнихой в детских садах. Была тогда такая штатная единица, так как детей в садах переодевали в “казенную” одежду. Скопив денег, бабушка сумела построить небольшой деревянный дом, где также жили мои родители и родилась я. Дом в первые дни Великой Отечественной войны сгорел.

Младшая бабушкина дочь Геня работала слесарем в локомотивном депо и училась на рабфаке, а в 1935 году поступила в Витебский медицинский институт, который закончила в 1940 году. К счастью всей семьи, она получила направление на работу в Белосток, который с 1939 года в составе Западной Белоруссии был присоединен к СССР.

– Это ведь рукой подать до Гродно, – говорила бабушка. – Вот теперь уже, наконец, приезжая к Гене в Белосток, можно посетить свою родину.

Мечте не суждено было сбыться. Через год началась война, и Геня бесследно сгинула в Белостокском гетто. О ее судьбе, несмотря на многочисленные запросы, узнать ничего не удалось, так как после войны Белосток снова отошел к Польше. Сохранились ее письма, написанные на идиш бабушке, и корешки денежных переводов. Один почтовый перевод, датированный 17.06.41 г., прибыл в Витебск 22 июня 1941 года. Когда бабушка получила деньги, уже шла война.

Уезжать из Витебска в эвакуацию бабушка категорически отказывалась, даже пыталась вынести свои вещи из состава, но мой отец в последнюю минуту на руках внес ее в вагон, и поезд тронулся.

Бабушкина сестра Пеша, которая с ней уезжала из Гродно, вместе с мужем Элей Крючковичем умерла в блокадном Ленинграде.

Трагически сложилась судьба моего дедушки Меллера Арона Генуховича. В Первую мировую войну он попал в плен к немцам. Вернувшись в Гродно, семью не нашел, а город был уже польским.

В 1927 году, чтобы воссоединиться с семьей, он нелегально перешел польскую границу, которая тогда была чисто символической. Советская власть припомнила ему это через 10 лет. В августе 1937 года он был арестован, а 4 ноября к 20-й годовщине Октября, по сфабрикованному НКВД делу, расстрелян как польский шпион и диверсант. Деду тогда было 55 лет. Но это совсем другая история: о ней я узнала, когда спустя 60 с лишним лет смогла ознакомиться с материалами по делу Меллера А. Г. в УКГБ по Витебской области.

Бабушка Эйга прожила долгую жизнь, умерла в Витебске на 90-м году жизни. До конца дней вспоминала свое родное Гродно, считала его лучшим городом мира: и люди там умнее и добрее, и идиш красивее, и улицы чище, и булочки вкуснее. Но увидеть город так и не смогла. Ехать после войны было не к кому, кроме того, будучи глубоко верующим человеком, она боялась трудностей, связанных в поездке с соблюдением кошерного питания.

Вот что я узнала о депортации евреев, проведенной задолго до пресловутых сталинских переселений малых народов, и хотела рассказать, как трагически это событие отразилось на судьбе нашей семьи.